The Black Spear
Черное Копье
Ник Перумов- Кольцо Тьмы
- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
- Глава 1. ЗА КАРН ДУМОМ
- Глава 2. ОЖИДАНИЕ НА КРАЮ
- Глава 3. ТОРНЫЙ СЛЕД
- Глава 4. СВОБОДНЫЕ ЛЮДИ
- Глава 5. НА ПОДСТУПАХ
- Глава 6. СЕРЫЙ ВИХРЬ
- Глава 7. ЦИТАДЕЛЬ ОЛМЕРА
- Глава 8. ЗА ЛЕСАМИ ЧА
- Глава 9. НОЧНАЯ ХОЗЯЙКА
- Глава 10. ЧЕРНЫЕ ГНОМЫ
- ЧАСТЬ ВТОРАЯ
- Глава 1. К ДОМУ ВЫСОКОГО
- Глава 2. НЕБЕСНЫЙ ОГОНЬ
- Глава 3. ОЛМЕР ВООЧИЮ
- Глава 4. КЛИНКИ НАГОЛО!
- Глава 5. ТАЙНА ТАЙН
- Глава 6. ГОНДОР
- Глава 7. НАЧАЛО
- Глава 8. БОЛОТНЫЙ ЗАМОК
- Глава 9. ПРОРЫВ
- Глава 10. ИСЕНСКАЯ ДУГА
- Глава 11. СЛОВО САНДЕЛЛО
- Глава 12. УРАГАН НАД ЭРИАДОРОМ
- Глава 13. СЕРАЯ ГАВАНЬ
- ЭПИЛОГ
- НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
- ДОПОЛНЕНИЯ
- О дорвагах
- Об эльфах-Авари
- О новых королевствах Запада
- КРАТКАЯ ХРОНОЛОГИЯ ЧЕТВЕРТОЙ ЭПОХИ ОТ УХОДА КОРОЛЯ ЭЛЕССАРА ДО НАЧАЛА ВТОРЖЕНИЯ ОЛМЕРА ВЕЛИКОГО
- Сноски
Ник Перумов
ЧЕРНОЕ КОПЬЕ
Кольцо Тьмы – Книга вторая
Дрогнет Запад, и дрогнет Восток -
Сила, Сила в Руке.
Девять Звезд – Синий Цветок,
Синий Цветок на Клинке.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1. ЗА КАРН ДУМОМ
Жирный черный дым бесформенными косматыми клубами медленно поднимался из долины, и едва эти клубы достигали вершин окружавших долину холмов, как упорно дувший уже третий день жесткий северо-восточный ветер рвал их в мелкие клочья. Однако стоило ему ослабить свой напор хотя бы на миг, и дымный столб тотчас добирался до низких серых туч, затягивавших все небо; и был этот дым настолько плотен и жирен, что вобравшие его в себя облака постепенно меняли цвет, становясь словно вывалянными в жидкой осенней грязи. Но ветер не затихал, после минутного ослабления он принимался дуть еще с большей силой, и тогда у Фолко начинали стучать зубы.
Друзья сидели у небольшого костра, разложенного среди обросших зелено-голубоватым мхом серых плоских камней, поставленных стоймя какой-то исполинской рукой; в их острых краях злобно и тонко выл ветер, точно голодный июньский комар. Расседланные пони понуро бродили по каменистому сероватому склону, разыскивая редкие пучки желтоватой пожухлой травы.
Малыш зябко кутался в плащ и жалобно хлюпал носом, угрюмый Торин уже в сотый раз проводил правильным камнем по лезвию своего блестящего топора, и без того никогда не знавшего даже малейшего следа ржавчины, хоббит подбрасывал хворост в костер да от нечего делать провожал взглядом неторопливо ползущие вверх черные космы.
Шел ноябрь, осень уступала место предзимью; здесь, на севере, в дне пути от Ангмарских Гор, уже вовсю гуляли холодные ветры. Северо-восточные были хоть и студенее, но суше, а вот когда налетал северо-западный, то уже не помогали никакие костры. Ледяной липкий холод пробирался в мельчайшие щелочки, и хоббит никак не мог согреться. Уныло гнулись давным-давно облетевшие местные березки, чахлые, слабосильные, их тонкие черные ветви словно в отчаянном усилии цеплялись за что-то невидимое – может, за уходящее теплое время?
Фолко помешал булькавшее в котелке варево. Давно уже он забыл те времена, когда в столовую Бренди-Холла медленно и торжественно вносилась голубая супница, испускающая сладостные ароматы, и тетушка большим серебряным половником разливала горячую дымящуюся жидкость по фаянсовым тарелкам, не жалея ни мяса, ни овощей со дна… Фолко усмехнулся. Теперь он привык мешать в котелке наспех обструганной веткой – такой же, какая была и сейчас у него в руках.
Их походная пища – суп не суп, каша не каша, жаркое не жаркое – все вместе! – собственное изобретение хоббита, необычайно простое, быстрое и сытное – еще не поспела, и он вновь отвернулся от костерка, лениво следя за копошащимися в долине воинами, что суетились возле пожарища. Арнорские дружинники дожигали там остатки мрачного ангмарского острога; левее, на господствующей высоте, вперемешку с людьми мелькали низкие коренастые фигурки гномов – по приказу Наместника там сооружали каменную дозорную башню для арнорского сторожевого поста.
– Долго мы еще тут гнить будем?! – не выдержал Малыш, шумно шмыгая носом. – Где этот Рогволд?! Где обещанный припас?! Каждый час дорог!
Фолко досадливо поморщился, Торин в сердцах сплюнул. Они прошли с войском Наместника и охочими гномами (жадных до драки тангаров набралось больше восемнадцати сотен) через весь Ангмар, стараясь напасть на след остатков воинства Олмера, ускользавших, точно стремительная болотная гадюка. Когда передовые отряды дружинников подошли к рубежу Ангмара, то вместо стрел и копий северных удальцов их встретили седобородые старейшины, жалобно рыдавшие и молившие о пощаде женщины да визжащие от страха дети, а отдельно от них к лагерю Наместника стали стекаться ангмарские мужчины – крепкие, кряжистые, чернобородые, совсем не злобные и не страшные; низко кланяясь победителям, старейшины в один голос уверяли, что у них и в мыслях не было воевать с Великим Королевством; напали на Арнор худые изгои, проходимцы, люди без роду и племени; и отвечать за них Ангмар не может.
– Ты видишь, о могучий, никто из наших мужчин не ходил к Форносту, – умоляюще глядя снизу вверх в невозмутимое и непроницаемое лицо Наместника, говорили они. – Вот они все перед тобой, и, хотя на нас нет никакой вины, мы молим – укажи, чем нам заслужить прощение Великого Соединенного Королевства?
Хоббит скривился и тряхнул головой, вспоминая эту сцену, за которой затаив дыхание следило все войско. Примет Наместник настойчиво предлагаемый ему мир – и у них появляется шанс настигнуть уцелевших зачинщиков еще в Ангмаре, нет – придется выковыривать этих упрямцев из их горных укрывищ, и кто знает, сколько придется положить на это жизней?
Наместник принял мир. Он наложил дань на Ангмар, обязал старейшин выдать заложников, сложить оружие: мечи, секиры, брони, шлемы, особенно – арбалеты, оставляя лишь луки для защиты стад от волков; а также выделить отряды для постройки наблюдательных постов на перевалах Ангмарских Гор.
Потребовал он и поимки скрывшихся бунтовщиков, но старейшины лишь еще ниже гнули такие жесткие, не умеющие кланяться спины и твердили одно: мол, все дерзкие налетчики, не задерживаясь, прошли через Ангмар к перевалу, искать их нужно за Карн Думом. Разослав отряды по главным селениям Ангмара, Наместник с отборной дружиной и гномами бросились в погоню за беглецами по едва заметным следам на узких горных тропах. Преследовать их оказалось куда как нелегко – случались и обвалы, и невесть откуда взявшиеся стрелы находили неудачливого арнорца, беспечно снявшего шлем; вдобавок Олмер, уводя своих в неведомые пространства за Гундабад, разделил войско на десятки мелких отрядов, шедших разными дорогами. Мало чего удавалось добиться и от местных жителей – несмотря на изъявления покорности, в каждой деревне их встречали злобные, ненавидящие взгляды, что бросали исподтишка им вслед поднявшиеся с колен ангмарцы. И если бы не опыт искусных следопытов, таких, как Рогволд, им никогда было бы не разыскать след исчезнувших конных сотен Олмера. Его пехота была большей частью перебита в первом же бою, вырваться из смертельных объятий хирда удалось немногим; уцелевшие же почти все либо попали в плен, либо разбежались кто куда, кроме орков. Эти, оставив на поле битвы почти три четверти своих, не бросили Олмера, и на редких попадавшихся преследователям стоянках встречались то грубый, окованный железом орочий башмак, то тяжелый расколотый щит с едва различимой Белой Рукой; а однажды передовой дозор притащил в лагерь мертвого орка – по всей видимости, раненного и добитого своими же. Обнаружили себя и хазги. Несколько раз их толстенные, не знающие промаха стрелы выбивали из седел арнорских дружинников; видели и их самих, отходивших самыми последними.
Ангмар лежал позади. Изъявившая покорность, но покорившаяся ли страна?
Сердце подсказывало хоббиту, что с этим народом еще будет много хлопот; такого же мнения были и его друзья. Олмер исчез – скрылся за затянутым низкими снеговыми облаками перевалом; и Наместник объявил войску, что они поворачивают назад.
– Мы не можем бесконечно-блуждать в заснеженных бесплодных землях, – говорил он. – А если смутьяны и решились сунуться туда – что ж, их ожидает скорая гибель от голода и стужи. А обратно в Ангмар их не пропустит остающаяся тут дружина. Порубежники Беорнингов тоже предупреждены – враг не пройдет и там.
Люди и гномы приветствовали его слова громкими одобрительными возгласами. Помалкивали лишь те, кому выпало зимовать здесь до прихода подмены; гномы же намеревались заглянуть в свои старые поселения на самом северном окончании Туманных Гор и тоже не хотели воевать дальше. Их повел молодой и горячий Хедин, сын хорта. Фолко же, Торину и Малышу ничего не оставалось, как идти дальше. Не решившись, однако, раскрыть кому бы то ни было цель своего путешествия, они сказали Рогволду, что не собираются возвращаться в Арнор, а попытают счастья на Востоке, в Эреборе, где Дори собирает для похода в Морию всех смелых тангаров. Опечаленный сотник стал было возражать, но Торин лишь отрицательно качал головой в ответ на все его увещевания да просил об одном – по старой дружбе помочь с припасами и теплой одеждой на дорогу. Тот обещал, и вот друзья сидели неподалеку от ведущей к перевалу дороги, время от времени поглядывая на смутно чернеющие, совсем близкие громады гор. За серым гребнем лежало ущелье, заросшее угрюмым еловым бором; там, от старой ангмарской заставы, начиналась дорога к перевалу. Передовые дозоры Арнора вернулись несколько часов назад – след врага терялся за горными кручами.
Завороженно глядя на огонь, хоббит погрузился в странное оцепенение.
Где-то вокруг него шумел ветер и двигались живые существа, где-то далеко позади, в невообразимой дали расстояний и времен остался его дом и его семья, впереди была неизвестность, а сам он застыл между прошлым и будущим, не решаясь соскользнуть ни вперед, ни назад. И как хорошо, что не нужно никуда двигаться – пока. Все еще в твоей власти, ты все еще волен изменить – ничто не дает такого ощущения, как застыть на миг перед расходящимися путями и знать, что ты свободен в выборе…
Позади него послышалось цоканье копыт; по склону поднимался Рогволд, ведя в поводу трех вьючных лошадей. Старый сотник брел, уныло опустив, голову.
– Наконец-то! – с облегчением вздохнул Торин, вставая. – Давай, Малыш, перекладывай на пони… Фолко, не стой столбом! Помогай!
Вскоре все было готово. Подтянут последний ремень на тюке, проверена последняя подкова; пора было прощаться.
– Дайте мне поговорить с Фолко наедине, – неожиданно дрогнувшим голосом обратился к гномам Рогволд.
Малыш удивленно вскинул было брови, но Торин, бросив на хоббита быстрый понимающий взгляд, дернул гнома за руку и отвел в сторону. Сотник и Фолко остались одни.
– Мы снова расстаемся. Малыш, – тихо заговорил арнорец. – И я вновь не понимаю тебя. Разве ты гном, чтобы связывать свою судьбу с судьбой этого подземного народа? У них свои пути, а у нас, живущих на земле, – свои. Что тебе делать в этом Эреборе? Идти отвоевывать Морию? Что тебе в ней? Мне страшно за тебя. Малыш. Первый раз все обошлось, но обойдется ли во второй? Нет, погоди, не перебивай. Ты хоть и подрос за эти месяцы, но в хирд тебя все равно не возьмут! Ну что, что ты там будешь делать?..
Впрочем, – голос сотника неожиданно отвердел, – давай уж напрямую! Чего вам хитрить со мной? Думаешь, я не понял, с кем вы решили потягаться?
Изловить самого Олмера, так, не иначе?!
Сперва Фолко опешил, но Рогволд смотрел прямо и пронзительно, и солгать было уже нельзя.
– Да, мы идем за ним. – И с языка само собой сорвалось:
– Пойдем с нами?
Бывший сотник печально усмехнулся.
– Об этом чуть позже… Подумай еще раз, хоббит, на что ты идешь? У тебя впереди – снежная пустыня. Никто из вас не ходил раньше по северным скатам Серых Гор, никто не знает тамошних путей! На что вы надеетесь?!
Рискуя своей жизнью, ты не имеешь права забывать о тех, кого оставляешь по эту сторону Гремящих Морей, о тех, кто любит и ждет тебя.
– К чему это, Рогволд? – тихо начал хоббит, глядя на сошедшиеся в каком-то гневно-страдальческом изломе брови сотника и чувствуя, что в груди поднимается смутная пряная волна, поглощающая страх и неуверенность.
– Это же враг, Рогволд, враг всему, что мы любим и чему верны. Сердце подсказывает мне, что он не успокоится. Наместник поворачивает назад, но мы не в силах. Нам не будет ни сна, ни» покоя, пока по Средиземью бродит именующий себя Олмером. Он сумел уйти, и не нашлось никого, кто дерзнул бы преследовать его за пределами обитаемых областей. Что ж, мы берем это на себя. Двое хоббитов когда-то прорвались в самое сердце цитадели Тьмы, несмотря на все преграды и страхи – почему же я, прямой потомок одного из знаменитой четверки, должен повернуть назад, раз судьба распорядилась по-своему и я оказался втянутым в это дело?!
Хоббит стоял, сжав кулаки, его щеки пылали; незаметно к спорящим вновь подошли гномы. Рогволд с тяжким вздохом наклонил голову, и губы его сжались в узкую бледную полосу.
– Наверное, вы правы, – глухо заговорил он после минутного молчания. – Да, наш мир меняется прямо на глазах. – Он невесело усмехнулся. – У нас в Арноре бытует поверье, что страна будет стоять незыблемо, доколе из своего добровольного уединения не выйдут хоббиты. Кто знает – не к тому ли идет дело?
– К чему эти красивые слова, Рогволд, – поморщился Торин. – Ты хочешь знать правду? Изволь. Мы действительно хотим настигнуть Олмера и пусть даже полечь там, но покончить с ним. Хочешь, будь с нами! Или ты считаешь, он не опасен и гоняться за ним – лишь блажь возомнившего о себе хоббита да двух обленившихся гномов?
– Никогда не говорил ничего подобного! – сверкнул глазами Рогволд. – И я говорю вам: Олмер опасен, необычайно опасен, опаснее всего, с чем или с кем сталкивалось Королевство за три века после Победы… Как ловко он сумел превратить свое поражение почти в победу! Пусть погибла пехота – зато уцелели лучшие конники. Но уцелевшие ратники запомнят и, главное, расскажут другим, – Рогволд даже подался вперед в напряжении, – расскажут другим о благородстве Вождя, не бросившего их на произвол судьбы! Как ловко он сумел убраться из Ангмара, отведя гнев Наместника от тех, кто кормил и снаряжал его войско! Как ловко скрылся, оставив по себе и в Ангмаре добрую память – не поссорившись со здешними старейшинами. Не говоря уж о том, что он сумел сделать, объединив всех, кто только мог держать оружие и у кого были хоть какие-то причины и основания сказать себе: «Арнор обидел меня, или мой род, или моих друзей. Я пойду не грабить, а мстить!» Грабителей остановить было бы гораздо легче! Нет, он опасен, и я вновь говорю вам: я признаю вашу правоту. Но идти за ним – все равно безумие!
– Это почему? – жестко спросил Торин, сжимая губы.
– Дозоры донесли, что конница Олмера стремительно уходит на север, – не опуская глаз под взыскующим взглядом гнома, отвечал старый сотник. – Я не знаю, на что он рассчитывает, как намеревается выжить и прокормиться эту зиму за Карн Думом. Мы закроем перевалы наглухо, обратно ему будет не сунуться. Полагаю, он прекрасно понимает это. А раз так, то у него не остается ничего другого, как изо всех сил, не жалея ни людей, ни коней, пробиваться к Эребору, где он может найти пропитание для воинов и корм для лошадей. Через Серые Горы ему не перебраться – я сам когда-то хаживал вдоль них и знаю, что говорю. Они отрезали Олмера от населенных мест, и ему нужно как можно скорее проскочить снежную пустыню, что лежит за ними.
Я говорил, кое-кто там все-таки живет, но на сотни лиг пути от Гундабада до самого восточного края хребта вы насчитаете не больше сотни домов.
– А разве он не может прорваться в Приречные Земли через Гундабадский Мост? – озабоченно спросил Торин.
– Не думаю, – покачал головой Рогволд. – Беорнинги слишком тесно повязаны с Королевством, чтобы в открытую пропустить через свои владения его врага, о котором они уже получили извещение. А если Олмер вздумает схватиться с ними, его ждет еще более быстрая смерть. Гундабадский Мост, который держат Беорнинги, непреодолим для любого врага. Ты бывал там?
– Только слышал, – признался гном.
– Тогда я расскажу, чтобы вы знали о нем больше. Дорога от Карн Дума поднимается там высоко в горы, идя узким ущельем с отвесными склонами, вскарабкаться по которым смогут лишь самые ловкие из людей. Ущелье обрывается у громадной пропасти, отделяющей Гундабад от Туманных Гор.
Глубина ее – поллиги, и, когда стоишь на Мосту, дна не видно. Внизу течет холодный горный поток, берущий начало на ледниках Гундабада. От снежных равнин, что лежат к северу от Серых Гор, эту пропасть отгораживают неприступные скалы, преодолеть которые и попасть в каньон с его северного конца еще никому не удавалось. Через эту пропасть переброшен узкий – в ряд по нему могут идти не больше пяти человек – и длинный, около лиги, Мост.
На другом конце его – крепость. Ее бастионы охватывают Мост с обеих сторон – последние триста шагов по нему не пройдешь иначе как под градом стрел и камней. К тому же самая последняя часть Моста сделана подъемной… Нет, если только Беорнинги не пропустят его сами, Олмер не прорвется там, а если он подкупит их… Что ж, им придется возвратить взятое, и тамошним правителям это прекрасно известно. Нет, Олмеру не пройти в Приречье.
– А может, у него там укрывище на севере? – предположил Торин.
– Может, но что ему в нем? Ему нужно зализывать раны, подтягивать подкрепления – начав войну, из нее так просто не выйдешь, а разве это сделаешь в бесплодной снежной пустыне? Ангмар многих не прокормит… Да и опасно ему оставаться так близко от наших постов. Нет, я бы на его месте не терял ни дня, уходил бы на восток.
– А он точно нигде не сможет перемахнуть Серые Горы? – забеспокоился хоббит. – При его-то ловкости – вдруг да найдет тропку?
– Нет тропок в Серых Горах, – покачал головой сотник. – И он не перейдет их, если, – он метнул косой взгляд на Торина, – если его не пропустят тамошние гномы. Не в обиду вам будет сказано, согласитесь, встречаются и среди ваших старейшин такие, что могут позариться на золото и самоцветы. А этого добра он из Форпоста вывез немало.
– Не пропустят, – отрезал Торин, зло блеснув темными глазами, – не пропустят! Потому что уже знают, что нельзя.
– Знают? – разинул рот Фолко. – Откуда?
– Мы послали им весть… с Рудным Эхом, – нехотя бросил гном.
– Ого! – изумился Рогволд. – Давненько я хотел расспросить кого-нибудь из гномов, кто сведущ в этом – надоело довольствоваться сказками. Что это такое? Я знал, что между гномьими королевствами Средиземья существует какая-то связь.
– Я не могу ничего сказать вам, друзья, – виновато развел руками Торин, а Малыш смущенно потупился. – Мы нарушим страшную Клятву, данную именем…
Нет, не спрашивайте меня больше!
– Хорошо, но ответь мне тогда другое, – медленно произнес Рогволд. – Почему же вы тогда не устроили так, чтобы ваши собратья встретили этого Олмера и покончили с ним? Почему вы даете ему возможность ускользнуть, когда все могли бы решить несколько слов?!
Брови сотника гневно сошлись, голос стал сухим и жестким. Однако ни Малыш, ни Торин не моргнули и глазом.
– Разве королевство потомков Дьюрина в Серых Горах стало данником и вассалом Арнора?! – медленно закипая, напыщенно начал было Малыш, однако Торин остановил его.
– Что могут в поле одни гномы против летучей конницы? – с легким укором ответил он сотнику. – Странно, что ты говоришь об этом!
– Да им не нужно было бы выходить в поле! Впустили бы этого разбойника к себе в пещеры и передавили бы, как крыс! – Рогволд рубанул рукой воздух.
– Чего уж тут церемониться!
Торин покраснел. Малыш насупился, однако они вновь сдержали себя.
– Мои соплеменники не пойдут на такое! – гордо отрезал Торин.
– Такое! Что тут «такого-то»! – горько передразнил его сотник. – Враг есть враг, и поступать с ним нужно соответственно. Раздавить гадину! Не ждать, пока она отрастит себе новые щупальца взамен отсеченных.
– У нас, у гномов, не так, – тихо, но непреклонно ответил Торин.
Наступило неловкое молчание. Его нарушил Рогволд; старый сотник смущенно покряхтел, провел рукавом по подбородку и заговорил снова, мягче и без металлических ноток:
– Ну не пропустят, так и не пропустят. Но тогда я не вижу, какой вам толк пытаться настигнуть опытного воина, у которого вдобавок на счету каждый день. Легко догадаться, что вы увидите на месте тех починков, что стоят там сейчас…
– А что? – жадно спросил хоббит, не сразу заметив потемневший взгляд Торина.
– Пепелище, вот что! – резко бросил Рогволд. – Люди Олмера выметут все подчистую, и в первую очередь – зерно и сено. Если у них в пути падут кони – считайте, им всем конец. Да… Но, так или иначе, вам придется идти через не только заснеженную, но и разграбленную пустыню. Припасами же на весь долгий путь от Гундабада до Эребора не запастись. Поэтому мой вам совет: не теряя времени, ступайте к Одинокой Горе, но через земли Беорнингов, по хорошим и устроенным путям. Ручаюсь, вы опередите Олмера и перехватите его возле Озерного Города.
– А Наместник разве не отправил гонцов в Приозерное королевство с просьбой задержать ангмарское воинство? – с самым невинным видом спросил Малыш.
– Не знаю, – помрачнел Рогволд. – Не могу ничего говорить об этом – как и ты, Торин, не властен раскрыть мне секрет своего Рудного Эха.
– Не можешь – не говори, – спокойно отозвался Торин. – Скажи лучше, не отправишься ли ты с нами? Дело, достойное такого опытного воина и следопыта, как ты. Нам будет очень не хватать твоей помощи!
Рогволд не выдержал пристального взгляда гнома и опустил голову.
– Нет, я не могу идти с вами, – с усилием выговорил он. – Подумайте сами, сколько дел будет здесь! Нужно блюсти границу, готовить новое войско, нам придется создать части конных лучников, способных противостоять подвижным арбалетчикам Олмера, придется следить за всем мало-мальски подозрительным в Эриадоре, Энедвэйте и Минхириате, чтобы не пропустить новый набег. А еще нужно управиться с Морским Народом, усмирить вместе с Роханом вновь зашевелившийся Дунланд… и так далее. Наместник вновь призвал меня к себе на службу, и я обязан остаться. Кстати, я бы на вашем месте не очень-то трепал языком, даже среди надежных друзей. И поостерегитесь обращаться к Наместнику! У меня есть подозрение, что у Олмера есть уши в столице. Вам лучше уйти так, как вы и решили, – тайно и не медля! На ваших плечах, быть может, лежит главный долг…
При этих словах у Фолко вырвался горький вздох. Теми же словами напутствовал мудрый Элронд отправлявшихся из Ривенделла Хранителей; какой насмешкой звучали они сейчас! Тогда хоббиты уходили, неся с собой Рок Средиземья, после Великого Совета, получив наказы и наставления от столпов Светлых Сил; и мудрость могущественнейшего из этих столпов, Гэндальфа Серого, была вместе с ними почти всегда. А здесь вместо могучего Арагорна, сына Арахорна, потомка Исилдура, будущего Великого Короля, старый, уставший от жизни арнорец, простой воин, рожденный обычной женщиной; вместо дружной четверки – один хоббит, хоть и подросший и в мифрильной броне; гномов, правда, двое – да разве в числе дело? За судьбой отряда Хранителей с трепетом следили все Посвященные; если же сгинут они, слезу прольет, быть может, один лишь Рогволд…
Порыв холодного ветра ворвался под их плащи, и хоббит, с унынием глядя на покрытые снежными шапками горы, вновь ощутил в себе уже знакомое раздвоение – одна его часть, там, где жили предания о доблести и чести предков, сурово говорила: «Не обманывай себя; война окончится не скоро, и доживешь ли ты до конца ее?»; другая же, сохранившая не истребленные никакими странствиями и лишениями воспоминания о горячем супе, золотистом жарком и ароматном пудинге, постоянно пыталась найти повод, чтобы хоть как-то избегнуть трудов и опасностей. Вот и сейчас эта его половина задала Рогволду робкий, почти безнадежный вопрос, тем более нелепый, что пятью минутами ранее им же утверждалось совсем иное:
– А почему ты так твердо веришь, что Олмер появится снова?
– Я? Твердо верю? – Рогволд усмехнулся. – Ни во что теперь не верю.
Конечно, лучше всего было бы, чтобы он сгинул где-нибудь в Прирунье…
Может же так случиться, правда? Но готовиться все равно надо к худшему – что он вернется и что его силы возрастут многократно.
Наступило молчание. Торин хмурил брови, Фолко понуро ковырял в углях потухающего костра, и лишь Малыш смотрел спокойно и бестрепетно, как будто его ничуть не пугало будущее. Тягостную тишину первым вновь не выдержал арнорец. Рогволд стал говорить о дороге к перевалу, о пути через долину Андуина; называл приметные места, удобные стоянки; после чувствительного толчка в бок хоббит очнулся и стал поспешно делать записи.
Фигура Рогволда, замершего с поднятой в прощальном привете рукой, скрылась за обступившими путников сумрачными древними елями. Фолко рукавом отер нежданно набежавшие слезы. Сотник более не пытался удержать его; но в его взгляде хоббит прочел невысказанную убежденность, что эта их встреча – последняя и что они расстаются навсегда. Фолко изо всех сил старался убедить себя, что все будет не так, все кончится хорошо, и сам понимал, что это – лишь пустые слова. Они условились с Рогволдом, что отправят ему весточку, когда достигнут Озерного Города; старый сотник, в свою очередь, обещал написать и отправить письмо в Эребор по королевской эстафете.
Хоббит записал имена надежных людей в Эсгароте, в Дэйле, в самом Минас-Тирите – ибо кто знает, куда заведет дорога? Сотник обещал как можно скорее оповестить своих друзей в Гондоре, чтобы в случае чего тревожные вести от трех путников не застали бы их врасплох. Рогволд не забыл помянуть и загадочный дом в Аннуминасе, где хоббит наткнулся на поклоняющихся Могильникам, обещая не спускать с него глаз. И уже изрядно отъехав, хоббит вдруг вспомнил, что не предупредил сотника последить за лавкой Архара, но было уже поздно.
Глухая лесная дорога петляла меж диких скал, обросших мхом, пробиваясь через древние дремучие боры. Трое друзей медленно, но упорно продвигались на юго-восток, через угрюмый каменный хаос Эттенмоора к Туманным Горам.
Суровые северные леса, зажатые горными теснинами, надежно, как им казалось, скрыли их след, и они опасались лишь дикого зверя. На душе у хоббита было смутно и тягостно. Новая дорога не принесла привычного уже облегчения от груза оставляемых позади забот, напротив – нелегкие думы и вопросы без ответов не отпускали его ни на миг. Он вспоминал слова Радагаста, сказанные магом перед расставанием: «Не знаю, откуда в Олмере из Дэйла эта сила? Не могу сказать, лишь чувствую… есть она. Да вы и сами помните. Надо узнать, что она такое! Но… Гэндальфу Серому потребовалось несколько десятков лет, чтобы понять, что же за кольцо попало в руки Бильбо Бэггинса, а Серый тогда был в зените своего могущества…» Вглядываясь вперед, хоббит не мог увидеть их цели. Легко сказать – убейте Олмера! А если они не найдут его? Он все же не Роковая Гора – та, по крайней мере, не могла двигаться… А прознать, кто вообще такой этот Олмер и как он собирал свое войско, как копил силу и какой она природы – тут впору браться за дело всему Светлому Совету!
Торин тоже ехал хмурый и озабоченный, однако большей частью молчал и не выдавал своих гнетущих мыслей. Один Малыш был весел и бодр; не задаваясь непосильными вопросами, он легко и без споров взял на себя добрую часть дорожных хлопот. Так шли дни, и они по-прежнему не встречали ни одной живой души. Лег и растаял первый снег; все ближе и ближе подступала зима.
Все чаще и чаще хмуривший брови Торин озабоченно глядел на постепенно придвигающиеся вершины Туманных Гор, что-то бормотал себе под нос и поторапливал друзей.
– Нам надо успеть перевалить Горы, пока снег окончательно не закрыл перевала, – пояснил он свою тревогу.
Медленно тянулись однообразные, похожие друг на друга дни. Окружающая их местность мало-помалу менялась, пронзенные скалистыми копьями леса уступали место предгорьям. Где-то далеко на юге остался таинственный Ривенделл; Фолко дорого был дал, чтобы сделать крюк и заглянуть туда, но времени у них не было. Вдобавок в один из дней они наткнулись на следы чьей-то давнишней стоянки, и пришлось сторожить по ночам.
Однако весь десятидневный путь от границы Ангмара до начала горной тропы, ведущей через Туманные Горы, они прошли без всяких происшествий.
Тропа вывела их в узкое ущелье, стиснутое неприступными голыми утесами, и стала карабкаться вверх. Исчезли деревья, кусты, трава – вокруг них были лишь камень да снег. Хотя запасливый Малыш и захватил с собой топливо, дрова приходилось беречь, и по ночам путники жестоко страдали от холода.
Вскоре ночевать на открытом воздухе, даже в их надежной и почти непродуваемой палатке, стало невозможно, и в один из вечеров Малыш, лязгая зубами, предложил устроиться в какой-нибудь пещере, чтобы укрыться от пронизывающего ледяного ветра. Торин с сомнением покачал головой, хоббиту тоже стало немного не по себе. Где-то в этих горах давным-давно жили орки, тут были их главные твердыни; кто знает, не остался ли здесь кто-нибудь из этого народа? У хоббита вдобавок не шла из головы описанная Бильбо история о том, как они угодили в лапы к горным оркам, беспечно устроившись на ночлег в прекрасной, сухой и, казалось, необитаемой пещере.
Повесив головы и закутавшись в плащи, они медленно брели по узкому ущелью, ведя в поводу упирающихся пони. Хоббит замотал себе все лицо, оставив лишь узкую щель для глаз – так жесток и холоден был дувший им навстречу ветер.
Под вечер тропа привела друзей на совершенно открытое место, где ветер был так силен, что им никак не удавалось даже поставить палатку. Фолко же, влекомый своим неясным ощущением неведомого, ставшим по-прежнему смутной, но уверенностью, не зная покоя, стал рыскать по окрестным камням.
Вскоре его пальцы нащупали запорошенную снегом щель между двумя каменными складками. Разметав тонкий белый покров, Фолко увидел черную глубину узкого лаза, ведущего куда-то в темень, и окликнул друзей.
Нелегко было затащить испуганных пони в темную пещеру, но, кое-как справившись, они развели небольшой огонь и стали осматриваться. Пещера оказалась удобной и сухой, в нее даже не намело снега.
Острое чутье вело хоббита по следу необыкновенного, как охотничьего пса ведет за собой свежий след лесного зверя. Покружив по пещере, хоббит остановился возле громадного, выпирающего из стены камня. На первый взгляд он ничем не отличался от остальных; и все-таки что-то в нем было не то.
Гномы тоже пошарили вокруг глыбы, однако ничего не нашли.
Смеркалось. Едва-едва тлел прогоревший костерок. Малыш и Торин, пригревшись, быстро уснули, хоббит остался на страже. Под рукой у него лежал смоляной жгут, наготове был лук и стрелы. Тишину нарушал лишь вой ветра снаружи да мерное сопение гномов. И тут Фолко почувствовал взгляд.
Чей-то невидимый взор пристально вглядывался в темноту, стараясь понять, кто или что сейчас находится перед ним. Ощутив напряженное и недоброе внимание, хоббит едва не подпрыгнул, однако смирил страх, даже, напротив, откинулся и широко зевнул. Память невольно воскресила его давнюю встречу с карликом на границе Старого Леса, но сейчас он не только чувствовал этот взгляд, но мог даже точно сказать, откуда на него смотрят и что смотрящий пока один: «Глаза не хуже, чем у кошки, – мелькнула мысль.
– Как он в такой темени что-то разобрать может?!» Каждый мускул его тела напрягся; пальцы сжали рукоять метательного ножа; Фолко ждал. Он боялся разбудить гномов, чтобы не спугнуть смотрящего на них; хоббит надеялся, что тот обманется сонным видом незадачливого караульщика и попытается напасть.
Неожиданно подозрительный камень на другой стороне пещеры стал бесшумно отъезжать в сторону; в щель хлынул свет многочисленных факелов, а спустя еще мгновение на них молча ринулись здоровенные плечистые орки с короткими и толстыми прямыми мечами. Передний рухнул с ножом хоббита в горле, и остальные на миг замешкались; однако и этого мига хватило гномам, чтобы вскочить на ноги. Друзья спали, не снимая доспехов, и успели встретить врага, встав спина к спине. Кровавый отблеск факелов упал на обнаженное гномами оружие.
Однако орки не полезли вперед очертя голову. Прежде всего они перекрыли выход из пещеры и стали медленно обступать друзей со всех сторон, словно давая им время полюбоваться своей силой. За меченосцами Фолко заметил лучников; и едва те появились и натянули тетивы, из толпы врагов раздался властный приказ:
– Сложить оружие!
– А больше ничего не хочешь?! – в отчаянии заорал Торин, разражаясь потоком самых черных проклятий на своем языке.
У Фолко от страха отнялись руки – только теперь он вдруг понял, что это конец, – они окружены, и как теперь отбиваться?
– Погоди, почтенный, – вдруг мягко и рассудительно заговорил Малыш, бестрепетно выступая вперед, небрежно отодвинув ошеломленного Торина. – С чего это вдруг нам класть оружие? Меня его тяжесть вроде бы еще не утомила.
– Ты что, не видишь? – с насмешкой отвечал невидимый предводитель. – Ты полагаешь, мы станем тупить наши добрые мечи? У меня достаточно лучников, чтобы из тебя торчало столько же стрел, сколько волос в бороде вашего Дьюрина! Так что бросай железо и не разговаривай!
– А нельзя ли увидеть, с кем мы имеем честь беседовать? – кротко осведомился Малыш. – Неудобно как-то, говоришь, а лица не видишь…
Раздался грубый хохот, ряды орков раздвинулись, и вперед вышел их вожак в доходящей до колен кольчуге, с плоским шлемом на голове и длинным двуручным мечом, резко отличавшимся от оружия его собратьев. Факелы осветили его довольно-таки правильное для орка лицо, и хоббит понял, что перед ним – один из Сарумановых урукхаев.
– Чем кромсать друг друга, давайте лучше побеседуем, – довольно мирно предложил он, несказанно поразив этим хоббита.
Торин же если и был удивлен, то и глазом не моргнул. Его голос, как всегда хриплый в минуту опасности, был тверд.
– Нам не о чем говорить! – Гном гордо выпрямился, держа наготове топор; лица не было видно под опущенным глухим забралом, на отполированной стали играли багровые блики факелов.
Орк прищурился, его рука в черной боевой рукавице лежала на рукояти меча.
– Мы можем принудить вас, но зачем это? – по-прежнему незлобно сказал он. – Нам нужно кое-что узнать от вас. Выхода у почтенных гномов нет. Так почему бы нам не поговорить о том о сем и спокойно разойтись?
Раздался громкий ропот в толпе стоявших за спиной предводителя орков; заскрежетало оружие.
– Тихо! – прикрикнул на своих вожак. – Нам нечего делить – по крайней мере сейчас, – продолжал он, поворачиваясь к гномам и хоббиту. – Еще раз спрашиваю: будете говорить?
Странное чувство охватило хоббита. Свирепая и нерассуждающая ненависть, переполнявшая Торина, стала захватывать и обычно безмятежного Малыша; она же парализовала волю хоббита, и у него недостало сил удержать друга, когда тот в ответ кинул оркам в лицо самые черные оскорбления, на какие был только способен гном, чьи предки рубились с орками уже без малого четыре тысячи лет.
Ответом ему был неистовый рев разъяренных врагов; Прежде чем вожак успел остановить своих, коротко звякнули несколько спущенных тетив, и стрелы высекли быстрые искры на мифрильной броне друзей, бессильно отскакивая от нее и валясь на пол. Взметнулся и упал топор Торина. И с не меньшей быстротой и ловкостью навстречу ему вынесся меч предводителя орков. Железо звучно ударило в железо, противники сшиблись и разошлись, но хоббит успел заметить глубокую зазубрину на мече орка, оставленную выкованным в Горне Дьюрина топором гнома.
Вновь взвизгнули стрелы, выпущенные в безнадежных попытках поразить Торина. Его топор теперь зловеще свистел, рассекая воздух; оружие крутилось вокруг гнома с такой быстротой, что хоббит мог различить лишь быстрые взблески алого огня, вспыхивающие изредка на стали.
Орк не делал попыток напасть. Он стоял, чуть сгорбившись и выставив вперед свой длинный меч. За его спиной толпились приумолкшие лучники, переставшие даром тратить стрелы. Мгновение – и гном делает незаметный, но удивительно быстрый шаг, молниеносно оказавшись возле предводителя.
Взмывает высеребренный топор; удар неотразим, но слух хоббита вновь терзает скрежет столкнувшегося оружия; и Торин вновь отступает. Орк не двигается.
Казалось, Торин растерялся. На краткий миг он задержал свою руку, неостановимо вращавшую топор, и этим тотчас воспользовался предводитель орков. Фолко и съежиться не успел, как огромный меч, проскользнув под рванувшимся на защиту топором, обрушился на гнома, метя в самое уязвимое место – в шею Торина.
Но тот оказался не слабее своего противника. Всего на четверть шага сдвинулся гном, но и этого хватило, чтобы удар орка пропал втуне. Не теряя ни секунды, Торин ответил на удар ударом, но вновь тщетно.
Противники остановились. Орк первым опустил меч.
– Ты даже не знаешь, о чем мы хотели тебя спросить, а уже лезешь драться, – с укором сказал он. – Не горячись! Даже если ты осилишь меня, из ущелья вам не уйти – сейчас ночь. Поэтому умерь свой гнев, потомок Дьюрина! Ты идешь снизу, нам нужны вести. Что происходит там? Что за война была у Ангмара с Арнором, почему воюют между собой Белокожие? Ты скажешь нам это – или умрешь. Твоя броня хороша, спору нет, но нет такой брони, чтобы устояла бы перед мечом!
Торин хранил молчание, однако вперед нежданно вышел Малыш. Кратко, но точно он стал отвечать на вопросы. Торин дернулся было, однако хоббит вцепился ему в локоть. Даже в темной прорези шлема можно было видеть разъяренный блеск глаз Торина.
– Ангмар разбит, – надменно подбоченясь, говорил тем временем Малыш. – Его воинство рассеяно. Те, кто не сдался, уничтожены. Что-вы хотите знать еще?
– Где тот, что водительствовал Ангмаром? – тихо спросил вожак.
– Вяжет клубки тьмы в Унголианте! – зло рассмеялся Малыш, и Фолко заметил, как поникли плечи орка и в гримасе страдания искривился рот. – Что вы хотите знать еще?
– Что с нашими братьями, которые пошли к Форносту?
– Стали пищей воронам на поле брани! Что еще?
Вожак поднял опущенную было голову.
– Я задам тебе вопрос, который задавал уже многим и из нашего племени, и из других народов. Кто такой Белая Рука? Тот, которому повиновались наши предки? Только самые древние наши старики сохранили какие-то смутные предания о тех днях. Мы сидим в этих пещерах уже очень, очень долго, мы не знаем, где остальные колена нашего рода.
Малыш обернулся, глядя на хоббита, и тот вышел вперед.
– Белая Рука – это прозвище великого мага по имени Саруман Белый… – начал он, и орки тотчас обратились в слух, позабыв обо всем.
Его рассказ длился долго. Наконец охрипнув, Фолко умолк.
Некоторое время в пещере царила тишина. Потом предводитель орков неожиданно поклонился хоббиту и сделал знак остальным. Погромыхивая железом, орки стали один за другим скрываться в темном провале прохода.
Вожак задержался.
– Вот и все, а ты дрался, – сказал он Торину. – Вы можете оставаться здесь сколько угодно, вас никто не тронет. Мы живем сейчас сами по себе, и, может, даже к лучшему, что новый хозяин сгинул…
Последние слова он произнес уже почти про себя, поворачиваясь спиной к друзьям. Каменная дверь бесшумно закрылась за ним. Несколько минут прошло в оцепенелом молчании, а потом Торин принялся суматошно кидать на спины пони поклажу.
– Ты чего? – полюбопытствовал обретший прежнюю безмятежность Малыш.
– Сдурел?! – рявкнул Торин. – Ты что, ночевать тут решил?
– А куда нам деваться? – кротко вопросил Малыш. – Ты посмотри – темень, холод, ветер, снег… Куда мы пойдем? Нет, придется довериться слову…
– Чьему? – теряя терпение, завопил Торин. – Слову орка?! Сдурел, как есть сдурел! И чего ты вообще язык распустил? – накинулся он на Малыша. – И чего это ты ляпнул про Унголиант?
– А ты думаешь, было бы лучше, разошли они сейчас гонцов во все края и присоединись они… к этому самому?!
Гномы застыли друг перед другом, сердито сверкая глазами. Наконец Торин вздохнул, плюнул и принялся снимать мешки с пони.
– Так и быть, останемся… Но стеречь будете вы двое! Ясно? А я спать буду.
Ясным морозным днем они вылезли из пещеры. Белая нетронутая пелена выпавшего за ночь снега покрыла камни, ни единого следа не было видно.
Постукивая зубами – ветер и не думал успокаиваться, – они продолжили путь.
Минула неделя тяжкого, взявшего все силы труда. Тропа шла под уклон, они миновали перевал, но каждый шаг стоил таких же усилий, как добрая лига. Кончились дрова, пришлось кое-как сооружать снежные избушки, на что уходило немало времени. Они уже не шли, а плелись. Без гномов хоббит бы уже давно погиб; и сейчас, покачиваясь на спине пони, куда его едва ли не силой усадили Торин и Малыш, он мог только дивиться их необыкновенной выносливости. Они брели молча, ожесточенно и упрямо пробивая грудью дорогу через снежные завалы. Никто их не преследовал, и хоббит со своим обостренным чувством опасности был совершенно уверен – вокруг них сейчас врагов нет.
Его мысли невольно возвращались к встрече с орками, и он не мог не удивляться – насколько все же далеко смотрел Саруман! Видать, он не был так уж прав, раз его творения, обретя хотя бы относительную свободу воли, отшатнулись от стихии бессмысленных и бесконечных убийств, двинувшись по пути постижения – для начала хотя бы собственных истоков и предназначения.
Да, они оставались еще во многом орками, но все же… Недаром их так ненавидят орки истинные, мордорские…
Несмотря на все тяготы, они все же продвигались вперед, и вот настал день, когда их взорам открылась простирающаяся далеко на восток необозримая Приречная Равнина, сейчас вся белая, сверкающая снежными покрывалами; и дымки многочисленных, разбросанных тут и там деревень. Путь через горы кончился.
Глава 2. ОЖИДАНИЕ НА КРАЮ
С трудом веря своим глазам, хоббит откинул со взмокшего лба меховой капюшон. Да, приметы не обманули, друзья стояли возле самого восточного края Серых Гор, у их последнего отрога. В затянутую снежной дымкой даль еще тянулись какие-то всхолмья и гряды, но сплошные стены серых непреодолимых скал кончались. Казавшийся бесконечным путь вдоль пролегшего на сотни лиг хребта завершился.
Они молча смотрели на изглоданный ветром край последнего утеса, не в силах вымолвить ни слова. Двухмесячная дорога, холод и метели, случайный ночлег в тех местах, где их застигала темнота, – все это было позади; теперь они могли наконец остановиться и перевести дух.
Над ними навис ярко-синий небесный купол; мартовское солнце сияло вовсю, а кругом расстилалась бескрайняя равнина, далеко на юго-западе был едва виден конус Одинокой Горы. В этих местах из-за края хребта выбегала узкая дорога, ведущая к Озерному Городу; в былые годы ею пользовались немногочисленные жители северных склонов Серых Гор. Где-то на самом восточном горизонте черной черточкой виднелись Железные Холмы – и вот в этом-то коридоре шириной чуть не в сотню миль им предстояло ожидать отряды Олмера, с не меньшим упорством пробивающиеся сюда же по другую сторону гор. А то, что это так, они знали от гномов – родственников Малыша, к которым они завернули, сделав краткую остановку возле южных ворот королевства потомков Дьюрина в Серых Горах. Дозоры гномов уже давно заприметили движение измученных сотен Олмера; по словам собеседников Малыша выходило, что друзья опережают остатки ангмарского воинства примерно на три-четыре дня; гномы и Фолко вздохнули с облегчением. Торин заикнулся было о том, что можно пройти под горами и встретить Олмера возле Северных Ворот, но Малыш отрицательно покачал головой – путь через все королевство занял бы, по крайней мере, неделю. Оставалось лишь, не жалея ни себя, ни пони, изо всех сил спешить к восточному краю гор, как и было задумано с самого начала. По хорошо наезженным зимникам, проложенным Беорнингами в когда-то пустынных, а ныне густо заселенных землях между Серыми Горами и краем Зеленых Лесов, они шли ходко, насколько возможно сокращая ночевки и дневной отдых. Дорога отнимала почти все силы, однако они жадно ловили любой, даже самый невероятный слух, коими во множестве полнились в ту зиму придорожные трактиры.
К своему удивлению, хоббит убедился, что здешних лесорубов, углежогов и древоделей куда больше заботили дела каких-то непонятных степных племен Прирунья, чем новости из Соединенного Королевства. Так, мимоходом, как о чем-то совершенно незначащем упоминалось о войне Арнора с Ангмаром, о походе Наместника на Север; все были единодушны в том, что, хвала Дубу, война до нас не добралась; с кем и за что воевал там Арнор, мало кого занимало.
Известий с юга, из Минас-Тирита, было побольше, но лишь в связи с заботами Приозерного Королевства, вассала могущественной Южной Короны; новости из устья Андуина были, в общем, утешительны для хоббита – на рубежах Гондора все спокойно, торговля с Харадом идет как всегда, пошаливают пираты на побережье, но не сильно, с флотом Пеларгира шутки плохи. О Короле упоминали мало, но всегда с почтением и легкой боязнью.
Фолко удивило другое – любая новость из Гондора оценивалась лишь с одной стороны – поднимутся или упадут цены на лес, бревна, доски, древесный уголь, бересту и тому подобное; в то же время самые мелкие изменения в верхушке прирунских племен обсуждались с таким жаром, как будто от этого зависела их судьба. Хоббит недоумевал – кочевникам сюда не добраться, у них на пути Эсгарот и Приозерное Королевство, этим лесным жителям нечего бояться Степи.
Выспрашивая, подпаивая, а где и подслушивая, хоббит сумел узнать немало интересного о самом государстве Лучников; а среди прочего и то, что порубежные части в неурочное время подняты на ноги и подтягиваются к северной границе. После того как он услышал это от уже третьего купца, он мог только скрежетать зубами от бессильной злости на пару с Торином – хороши же эти потомки Барда, если в их королевстве всякий поганый купчик осведомлен о передвижении армий! Где уж тут говорить о внезапности! В Дэйле у Олмера не может не быть сторонников – это его родина, и весть наверняка найдет себе дорогу в обход пограничных постов.
***
– Н-да, приятное местечко, – поеживаясь, буркнул Малыш.
Он обвел взглядом унылые, лишенные зелени скалы и заснеженные холмы; в ложбинах виднелись голые спутанные кроны редких деревьев. На последнем утесе, на самой его вершине, высилась открытая всем ветрам сторожевая башня с островерхой крышей. Конечно, ей было далеко до суровой и мощной красоты, изящества и строгой соразмерности тех, что оберегали Аннуминас, не говоря уж об Ортханке, но сложена она была на совесть – приземистая, округлая, она словно вросла в дикий камень. К ней вела едва заметная каменистая тропа, а чуть в стороне, пониже, теснились какие-то низкие деревянные строения – очевидно, конюшни и склады заставы.
– Оттуда должно быть далеко видно, – заметил Торин, кивком указывая на башню. – Поднимаемся?
– К чему? – удивился хоббит. – Хочешь попроситься на постой? А как ты им представишься? Как объяснишь свое появление?
– Не коченеть же на этом ветру! – огрызнулся Торин. – Надо постараться объяснить им. Так мы окажемся на очень удобном месте – для наблюдения за проходом лучше и не придумаешь. Устроимся и будем спокойно ждать.
– А если он постарается проскользнуть через это место ночью да еще миль на двадцать восточнее? – не унимался хоббит.
– Тогда наутро мы все равно увидим его следы, – возразил Торин.
– Ну, если у тебя глаза эльфа, – с невинным видом кивнул хоббит. – Или ты намерен метаться от Серых Гор до Железных Холмов и обратно?
Торин обиженно насупился, но быстро нашелся.
– Все равно у порубежников мы сможем провести ночь и отдохнуть. Давайте поднимемся!
– Не нравится мне это, – решительно заявил Фолко.
Но тут на него разом набросились и Торин и Малыш, заявив, что ночевать на ветру и на морозе они напрочь отказываются, и ему пришлось подчиниться.
Утоптанная тропа, вьющаяся среди торчащих из снега острых камней, вела вверх. Они поднялись уже до половины, когда хоббиту вдруг стало не по себе. Снова, как и в ущелье орков, его охватил безотчетный страх – не парализующий, обессиливающий, как это случалось с ним в прошлом, – нет, но в тишине приготовившегося к отпору города словно грянул будящий спящих набат.
Фолко остановился. Ничто не двигалось возле серой башни, ни единого огонька не проглядывало в ее узких черных бойницах, однако от коновязи до них донеслось негромкое ржанье лошадей.
– Люди там есть, – глубокомысленно заключил Малыш. – Только почему же никого не видать?
– Подойдем поближе, – заметил Торин.
– Только шлемы наденьте, а? – мрачно обронил хоббит.
Калитка в ограждавшем башню частоколе была отвалена. Снег перед дверьми истоптан, но сами тяжелые, обитые железом створки были закрыты, казалось, наглухо. Друзья переглянулись; Малыш проверил меч, Торин пошевелил топор за поясом. Хоббит осторожно постучал в дверь – молчание. Торин потянул за кольцо – дверь неожиданно легко отворилась. Они оказались на пороге.
За небольшим арчатым коридором виднелось скупо освещенное каминным или факельным пламенем помещение. Тишина.
Друзья осторожно двинулись внутрь. Двери из коридора в полуовальную обширную залу были распахнуты настежь. В широком очаге у дальней стены горел огонь, на столе в порядке застыли плошки и кружки, вдоль стен тянулись покрытые простым домотканым сукном лавки.
– Ничего не понимаю, – почесал в затылке (точнее, по привычке поскреб сталь шлема) Торин. – Малыш, где же твои люди?
– Вот они! – внезапно заорал кто-то над самым ухом хоббита.
Обрушившийся сзади удар чем-то тяжелым отбросил его к противоположной стене. Фолко пару раз перекувырнулся через голову, но сознания не потерял, – наверное, спас шлем, по которому скользнула дубина напавшего. В уши тотчас хлынул заполнивший все вокруг шум. Скрежет, вопли, визг, глухой лязг, непонятные вскрики, злобное рычание, проклятия – все слилось воедино. Едва хоббит приподнялся, как на него навалились сзади. Кто-то невидимый, но большой и тяжелый, источающий тошнотворный запах перепрелого пота, шумно сопя, стал заламывать ему руки. Хоббит отчаянно рванулся, но враг не отпускал его; сила, многократно превосходящая его собственную, выкручивала ему кисть, острая боль не давала сопротивляться; Фолко в отчаянии тонко заверещал, судорожно трепыхаясь, – и тут хватка противника внезапно ослабла, послышался глухой, булькающий хрип, а затем, уже вторично, свист рассекающей воздух стали. Придавившая хоббита к доскам пола тяжесть вздрогнула и отвалилась в сторону.
Над растерянно моргающим Фолко на миг застыл с окровавленным клинком Малыш, в следующую секунду уже поворачиваясь к новому противнику. У хоббита не было времени размышлять. Уроки Малыша в Аннуминасе не пропали даром. Он вскочил на ноги и обнажил меч прежде, чем осознал увиденное.
На них нападали восемь здоровенных мужиков с мечами, щитами и копьями.
Трое пытались добраться до отчаянно крутящего вокруг себя топор Торина, тыкая в него пиками; двое размахивали мечами, со звоном отражая бесстрашные выпады схватившегося с ними Малыша; один с перерубленной шеей валялся возле хоббита в луже крови; еще двое, со щитами и в шлемах, похоже, только что выскочили из черной ямы подпола, и Фолко невольно оказался с ними лицом к лицу.
Враги застигли их врасплох, друзья оказались в центре зала, и не было рядом спасительной стены, которой можно было бы прикрыть спину; и совершенно непонятно, кто и зачем нападает на них; кто эти люди в башне?
– Эй, послушайте! – завопил Фолко, видя, как двое со щитами выдернули мечи из ножен. – Что вам нужно?! Зачем?!
Ответом ему был быстрый взблеск стали у самых его глаз и удар, который он с трудом отвел в сторону. Меч второго противника со звоном чиркнул по шлему. Затылком Фолко ощущал совсем рядом спину Малыша, и ему пришлось остановиться.
Горячая волна гнева толкнулась в виски, древняя ярость и безоглядность, надолго заснувшие было в нем, вновь пробудились и ожили. Забыв про второго врага, хоббит дерзко нырнул под выставленный щит того, что оказался поближе, скользящим переводом за голову отразил обрушившийся сверху меч и, не теряя ни мгновения, упал на левую ногу, в длинном выпаде пронзив не защищенное кольчугой бедро противника. Уже вдогонку по его собственному наплечнику лязгнул меч оставленного им без внимания врага, но мифрильная броня выдержала. Фолко поспешно повернулся. Он не видел, что происходит вокруг, не видел, как Торин, взревев, прыгнул вперед, как первый удар его топора обрубил отскочившее от нагрудных чешуи доспеха копье, а второй – снизу вверх, из необычной позиции – рассек одного из противостоявших ему от подмышки до другого плеча, как отразил размашистые, сильные, но не очень быстрые удары вражеского меча Малыш и как в свою очередь он завертелся на месте, точно юла, окружая себя сверканием и свистом вылетающих во все стороны неожиданных атак, и как острие его меча зацепило горло человека, не успевшего поднять оружие для защиты, и красные брызги полетели в разные стороны, а сам противник судорожно взмахнул руками и повалился…
И вдруг все сразу стихло. Тяжело дыша, люди начали шаг за шагом отходить, со страхом и изумлением глядя на прижавшихся спиной к спине друзей. Четверо уцелевших, крадучись, бочком отступали до тех пор, пока не оказались возле откинутых крышек подполья.
– Держи! – запоздало вскрикнул Торин, но было уже поздно.
Их противники дружно сиганули в черноту. Послышался торопливый топот ног. Не раздумывая, Торин рванулся за ними. Фолко едва успел сорвать со стены подвернувшийся под руку факел.
– Там может быть засада! – крикнул было он друзьям, однако, прежде чем он нагнал их, короткий ход из подпола во двор кончился, выведя их к коновязи. Их противники торопливо и неловко взбирались в седла. Одного сбила стрела хоббита, однако трое других, бросив коней прямо на гномов, смяли их и, не жалея плетей, галопом поскакали через двор и дальше вниз, по тропе. Фолко успел послать еще одну смертоносную стрелу, прежде чем всадники исчезли за выступом скалы.
Друзья перевели дух. По-прежнему ничего не понимая, они вернулись в башню. Пол в зале был залит кровью, трое убитых лежали, словно туши в мясной лавке, и лишь раненный хоббитом воин в кольчуге тяжко стонал, пытаясь зажать глубокую рану в бедре, из которой толчками выбивалась ярко-алая кровь. Фолко стало дурно, он сглотнул: все это было ужасно, одно дело – рубить орков, а тут все же люди, да еще непонятно, откуда взявшиеся; вдруг это какое-то недоразумение? Он поспешил к раненому и стал, как умел, его перевязывать.
То ли руки у хоббита оказались ловки и в этом, то ли счастливая звезда незадачливого воина стояла в тот день в зените, но вскоре хоббиту удалось наложить жгут, забинтовать ногу и остановить кровь. Раненого положили на лавку, его лицо помягчело. Малыш дал ему напиться.
– А теперь говори! – распорядился Торин, садясь напротив человека. – Кто ты, откуда родом сам и твои товарищи? Почему вы напали на нас? Говори, да только правду! Мы же вам ничего не сделали!
– Мы порубежники Приозерного Королевства, – слабым голосом, задыхаясь, ответил воин. – У нас был приказ – захватить всех, кто попытается приблизиться к посту…
– Ты лжешь, – спокойно сказал Торин, – и лжешь неумело. Мне ли не знать работу мастеров Одинокой Горы! Твоя кольчуга сделана в Прирунье!
– Вся пограничная стража Лучников носит эреборские доспехи, – прибавил усмехающийся Малыш.
Лицо воина искривила мучительная гримаса, однако он не потерял самообладания и гордо ответил:
– А все же это так!
Потеряв терпение, Торин яростно встряхнул раненого за плечи.
– Ты думаешь, мы будем тут шутки шутить?! – зарычал он. – Говори, кому ты служишь, иначе, клянусь великим Дьюрином…
Он выразительно покрутил перед самым лицом воина острием своего длинного кинжала. И без того бледный воин сделался точно льняное полотно, но голос его был по-прежнему тверд:
– Мне нечего добавить. И больше я ничего не скажу!
– Кали железо, Малыш, – глухо приказал Торин другу.
Маленький Гном хмыкнул, пожал плечами, но все же подошел к камину и сунул в огонь железную кочергу; Торин же несколькими быстрыми движениями притянул раненого к лавке его же собственным поясом.
Фолко склонился над лежащим.
– Если ты порубежник – почему же вы тогда не приказали нам сдаться? Вам же было приказано захватить, а не убить приблизившихся к посту?
Лицо воина искривила злобная усмешка.
– Давай-давай, – злорадно прохрипел он, – спрашивай, уродец, работай язычком! Вам гулять тут осталось недолго. Скоро сюда подоспеют наши…
Тогда уже мы вас поспрашиваем!
– Железо готово, – невозмутимо сообщил Малыш, отходя от очага с раскаленной докрасна кочергой в руках.
– Выйди, брат хоббит, – тяжело повернулся к Фолко Торин, – и дверь поплотнее прикрой. В Чертоге Ожидания я за это отвечу.
Однако угроза подействовала – пытать пленника не пришлось. Они узнали, что он родом из Дэйла, как и его товарищ в такой же кольчуге, который спасся бегством. Шестеро других – это люди из Прирунского Всхолмья, лежащего далеко на юго-восток отсюда. Они служили Большому Вождю, тайно вступив в его войско еще два года назад. Вождь этот, именем Эарнил, ходил с другими своими отрядами в дальний поход на Запад, взял там богатую добычу в ленивом Арнорском Королевстве и теперь возвращается назад по северному краю Серых Гор. Пленник и его товарищи по оружию, остававшиеся все это время в Дэйле, через надежных людей получили приказ – захватить один из сторожевых постов на севере, когда войско Вождя приблизится к краю хребта.
– В Дэйле тревога, – добавил он. – Эстафета из Аннуминаса принесла указ Короля Запада выслать войска, занять пространство между Серыми Горами и Железными Холмами, пленить Вождя и доставить его в Гондор. Но среди приближенных короля Тарднара есть немало сторонников Вождя, они предупредили.
– А почему ты пошел служить Вождю? – мрачно спросил Торин, выразительно вертя в руках еще не остывшую кочергу.
– Потому… потому что ему сладостно повиноваться… – с трудом отвечал пленник. – Потому что ты видишь его и веришь ему, потому что он все-все знает про тебя и про все твои беды. Он говорит, что когда мы прогоним эльфов и возьмем земли… вот тогда заживем, все будет наше, мы сами станем приказывать…
– Да что ты знаешь об эльфах, остолоп! – в гневе замахнулся было Торин, но сдержал себя.
– Кем бы ни был, твое какое дело? – огрызнулся пленник, собрав последний запас сил и злости. – Не скажу…
По знаку Торина Малыш вновь сунул кочергу в огонь, и человек, со страхом косясь на багровеющее железо, хрипя и дергаясь, продолжал говорить.
Его звали Эрднар, он был из мелких купецких подручников, что на свой страх и риск рыщут с немногим товаром по порубежью между владениями Лучников, гномов Железного Угорья и землями свободных истерлингов, добираясь и до Голубых Лесов в Прирунье. Занятие не сулило больших барышей, попасть в гильдию было несбыточной мечтой, а опасности подстерегали на каждом шагу. Как-то раз его настигли шальные степняки, ограбили, отняли коня, сняли даже одежду, оставив взамен жалкие лохмотья.
И если бы не Вождь, Эрднар попросту разорился бы – ведь все сбережения пришлось бы отдать за пропавший товар хозяина. Люди Вождя подобрали Эрднара в степи, одели, дали коня, помогли деньгами… А потом он увидел самого Вождя – и понял, что должен следовать за этим человеком. Его ничто не удерживало в Дэйле – родители давно умерли, братья и сестры разлетелись кто куда – кто в Озерный Город, кто на юг, в новые выселки, основанные королем Тарднаром. Он бросил все и пошел за Эарнилом.
Фолко, чувствуя внезапную слабость, невольно покачнулся.
Азарт и ожесточение исчезли, уступив место усталости и опустошенности.
Под мифрильной броней огнем вспыхнули не пробившие ее, но оставившие чувствительный след на теле удары врагов. Кружилась голова, сильно отдавало болью в плече; Фолко пошатнулся и поспешил присесть. Гномы все еще топтались возле умолкнувшего пленника. На вопросы о планах Вождя, его дальнейших намерениях он не отвечал, ссылаясь на незнание, и, глядя в его полные страдания глаза, хоббит понял, что тот не лжет.
– Что значит «ему сладко повиноваться»? – задал он все время вертевшийся на языке вопрос.
– Сладко повиноваться, и все тут, – прохрипел пленник. – Пойми, этого не высказать. Главное, ты видишь, что ему ведом путь…
– Куда?! – почти вскрикнул Фолко.
– К хорошей жизни, к славе, к счастью, – не совсем уверенно ответил человек. – Ты говоришь с ним – и знаешь, уверен, что он видит цель. А какова она? Это нам знать пока не дано. Я знаю лишь, чего хотим мы, свободные жители Востока – мы хотим жить сами по себе, не подчиняясь никаким Властителям Запада и не оглядываясь на этих колдунов-эльфов, которые, говорят, и сейчас еще мутят воду в Средиземье, хотят главенствовать над всеми! Вождь хочет бороться с ними, он хочет создать новое королевство, где люди займут подобающее им место.
– Разве королевство Лучников не живет по собственным законам и уложениям? – возразил хоббит. – Разве Гондор вмешивается в ваши дела?
Разве предписывает вам закон? Разве облагает вас непосильной данью? И, наконец, разве мощь Соединенного Королевства не сдерживает лихих истерлингов?
Пленник не ответил. Скривившись, он вдруг заворочался и застонал.
Превозмогая головную боль и мельтешение алых сполохов в глазах, хоббит поднялся с лавки и поспешил осмотреть раненого. На повязке вновь расплывались свежие багровые пятна, пришлось вновь останавливать кровь…
Они отошли от потерявшего сознание пленника.
– Что будем делать? – хмуро уронил Торин, угрюмо глядя в узкую бойницу.
– Сидеть здесь? Метаться по степи? Идти к Дэйлу? Или же добраться до ближайшего поста, где есть порубежники Королевства?
– Как мы можем сидеть здесь, – заговорил вдруг Малыш, – если этот проклятый Олмер уже знает, что мы перебили его людей на посту? Что он немедля сделает, а, как полагаешь? Зачем ему свидетели, да еще такие, которых он наверняка вспомнит по Сиранонской дороге? Вот что он сделает, скажу я вам – отправит сюда отряд – десятков пять – и выкурит нас отсюда за милую душу! Не-ет, Торин, не потому меня в хирд не взяли, что глупый, как иные болтают, а из-за руки! – Он потряс изуродованными пальцами. – Так что, хотя на дворе и холодно, и ветер, но я предпочту оказаться на холоде и ветру, чем попасть здесь, как каменная крыса, в жернова!
– Малыш прав, – поддержал друга хоббит. – Олмер не замедлит с ответом, мы теперь для него – что кость в горле. Надо уходить.
– Ну, положим, – согласился Торин. – Но как его выследить? Что-то не лежит у меня сердце на другой пост идти. Слышал, что этот болтал? Многие в Дэйле за Олмера! Не окажутся ли у него свои люди и на другой заставе?
– А в Дэйл пока идти нет смысла, – продолжал хоббит. – Кто его знает, появится ли он там собственной персоной?
– По мне, – подхватил Малыш, – так лучше остаться здесь. Но не в башне, а засесть где-нибудь в укромном местечке и выждать. Если не все войско, так отряд-то точно пришлет. Драться мы не будем, а вот проследить – проследим. Они нас сами приведут к нему.
– Это если он расщедрится, – хмыкнул Торин. – А ты представь, что он никого никуда не посылает, ночью минует цепь постов и скорым ходом – мимо сел, мимо городов – в степь, в Прирунье? К кормежке, к отдыху? Что мы ему?
Здесь ведь не Запад. Кому мы сможем донести на него в Дэйле? Послушают ли нас там? Он же эти места как свои пять пальцев знает. Может, он решит, что мы для него не опасны, и вообще не обратит на нас внимания?
– Обратит, – с неколебимой, непонятно откуда взявшейся тревожной уверенностью сказал хоббит, опуская голову.
Рой темных мыслей пронесся в его голове; на краткую секунду мелькнули какие-то золотистые с серебром крыши башни, розоватое вечернее небо меж ними, и ему почудилось, что откуда-то из-за окраинной дали на незамутненный небосклон наползает незнакомая хмарь, не мгла и не облако, не черная, но и не прозрачная, плотная, белесая, словно плесень; и в тот же миг он вдруг услыхал хриплые возгласы, хруст плотного снега под едва ступающими копытами выбившихся из сил коней; где-то, уже совсем близко, за недальними отрогами, за пока еще непроходимыми скальными преградами шло войско, то, которое они ждали.
Пальцы хоббита сами собой потянулись к ножнам заветного подарка на груди. И едва он ощутил в ладони привычное тепло витой рукояти, с его внутреннего взора спала пелена; он точно наяву увидел понурые ряды замотанных во что-то мохнатое всадников, устало бредущих по глубокому снегу коней; а на равнине, что лежала между холмистой грядой, через которую переваливало сейчас измученное войско, и краем Серых Гор, где высилась сторожевая башня, ему привиделись две торопливо пробирающиеся на северо-запад фигурки наездников…
Он попытался вернуться своим вторым взглядом к оставленному им на время войску Олмера и едва не вскрикнул от боли – в глаз словно залетела острая соринка. Черный, едва различимый клубочек, казалось, испускал незримые, но остро отточенные и жестоко ранящие иглы. Не сразу, осторожно подбираясь с разных сторон, Фолко попытался понять, что же это такое, – и наконец с бессильным вздохом прекратил бесплодные попытки. Черный клубок, уродливая фигурка не поддавалась. И одновременно он ощутил, как и по нему что-то скользнуло, – нет, не пристально вглядывающийся в бесконечность взгляд, выискивающий врага, какой некогда чувствовал на себе Фродо, – нет, это был бессмысленный взгляд беспорядочно шарящих по такому огромному и непонятному миру глаз новорожденного. Однако он уже существовал, и Фолко понял, что привлек к себе внимание этого младенца – будто пронес игрушку у него под носом.
Хоббит встряхнулся и вновь очутился в дымной зале караульной башни.
– Если Олмер кого и пришлет сюда, это будет не раньше, чем послезавтра, – говорил тем временем Торин. – Если поступать по-твоему, Малыш, то нужно сразу же выходить и искать себе укрывище где-нибудь в скалах… Да, а что с этим-то делать? – Он указал на пленника.
– Возьмем с собой, – пожал плечами Малыш. – Не убивать же его.
***
После долгих поисков им посчастливилось набрести на укромную пещерку высоко над северной равниной, откуда было видно далеко на северо-запад, север и восток. Насколько мог охватить глаз, повсюду тянулась унылая заснеженная равнина, кое-где прочерченная невысокими грядами холмов. То тут, то там виднелись небольшие кучки черных низкорослых деревьев. Ни зверя, ни птицы – мертвая тишина и недвижность.
Изрядно пообчистив караульню, они постарались устроиться как можно удобнее. Своих пони они отвели в узкую ложбину, закрытую от ветра, и наскоро соорудили им из подвернувшихся под руку жердей хоть какой-то навес. К вечеру все было готово, и они перебрались на свой наблюдательный пункт.
– Если Олмер пришлет отряд и мы сможем его выследить, что же делать с этим Эрднаром, вразуми меня Дьюрин, – пробормотал Малыш, поудобнее устраиваясь на одеялах и натягивая до носа меховой капюшон.
– Не тащить же его с собой?
– Но и не бросать же здесь, – откликнулся Торин. – Тогда уж лучше убить сразу.
– Если он останется жив, то при первой возможности выдаст нас Олмеру или его людям, – вздохнул Фолко. – По крайней мере, он узнает о нашей погоне.
– О погоне он уже и так знает, – буркнул Торин. – Он знает, что трое каких-то проходимцев, скорее всего гномов, напали на его людей, захвативших пограничный пост. И хорошо, если он не припомнит, кто мы такие!
– Уже ж говорили об этом, – заметил Фолко. – Малыш говорил. Если он вспомнит Сиранону…
– Да, но там были хоббит и гном, – медленно и со значением сказал Торин. – А тут трое, два гнома и третий… да, пожалуй, ты сейчас запросто сойдешь за молодого тангара, Фолко! Ты изрядно подрос за последнее время, не с легкой ли руки Древоборода? Так что, если эти спасшиеся донесут Олмеру, что на них напали трое гномов, с чего это ему вдруг придет в голову Сиранонская дорога? Уж скорее он подумает на кого-нибудь из Одинокой Горы…
– А не кинется туда? – забеспокоился Малыш.
– Руки коротки, – усмехнулся Торин. – Ты ж это знаешь не хуже меня.
Гору не возьмешь ни с налета, ни осадой. Ему нечего там делать.
– Отпустить – нельзя. Оставить – тоже нельзя. Тащить с собой?
– Разве что на своей спине? Пони-то все заняты! – возразил Малыш.
– Есть лошади у коновязи, – заметил Фолко.
– Погодите, кажется, я придумал, вразумил-таки меня Дьюрин! – вдруг подскочил Маленький Гном. – А что, если отвезти его в Одинокую Гору и попросить тамошних гномов, чтобы они выпустили его… ну, не раньше, чем года через два, а? У меня там есть знакомцы, вдобавок и Дори должен быть там!
– Но как же тогда следить за Олмером? – засомневался Торин.
– Можно будет разделиться, – предложил Фолко. – Скажем, Малыш везет пленника к Горе, а мы с тобой скорым шагом идем вслед за отрядом этого, именуемого Эарнилом. Потом можно будет назначить место встречи.
– В степи? – хмыкнул Торин.
Но тут вновь хлопнул себя по лбу Малыш, припомнивший укромное место далеко на юго-востоке отсюда, в самом последнем отроге Железного Угорья.
Торин тщательно записал приметы и подходы; было решено, что они будут дожидаться там Малыша, а если он почему-то задержится или им придется выступить раньше времени, они будут указывать направление, рисуя на земле большие стрелы при каждом повороте.
Условившись и договорившись обо всем, они перетащили из караульни к себе в пещеру Эрднара. Благодаря снадобьям гномов рана уже меньше беспокоила его, но взгляд был по-прежнему полон страха и ненависти.
День кончался. Длинный, очень длинный день постепенно угасал, с востока ползла густая чернота мартовской ночи; здесь, на дальнем севере Средиземья, весна наступала поздно, и пока не было заметно ни малейшего ее признака. Ночью пошел снег. Малыш безмятежно спал, Фолко поддерживал огонь, а Торин, навернув на себя все, что было у них теплого, и, уподобившись какому-то древнему диковинному зверю, пошел наблюдать за округой. Луна давала немного света, но они надеялись, что различить движение конных на снегу все же смогут.
Тянулись медленные часы. Вернулся иззябший Торин, на его место отправился Малыш; Фолко же, не обращая ни на что внимания, упал на застеленные одеялами камни и тотчас уснул как убитый.
Под утро его растолкали друзья. Наскоро поев, хоббит подполз к краю пещеры. Из-за горизонта только-только показался краешек огненного диска, но лучи его уже окрасили розоватым снега внизу под ними. Задувал легкий ветерок; морозец покусывал за щеки. Взгляд Фолко медленно скользнул к западу от затянутого белесой мглой северного края необозримых равнин, и хоббит едва подавил крик – там, за грядой оплывших холмов, сейчас казавшихся окаменевшими волнами снежного моря, в воздухе вились едва различимые отсюда черные точки птиц. Вчера их не было; что это могло означать?
Торин с размаху бросил в лицо несколько пригоршен жесткого снега, чтобы поскорее проснуться; даже всегдашний соня Малыш вскочил, как подброшенный.
– Воронье… – хрипло произнес Торин, непроизвольно стиснув топор и бросив быстрый взгляд в глубину пещеры, где заворочался было Эрднар. – Малыш! Быстро к нему и, если он пикнет, приколи немедленно!
– Что это значит, Торин? – слабым голосом прошептал Фолко, все еще боясь признаться себе, что их трехмесячная погоня окончилась и они вот-вот встанут лицом к лицу с Врагом.
– Вороны вьются над лагерем войска Олмера, – с мрачной решимостью ответил гном. – Там много, очень много падали, если я хоть что-нибудь смыслю в происходящем. Собираем мешки! Надеваем брони! Сейчас или никогда!
***
Само войско они увидели часа через два. На гребне холма медленно выросла фигура верхового, за ней – еще одна. А потом через седловину, чуть севернее от этих двух фигур, полились ряды конных. Хоббит считал их, однако когда он дошел до пятидесяти, то сбился – еще одна колонна появилась из другого межхолмья, ближе к скалам. Нет, не отряд, не несколько десятков – все войско Олмера шло к ним, и по мере приближения хоббита охватывало все большее удивление – он видел державшие четкий строй отряды конницы, усталой, утомленной, но далеко не обессиленной; вытягиваясь из-за холмов, всадники прибавляли шага, выгибаясь длинной дугой; двадцать или более того наездников перешли на рысь, направляясь прямиком к башне!
– Так, – хищно щуря глаза, как обычно в минуту опасности, прошипел Торин. – А вот эти уже за нами.
Малыш сидел над съежившимся в страхе Эрднаром с обнаженным даго возле горла пленника; лицо Маленького Гнома не выражало ничего, кроме свирепой решимости. Торин и Фолко переползли повыше, так чтобы видеть двор караульной башни.
Всадники Олмера тем временем перерезали дорогу, ведущую снизу к воротам; главные силы все еще выходили на равнину; на глаз всадников было не меньше пяти тысяч.
– Ничего себе, сколько же он сумел вывести! – изумленно прошептал Торин. – Но, разрази его Дьюрин, где же он сам, упади на него наковальня?
Ты не чувствуешь его часом, а, Фолко?
Фолко чувствовал. Он не мог указать пока точно место этого человека в рядах его неостановимо движущейся конницы, но явственно ощущал его присутствие. Словно серый бьющийся клубок, стучащее сердце, дающее жизнь и силу окружающему его телу, – так ему представилось появление Олмера.
Хоббит открывал глаза – и вновь видел лишь ряды всадников.
Тем временем воины северного войска уже окружили башню, ворвались во двор… Спустя короткое время они, очевидно, осмотрев башню и убедившись, что там никого нет, стали карабкаться на окрестные склоны, один вскочил в седло и поскакал к проходящим в отдалении отрядам.
При виде взбирающихся по камням воинов Фолко и Торин обнажили было оружие; однако, искавшие не пошли далеко. Покружив по ближайшим распадкам, они повернули назад – то ли их сбил с толку нетронутый после ночного снегопада покров на всех тропинках, то ли они были убеждены, что их тут никто не будет ждать, – спустя короткое время все они уже скакали обратно к главным силам.
Хоббит вновь зажмурился. Его внутреннему взору предстала удивительная картина – каждый воин в рядах сотен Олмера казался ему маленьким лоскутом тусклого пламени, в обрамлении которых бился и трепетал упругий клубок серой силы. В глубине его горел яркий багряный огонек; и отблеск его был виден во всех остальных лоскутах таинственного огня. Фолко нащупал на груди кинжал и открыл глаза. Мутные глубины крестовника прояснились, они горели тревожно-алым пламенем; синие цветы на клинке наливались внутренним сиянием; казалось, они начинают двигаться… Зловещие, смутные предчувствия шевельнулись в душе Фолко, но ни уловить, ни прояснить их для себя он не смог.
Войско Олмера постепенно отдалялось, двигаясь на юго-восток. Пора было в дорогу и им.
Хоббит ощутил, что его бьет мелкая дрожь. Все! Конец всем предысториям, расчетам и рассуждениям, конец надеждам, гаданиям и предположениям, настал момент, с которого начинается то, ради чего они проделали весь путь от поля боя в Арноре до северных пределов Эребора – начинается охота за Олмером, начинается погоня назрячь!
Тем временем Малыш уже выводил из потайного места пони и лошадь, предусмотрительно сведенную им с коновязи. Торин торопливо навьючивал лошадок поклажей, Фолко бросился ему помогать. Втроем они сумели кое-как взгромоздить в седло раненого Эрднара, осторожно спустились со скал – и сели в седла. Последние из воинов Олмера тем временем уже скрылись вдали, но следовать за ними было легче легкого – на равнине остались следы сотен и сотен копыт.
Из низких серых туч вновь полетели к земле редкие крошечные снежинки, ветер задувал в спину, словно подталкивая. Проехав около двух лиг. Малыш решительно натянул поводья. Нужно было прощаться.
Фолко с усилием сглотнул застрявший было в горле ком и вытер рукавом непрошеные слезы. Маленький Гном, непривычно серьезный, не стал тратить время на долгие разговоры – все и так было давно условлено и договорено.
Он просто махнул рукой, повернулся и неспешно затрусил на юго-запад, к чуть заметному конусу Одинокой Горы, ведя за собой коня Эрднара. Фолко с Торином молча постояли, глядя ему вслед, и тронули своих лошадок.
Глава 3. ТОРНЫЙ СЛЕД
Дул ветер, заставляя хоббита и гнома зябко кутаться в плащи и жаться поближе к слабому костерку. Над Эребором нависла стылая мартовская ночь, на безоблачном небе ярко и колюче сияли бесчисленные звезды. Друзья забрались уже далеко на восток, и рисунок созвездий здесь был уже не совсем тот, что дома. Фолко вздохнул. Чужбина, чужбина – даже небо здесь не то…
Расставшись с Малышом, они осторожно весь день продвигались вслед за войском Олмера, чуть поотстав, чтобы их не заметил какой-нибудь арьергардный патруль. Однако шли они уверенно и знали, что не собьются – через заснеженную пустошь пролегал четкий, хорошо видимый след.
Вокруг тянулась унылая, чуть пересеченная невысокими холмами и мелкими овражками равнина. По распадкам изредка попадались сиротливо чернеющие голыми ветвями деревья. Ветры сдули снег с вершин холмов, намели непроходимые толщи в низинах и седловинах, где над снежным покровом лишь кое-где виднелись верхушки занесенного до самого верха кустарника. Жилья не было, все было пусто и дико.
Кое-как утоптав себе место, друзья разожгли нодью. Притупив чувство голода горячей похлебкой, они сидели, глядя на огонь, что неспешно грыз комель здоровенной сушины. Только теперь они оба поняли, в какое безнадежное дело впутались и как непросто будет справиться с дерзким налетчиком здесь, в его родных краях. Что впереди? Много лет назад Торин прошел от Одинокой Горы до Железных Холмов, но все равно он не знал ни здешних мест, ни тем более земель к югу и востоку от границы гномьих владений. Среди его сородичей ходили слухи, что еще дальше на восход будут другие горы, где тоже живут тангары – не потомки Дьюрина, вроде бы из другого колена, – но как их разыщешь, да и выведет ли их туда погоня? Где взять еду в заснеженной, необитаемой пустыне?
Их разговоры, не успев начаться, обрывались на одном и том же месте – как, каким образом, чудом, обманом или какой кровью подобраться к Олмеру хотя бы на расстояние полета хоббичьей стрелы? И по мере того как один за другим отбрасывались различные способы, лицо Торина мрачнело все больше и больше, его брови сдвигались, точно ожившие каменные выступы, а пальцы ожесточенно начинали крутить завитки бороды. Наконец он с размаху хватанул кулаком по колену.
– Так не пойдет, брат хоббит. – В темных зрачках гнома плавали синеватые отсветы пламени, снующего по нижнему краю заваленного в костер бревна. – Слишком много думаем о себе!
Он ничего не добавил, но Фолко взглянул на него почти с испугом.
«Слишком много думаем о себе – что бы это значило, да еще в таком тоне?
– думал хоббит. – Уж не решил ли Торин броситься в схватку очертя голову, надеясь, что мифрильная броня даст ему время пробиться к Олмеру, а там будь что будет? Нет, я на такое никак не соглашусь. Не-ет, никогда и ни за что! Умирать – что-то не слишком весело… Прежде чем лезть наобум, нужно поработать головой, если, конечно, еще не оставил надежду вернуться в Бренди-Холл. Там, поди, уже весна… А впрочем, что тебе до этой весны?
Что толку сидеть на речном откосе и улыбаться во весь рот, глядя, как над сизыми волнами Старого Леса медленно поднимается Глаз Анкалогона, как называли когда-то Солнце те, кто жил под сенью этих исполинских черножемчужных крыл? Что проку полоть репу, пересмеиваясь с подружками, бегать взапуски по зеленым склонам приречных холмов да играть с друзьями в «Бильбо и гномы в пещерах гоблинов», строить мелкие каверзы дядюшке, втихую таскать при случае пироги с кухни?»
Перед мысленным взором хоббита проносились необычайно яркие картины мирной хоббичьей жизни, настолько зримые, что на время ему показалось – все приключившееся с ним за два года было лишь дурным сном, от которого он наконец пробуждается…
Но пробуждения не произошло, вместо старых уютных стен Бренди-Холла вокруг него по-прежнему простиралась необозримая холодная степь.
***
Прошел день, и еще один, и следующий. Они приближались к западному краю Железных Холмов. Отряд Олмера шел теперь бойчее – к нему присоединилось несколько сотен всадников, пригнавших большой санный обоз с продовольствием и множество запасных лошадей. Припасы были из Дэйла, лошади же – степные, истерлингские, как определил по подковам Торин.
Вечером друзья попытались подобраться к становищу Олмера – и едва не наткнулись на патруль. Лишь издали им удалось разглядеть скопище саней, палаток и шатров, посреди которого, поднятое точно в насмешку над всеми попытками задержать его хозяина, вилось знакомое знамя – черная трехзубчатая корона в белом круге посреди черного поля.
Спустя неделю после того, как они оставили сторожевой пост у края Серых Гор, друзья достигли Железных Холмов. Путь Олмера лежал почти что на восток, и, чтобы оказаться у назначенного места встречи с Малышом, им пришлось отойти совсем немного в сторону. Они нашли там пещеру, удобную и глубокую; Торин устроил в ней настоящее пожарище, заявив, что достаточно намерзся в дороге.
В ожидании Малыша минуло еще два дня. Олмер за это время ушел куда-то на восток, ближе к Карнену, но Торин не сомневался, что им легко удастся проследить за ним – март стоял холодный, снега и не думали оседать, след войска был виден отчетливо.
Поджидая друга, они тратили почти все свое время на сон – кроме тех часов, что проводили за сбором топлива. Говорили мало – ничего добавить к сказанному они уже не могли; однако обоих грызло неотступное сомнение – что, если они таки потеряют самозваного Короля. Но сделать сейчас они все равно ничего не могли, а за годы странствия даже Фолко овладел искусством бесстрастного, терпеливого ожидания.
Малыш появился на утро третьего дня, когда на страже стоял Торин.
Друзья обнялись, как после долгой разлуки, у хоббита даже предательски защипало в носу. Он научился владеть чувствами, заставил себя не думать о Маленьком Гноме, не тратить понапрасну силы; но какой же увесистый камень свалился с души, когда его разбудил веселый голос Малыша, раздавшийся под прокопченными сводами!
Маленький Гном отказался от еды, раскупорил лишь им самим привезенный жбан с пивом, закурил трубочку и пустился в рассказы. Без всяких происшествий, счастливо миновав и патрули Лучников, и городскую стражу Эсгарота, он добрался до Одинокой Горы. В пути он старался разговорить Эрднара, но безуспешно – пленник ожесточенно отмалчивался, один раз попытался сбежать. Но главные новости были, конечно же, из Одинокой Горы, где Малышу благополучно удалось пристроить Эрднара, сдав его под бдительный присмотр своих старых знакомцев.
Прежде всего Малыш встретился с Дори. Тот – то ли благодаря Кольцу, то ли оттого, что вступил наконец на приготовленный для него путь, – стал большим вождем и собрал вокруг себя многие сотни смелых тангаров, и еще больше ожидают его команды в Серых Горах и здесь, в Железных Холмах. Все хотят идти отвоевывать Морию, сам Король-Под-Горой, Наин Третий, собирается выступить в поход, как только стают снега.
– Дори не узнать, – посмеиваясь, говорил Маленький Гном. – Важный стал, голову высоко носит, но горяч по-прежнему. Слушаются его с полуслова, даже Наин ничего не решает без него. Меня он встретил неплохо, что и говорить, долго про вас расспрашивал. Не может он забыть, Торин, что ты ему Кольцо тогда сам отдал, хотя – тангар он честный – не скрывает этого. Мне говорили, что сперва хотели тебя разыскать, но как-то потом позабыли…
Может, Кольцо поработало, а скорее – Дори, очень он старался. Он уже отрешенный какой-то, весь там, в Мории… Ох, худо будет этим оркам, худо – весь Эребор поднялся!
– Что ж он будет делать? – глядя в пол, спросил Торин.
– Хочет добраться до Мории, как он еще тогда говорил – больше ничего нового. По-моему, он просто хочет стать королем! Ему мерещатся лавры великого Дьюрина, не меньше!
– А что… – встрял было Фолко, но Торин лишь досадливо махнул рукой.
– Хватит об этом. В конце концов, пусть собирает рати, чует мое сердце, что они понадобятся всем нам… Что слышно в Одинокой Горе об Олмере, о его отряде?
– Ничего, – кратко молвил Малыш и выпустил изо рта безмятежно-красивое голубое колечко. – Я был первым с северного рубежа. Знаю лишь, что никто Олмера, как мы и догадывались, всерьез ловить не собирался, а тангарам Эребора сейчас нет дела до людских тревог…
***
Торный след конного войска, по которому шли друзья, тянулся строго на восток вдоль края Железных Холмов, и Фолко с неослабным интересом озирался по сторонам, оглядывая эту старинную твердыню Народа Дьюрина. Это действительно были не горы, а холмы, высокие, длинные, густо поросшие елью. Олмер все же не рискнул вести своих по главной дороге, что вела от Железных Ворот здешнего королевства гномов на запад, к Одинокой Горе, отвернув немного к югу, в широкие холмистые просторы.
– Ну, братья, – выдохнул Торин, поворачивая пони на восток, – вперед!
Помоги нам, Дьюрин, дотянуться до горла этого Олмера!
Однообразные холмы, между которыми кое-где маячили одинокие вязы, внезапно вздыбились высокой, протянувшейся с севера на юг цепью. След Олмера нырял в седловину и исчезал за ставшими заметно круче склонами.
– Там, за холмами, – Карнен, – махнул рукой Малыш.
– А кто это там так орет? – вдруг поинтересовался Торин, и в следующий миг топор его был уже взят наизготовку.
За холмистой грядой и впрямь раздавались какие-то невнятные крики.
Непохоже было, чтобы кричавший звал на помощь – он словно бился в непередаваемом ужасе, схватившись один на один с самой смертью и уже не рассчитывая на спасение.
В следующий миг друзья хлестнули своих пони. Навстречу им полетела снежная дорога, протоптанный след круто сворачивал за холм, и, хотя там могла быть засада, никто не натянул поводья. Крики не смолкали.
Белые, кое-где перечеркнутые темными ветвями склоны резко раздались в стороны, и друзья с разгону вылетели прямо на речной берег. Перед ними расстилалась широкая долина реки Карнен; ровный, присыпанный снегом лед еще сковывал ее воды, но почти на самой середине в чистом белом ковре виднелась небольшая черная клякса, в которой что-то билось и плескалось.
Крики доносились оттуда.
– Тонет кто-то! – крикнул Фолко и первым очертя голову бросился к полынье.
Малыш едва успел повиснуть у него на плечах и остановить хоббита.
– Ты что, сам на дно захотел?!
Торин осторожно попробовал ногой лед. Тот вроде держал. Вытащив веревку и торопливо завязав петлю на ее конце, гном, чуть пошатываясь, двинулся к полынье. За ним поспешили Малыш и Фолко, наспех обвязав друг друга другой веревкой.
Лед под ногами пугающе скрипел, кое-где по нему начинали змеиться предательские трещины, но друзья все же шли вперед и вскоре увидели, что в полынье бултыхается какой-то человек, отчаянно пытаясь выбраться обратно на лед; на другом берегу к дереву был привязан оседланный конь и рядом с ним – другой, под вьюками.
– Эге-гей! Держись! Мы идем! – заорал Торин, желая подбодрить тонущего.
Однако лед вблизи полыньи был то ли подмыт теплыми ключами, то ли еще почему-либо, но оказался еще менее прочен, чем у западного берега. Гномы легли и поползли, однако вскоре лед вновь стал похрустывать под тяжелым Торином, и тот замешкался. Они подобрались уже довольно близко, и было видно совершенно белое лицо попавшего в беду человека; обессилев, он уже не пытался выкарабкаться на край полыньи, а лишь кое-как держался на поверхности, – даже кричать перестал.
Гномы задержались, и тогда Фолко, взяв веревку в зубы, осторожно пополз вперед. Он не чувствовал страха, была только неясная злоба на всю эту реку, этот лед, на дурака этого, которого угораздило провалиться в таком неудобном месте… Лед хрустел под ним, однако ему удалось заставить себя не слышать этого, и вскоре он, подползя почти к самому краю полыньи, исхитрился и накинул широкую петлю на плечи тонущему. Тот отчаянным усилием продел в нее руки, и хоббит затянул спасительный аркан у него под мышками. Гномы дружно ахнули, ухнули, рванули что есть силы – человека пробкой вынесло на лед, и прежде чем он успел подломиться под тяжестью тела, друзья оттащили спасенного в безопасное место.
Спустя считанные минуты на берегу уже вовсю пылал костер, Малыш и Торин суетились вокруг полураздетого человека, растирая ему руки и ноги, а хоббит осторожно вел в обход полыньи испуганно похрапывающих коней. Только теперь он смог наконец разглядеть спасенного ими.
Он был высок, светловолос, уже не молод, но и далеко не стар, – скорее он находился в возрасте между тридцатью и сорока годами, возраст не очень почтенный для хоббита, но расцвет сил для человека. Его развешенная у огня добротная одежда, прошитая по швам красным шнуром, выдавала в нем уроженца Дэйла. Он бы вооружен – длинный прямой меч в потертых красных ножнах, а в одной из седельных сумок зоркий хоббит углядел очертания шлема. На полуобнаженной груди человека Фолко заметил длинный багровый рубец – довольно свежий, ему еще предстояло стать белым шрамом.
Согретый и отпоенный горячим, человек приходил в себя, и у Фолко зашевелились пока еще смутные, но тревожные мысли. Скорее всего он из войска Олмера… Что же с ним теперь делать? Сначала спасти – и только для того, чтобы допрашивать, пытать, если он станет молчать, а после – убить?
Теперь в Одинокую Гору пленника не отправить.
– И угораздило же тебя, – начал Торин, протягивая спасенному снятый с огня котелок. – Как это случилось?
Человек пил, обжигаясь, и невнятно ответил, что, наверное, там тоже кто-то или провалился, или еще что, но он, похоже, угодил на недавно замерзшую полынью. И тотчас, не дав Торину даже рта открыть для нового вопроса, стал спрашивать сам:
– Откуда вы? Что вы здесь делаете? Как вас зовут?
– Путешествуем по своим делам, – многозначительно ответил Торин, незаметно подмигнув Фолко и Малышу. – Мы гномы из Эребора. А ты кто?
Человек ответил не сразу. Его взгляд почему-то надолго задержался на топоре Торина, даже не на топоре, а на его топорище – он словно был очень удивлен, увидав нечто знакомое в совершенно неожиданном для него месте.
Потом его взгляд скользнул по открытой от жара костра груди хоббита, на которой висел заветный кинжал, и глаза его внезапно блеснули, однако он ничего не сказал, лишь назвал свое имя – Герет.
– Куда же ты держишь путь? – спросил Торин.
– В Дэйл. Там мой дом, – ответил Герет.
Торин сидел напротив него с топором на коленях, человек едва заметно усмехнулся и положил к себе на колени свой меч. На крестовине смутно виднелось какое-то клеймо, Фолко напряг зрение и едва не вздрогнул, заметив давно знакомое клеймо с Великой Лестницей!
– А я Трор, а это Трей, а это – молодой Нар, – Торин назвал самые распространенные среди гномов имена. – Хочешь еще? – Он кивнул на опустевший котелок.
– Чем же мне отблагодарить вас – за спасение и за все остальное? – сказал Герет и благодарно приложил руку к груди.
– Правдивыми вестями! – вдруг резко бросил Торин. – У тебя на мече знак того, кому мы служим. Мы идем за его отрядом, но отстаем на несколько дней пути. Ты ведь от него, не так ли?
Герет весь сжался, настороженно блестя глазами и положив руку на рукоять меча.
– Ты сомневаешься? – невозмутимо продолжал Торин. – Я понимаю тебя. Но взгляни на это топорище! Взгляни – кинжал на груди Нара – и вспомни, если ты действительно служил ему! Кинжал этот – его гундабадский трофей, и Вождь Эарнил сам подарил его Нару, а мне – свой чудесный посох на топорище!
– Да, я узнаю их, – медленно проговорил Герет, – а я еще дивился, как они очутились здесь.
– А все ли в порядке у хельги-баана? А старый Глофур с его улагами? – вдруг встрял в разговор Малыш.
У Герета, похоже, это развеяло последние сомнения. Он широко улыбнулся, вздохнул с облегчением и по очереди протянул им всем руку.
– Вы наши… я так и думал, едва увидел кинжал и посох. Но расскажите же мне…
– Мы не можем рассказать тебе всего, – поспешно перебил его Торин, – и не просим того же от тебя. Скажу лишь, что Вождь послал нас в южные земли прошлой весной, мы собрали важные сведения и должны были присоединиться к нему под Форностом, но увы…
Он вздохнул с совершенно натуральным разочарованием и скорбью. У Герета сжались кулаки.
– Да, мы долго будем помнить этот черный день… – глухо промолвил он, опуская голову. – Сколько там полегло наших! Я чудом вырвался… Хорошо все же бились ваши сородичи! Не в обиду вам будет сказано, но если бы не они – пировали бы мы нынче в Аннуминасе!
– Ты еще расскажешь нам в подробностях про этот бой, – перебил его Торин, – а пока скажи, где нам отыскать Вождя?
– Или Санделло, – вдруг добавил хоббит.
– Вы знаете Санделло? – вздрогнул Герет.
– Да, но что с того? – нахмурился Торин. – Кто ж не знает знаменитого мечника? Однако ты не ответил нам. Мы хотим нагнать отряд.
– Но вы не найдете там Вождя, – озабоченно сказал Герет.
– Как?! – вырвалось одновременно у всех трех путников.
– Прошлой ночью он оставил войско на Береля, а сам с небольшим отрядом хазгов, с тем хельги-бааном, о котором вы вспомнили, ускакал куда-то на юго-восток. С ним отправился, как всегда, и Санделло.
– Та-ак… – Торину не нужно было разыгрывать полную растерянность и горькое разочарование. – Что же теперь делать? Куда нам идти? Куда он мог направиться?
– Вождь никогда не говорит, куда он уезжает и когда вернется. Скажу лишь – наверное, я был с ним больше вашего, – он всегда появляется, когда это необходимо.
– И никакой надежды… – начал было Малыш.
– Нет, это безнадежно. – Герет покачал головой. – Хазги очень быстры, а Вождь – он ведь быстрее всех. Но если у вас было задание, вы можете смело сказать все Берелю – после Санделло он самый близкий Вождю человек.
– Вождь ничего не сказал нам, как быть в таком случае, – теперь уже притворно повесил голову Торин. – Но, помимо того, куда нам теперь идти?
Мы гномы западные, на востоке не бывали. Не знаем ни дорог… Ничего не знаем!
– Я и говорю, – терпеливо повторил Герет, – присоединяйтесь к войску.
Мы уходим далеко на восток, за Карнен, в обход земель этих потерявших рассудок злобных басканов, затем сворачиваем с тракта, что идет через Невбор на Дешт (ни Торин, ни Малыш, ни тем более Фолко никогда не слышали ни о чем подобном) и мимо Гелийских Гор (Малыш встрепенулся) выходим к Опустелой Гряде. За ней, в окружении Лесов Ча, есть небольшая свободная земля, где Вождь велел нам ожидать его.
– Это ж месяцы и месяцы пути! – удивился Торин.
Герет стал расспрашивать их о южных землях, и друзья, стараясь закрепить его доверие к ним, рассказали ему довольно много из того, что узнали за время своего путешествия. Беда была в том, что они боялись особенно приставать к Герету, опасаясь лишних подозрений, однако Малыш все же рискнул полюбопытствовать, куда же он направляется сейчас, – если это, конечно, не тайна.
– Это не тайна, – ответил Герет. – Вождь отпустил многих по домам, особенно тех, кто родом из Дэйла и Эсгарота. А я сопровождал раненого друга, и, пока не стало ясно, что он поправится, я не мог покинуть войско… Теперь вот еду домой.
Остерегаясь задавать вопросы об Олмере, друзья постарались узнать как можно больше о землях и племенах Прирунья, ссылаясь на то, что никогда не были на востоке, а с Вождем встречались лишь на западе. Герет говорил охотно, и вот что он им поведал.
Селдуин, вытекая из Озера Долгого, течет через процветающие земли Королевства Лучников, пока не выбирается из лесостепи в настоящую степь.
Здесь начинается господство истерлингов-кочевников. По речной же долине Селдуина и Карнена до самого его впадения в Рунное Море живут оседлые истерлинги-землепашцы. В самом устье Карнена – большой торговый город Айбор, столица тяготеющих к нему обширных краев вокруг всего Рунного Моря и тянущихся широкой полосой на восток до самой Опустелой Гряды. Гелийские Горы – крайняя точка владений Айбора, на юге же его земли ограничивает Великая Степь, тянущаяся от Бурых Равнин вдоль горных стен Мордора куда-то в бесконечность, туда, где восходит солнце.
– Кто же правит в Айборе? – спросил Торин.
– Там нет постоянного правителя. Это город купцов и мастеров, и народ там живет самый разный, из всех земель. У них каждый находит приют и защиту: уплати городу взнос и можешь считать себя под его покровительством. А это кое-что значит – войско у Айбора немалое. К нему прибились оседлые истерлинги-пахари, его слово закон для обитателей Голубых Лесов, да и гномы в Гелийских Горах приняли его уложения!
– Но если нет правителя, кто же правит? – настаивал Торин.
– Сотни три самых богатых купцов и самых искусных мастеров, – ответил Герет. – В их землях есть еще один город – Невбор, на востоке, на главном тракте, я о нем уже упоминал. Это почти двойник Айбора, только поменьше да укреплен получше, степь под боком – не шутка. А в Великой Степи, что к востоку от Рунного Моря и к югу от Опустелой Гряды, живут кочевые истерлинги. Народ горячий и беспокойный. Случается, они тревожат набегами границы Торговой Области, так у нас называют айборские земли – это самый большой базар Востока. В степи у истерлингов тайный город Дешт – тайный не потому, что никто не знает, где он, а потому, что на Черный Вал, что ограждает его от торговых посадов проезжих людей, не допускается ни один иноплеменник, даже такой же истерлинг, если только он стал земледельцем. В Деште дорога раздваивается. Одна, ныне почти забытая, ведет к рубежу Мордорских земель, другая – в обход этого серого царства, в цветущий Кханд и Ближний Харад, но там я никогда не бывал. Могуч и славен город Айбор!
Могуч и неприступен, ибо лет сто назад, говорят, тогдашние его головы наняли необычайно искусных гномов. И те сумели поднять из глубин горячие воды, так что даже в самые лютые морозы рукава Карнена, на которых стоит город, не замерзают и к стенам не подойти. Все вести от Мордорских стен до Железного Угорья, от Чаского Залесья до Мирквуда (Герет употребил старое название Черного Леса, бытовавшее в конце Третьей Эпохи) стекаются в Айбор и Невбор. Через них идет и главный путь с запада на восток – от Минас-Тирита через Кайр Андрос к Прирунному Всхолмью, дальше Айбор и Невбор, где южная дорога сливается с северной, на которой мы сейчас стоим.
Говорят, есть еще старый-старый путь вдоль Изгарных Гор, но там никто не ходит.
– Почему? – заинтересовался Фолко.
– Странные вещи творятся там ночами, – нехотя произнес Герет, отворачиваясь. – Ходят какие-то… тени, что ли… Да мало ли что болтают.
Толком я не знаю и не люблю повторять сказки… Я ж к чему это все? Что Айбор сейчас – узел торговых путей и богатый город, куда как богатый. – Он мечтательно прищелкнул языком. – Эх, потрогать бы его… за подбрюшье, – он хищно засмеялся, – да Вождь не велит…
Они узнали немало подробностей о предстоящей им дороге. Подробности, как нарочно, были малоприятны. Вскоре после ворот Королевства Железных Гор тракт углублялся в разоренную, покинутую всеми землю, которая так и не оправилась от достопамятного всем набега хазгов позапрошлой осенью.
Немногие поселения были превращены в пепел, уцелевшие жители разбежались кто куда. И хотя уже наступила весна, рассчитывать до мая найти какую-нибудь пищу в этих краях было нельзя – разве что случай выгонит на них какую-нибудь глупую птицу. Все леса лежали севернее – в Железных Холмах, здесь же на добрые полторы сотни миль тянулись унылые холмистые гряды. А милях в пятидесяти к югу от тракта, где наготу холмов вновь начинал прикрывать густой девственный лес, – была область басканов, сумрачного и немногочисленного народа, когда-то разбитого пришельцами с востока и первым обосновавшегося на благословенных и плодородных побережьях Рунного Моря. Однако они не удержались и там. Появились затраны, прошли, словно ураган, на северо-запад (чтобы основать там государство, давшее начало Приозерному Королевству наших дней), и басканы вновь были вынуждены бежать в Глухоманье. Однако в Великие Зеленые Степи уже шли с юга обозы истерлингов, и, вновь разбитые, жалкие остатки некогда многочисленного народа только и могли бессильно наблюдать, как новые хозяева утверждаются на когда-то принадлежавшей им земле. С горя они предались было Черному Властелину, но его не слишком-то волновала подобная мелюзга. Лучших из лучших бойцов послал этот народ в составе Северной Армии Черного Замка к Одинокой Горе, встав в один строй со вчерашними врагами, истерлингами, рассчитывая, что Барад-Дур не забудет их верную службу. Завалив телами все подступы к Горе, Северная Армия загнала-таки внутрь оборонявшихся гномов и людей Дэйла, но на большее сил уже не хватило. А потом, после падения Силы Мордора, победители определили басканам эти пустынные земли вне торговых путей и судоходных рек, где они и живут по сей день. Они видели, как пришлый народ – и сменившие меч на соху истерлинги-пахари, выходцы из Дэйла и Озерного Города, и уроженцы Гондора, и совсем неведомые пришельцы с востока – устраивали Айбор и Торговую Область на их исконных землях – и не простили им этого. Они крепко цепляются за свою старину и не пожелали врасти в то кипучее жизнью и делом становление нового государства, где никого не интересовало, что ты держишь за душой и что у тебя в прошлом. Они начали новую войну, вновь потерпели поражение и теперь лишь изредка огрызаются набегами. Грабят они и на северной дороге, так что надо быть осторожными. Однако, если удастся благополучно проскочить эти опасные места, дальше станет гораздо легче – тракт проходит через прекрасные лесистые области, признающие власть Айбора. Там обитают дорваги – народ кряжистый и упорный, так и не поддавшийся власти Зла, отбившийся в своих лесных крепостях. Про них мало что известно, но люди они мирные и открытые, свято чтущие закон гостеприимства. Они недолюбливают кочевых истерлингов, терпеть не могут басканов за их привычку бить исподтишка, в спину; на границе между басканами и дорвагами даже пришлось ставить заслоны из других лесовиков – обитателей Голубого Леса, что на берегу Рунного Моря. Дружины дорвагов вместе с истерлингами – опора айборского войска. Как-то оно дало хороший отпор гондорским выскочкам, когда тем вздумалось наложить лапу на эти земли! Больше Гондор сюда не суется… Миновав леса дорвагов, тракт приходит в Невбор, и что там дальше, известно лишь по рассказам, а сам Герет глубже на восток не ходил.
– А откуда пришли хазги? – спросил Фолко.
– Они живут где-то далеко-далеко, в многих днях пути от Невбора, – отвечал Герет. – Какие-то враги стали теснить их на запад, и Совет Старейшин отправил на закат большой отряд – поискать свободных земель, а кроме того – найти золото для откупа. Вот почему, едва появившись в Прирунье, они полезли к гномам Железного Угорья. А когда не вышло – двинулись дальше, добравшись аж до Гундабада. Дики они нравом и часто бросаются в бой без нужды, когда гнев застилает им глаза. Там мы их и встретили. – Герет помолчал. – Вождь взял в честном бою жизнь их предводителя, с того дня они и пошли за ним. Вот с тех пор я и запомнил этот кинжал. – Он кивнул на клинок, висевший на груди хоббита. – Дело в том, что, – он замялся, – боюсь соврать, хазги говорят странно… Но я понял, что когда-то очень-очень давно, невероятно давно, они жили на дальнем западе, откуда их изгнали Рыцари из Заморья… И с тех пор хазги мечтают вернуться туда. Я думаю, – он доверительно склонился к Торину, – что Вождь поскакал сейчас именно к ним – за остальной частью их могучего войска. Ведь будь их у нас под Форностом не три сотни, а три тысячи, не в обиду будет сказано почтенным гномам, ваш хирд бы не устоял! Прошу простить, если невольно задел…
– Нет нужды извиняться, – спокойно сказал Торин. – Они такие же враги нам, как и тебе. Они глупы в своей погоне за богатством, а мы верим, что и в наши подземелья может сойти Небесный Огонь, спустившись по Великой Лестнице.
Фолко очень хотел спросить, почему Герет стал служить Олмеру, но вовремя сообразил, что подобные вопросы не следует задавать людям, так или иначе оказавшимся на скользком пути, если хочешь сохранить их расположение хотя бы для того, чтобы получить нужные тебе сведения.
Они помолчали, и Торин стал расспрашивать Герета о подробностях их осеннего похода. Герет говорил с горечью, но довольно охотно.
– Вождю никогда не удавалось еще собрать так много свободных воинов свободных земель. Вы знаете, что поднялся весь Ангмар?! Они дали большое пополнение нашей коннице и храбро дрались, клянусь Великой Лестницей! Мы ждали еще больше подкреплений с юга, но Дунланд прислал лишь немного пеших, хотя обещал куда больше!
– Да, обещали конных, а дали только лошадей, – вдруг встрял Малыш.
– Верно, но откуда вы знаете?.. Впрочем, простите, я и запамятовал, что вам может быть известно куда больше… – Герет поглядел на них с уважением и продолжал с еще большей почтительностью. – Не пришли и те, кого мы звали из Минхириата и Энедвэйта – мелкие людишки, скажу я вам, они все еще верят во всякие эльфийские бредни… А вот кто не подвел, так это принявшие нашу сторону люди Арнора и орки. Да, прошу прощения почтенных гномов, мне известно, что вы их недолюбливаете – но дрались они как безумные и поддались последними. Вождь не делает различий между теми, кто ему служит, отмечая лишь по заслугам или провинностям… но провинностей у нас почти не было, все повинуются Вождю с полуслова, да и как можно не повиноваться ему? Пришли также и те, кто поклоняется Могильникам, что возле Пригорья…
– Кое-что мы о них слышали, – как бы в задумчивости проронил Торин, – интересный народ.
– Да, интересный и люто ненавидящий эльфов, – горячо подхватил Герет. – Бойцы они, по правде говоря, не очень искусные, но смелости им не занимать. Когда-то их предки задали жару этим Рыцарям из Заморья, разнесли Арнор в клочья! Был у них тогда толковый вожак… да сгинул, вот беда. Но нашего Вождя они признали сразу и сказали, что он Вождь истинный. С тех пор идут за ним в огонь и в воду. Мы еще договорились с Морским Народом…
– Знаем, со Скиллудром, – вновь перебил Малыш.
– Верно, – кивнул головой Герет. – Его бойцы должны были напасть на устье Барэндуина и оттянуть на себя часть сил Наместника, в то время как мы шли прямиком на столицу.
Фолко невольно вздрогнул – старый маг был прав, говоря о целях ангмарского удара.
– Мы легко смяли арнорскую пограничную стражу на перевале, – продолжал Герет. – Конница засыпала их стрелами, а орки проползли ночью к самому рву и с рассветом полезли на стены. Эти раззявы не успели и глазом моргнуть, как орки уже приставили лестницы и овладели целой башней. Дальше было легче. Прорвав пограничные засеки, мы пошли к Форносту – нельзя было оставлять его за спиной, и мы, конечно, здорово рисковали, но все обошлось, у Вождя нашлись верные люди и в самом городе. Кто они – я не знаю, но они сумели перебить стражу у нескольких ворот и захватить участок стены. Дружинников в Форносте мы захватили врасплох… – Герет мечтательно прищурился со столь кровожадным блеском под полуопущенными веками, что хоббит невольно вздрогнул. – Эх, славно погуляли! А потом Вождь собрал всех нас перед воротами, город горит, а он вскочил в седло и сказал:
«Первая дверь открыта, вперед, на Аннуминас, покончим с эльфийскими прихвостнями, отомстим за полегших. Запад будет наш, а там и с Гондором управимся!» И мы двинулись к столице. – Герет тяжело вздохнул. – Эх, все же было рассчитано! Все! И все у нас знали, что Наместник бросится со своими тяжеловозами нам навстречу, и даже знали, где он нас будет ждать…
Вождь хотел покончить со всеми сразу, и мы так радовались, когда разведка донесла, что враг в одном переходе… Я помню, выезжаем на берег – там речушка была, на том поле, – а впереди конница Наместника маячит, – думал, сердце из груди выскочит. Да и все решили, что это будет последний бой.
– А потом? – едва заметно усмехаясь, спросил Торин.
– А потом и оказалось, что проклятый Наместник куда хитрее, чем думалось! Сообразил, успел вызвать гномов! Не знаю уж, чем он их купил…
– Почему обязательно купил? – негромко сказал Малыш.
– Почему, почему, – зло бросил Герет. – У этих эльфийских подпевал все продается и все покупается. И воины в Арноре служат за деньги, и гномов, значит, они чем-то купили! А ведь с хирдом никто из нас не сталкивался…
Впрочем, мы сперва даже не встревожились. Решили: быстро сомнем гномов, тем более что бок свой они оставили открытым, представляете – полезли прямо в лоб?! Да орех-то крепок оказался! Ничем этот хирд было не пронять.
Копейщики они непревзойденные, и щиты у них больше, чем на ладонь, не расходились! Пришлось наших пеших спасать, лучших всадников класть…
Первую атаку нашу гномы легко отбили, я сам в нее ходил. Скачешь – а перед тобой стена стали да два ряда пик! Что тут с ней поделаешь? Уж мы стрел не жалели, да что толку? Видать, подземную броню ими не пробить. С дружинниками-то мы бы управились, но они, хитрецы, нам гномов подсунули, а сами взялись за орков да за Могильный Народ. Ну и не выстояли те, конечно… А когда хирд до пехоты нашей добрался, – Герет схватился за лицо с неподдельным ужасом, – я такого страха в жизни не видывал! Копьями своими наших мечников насквозь прокалывали. Да и наши копейщики – бьют-бьют, а что толку? Гномы никого к себе не подпустили, один только раз… один лишь раз дунландцы бросились тоже тесно, щит к щиту, даже копья прошли, так тех сбоку достали! Перебили почти всех… И тогда Вождь скомандовал вторую атаку, решил арканами хирд растащить. Санделло тоже пошел, хотя обычно он от Вождя – ни на шаг… Вырвали в первый момент одного из хирда, Санделло в брешь бросился, говорят, двоих зарубил, но и его вытеснили… Вот тут-то я и понял, что все, не выдюжить. Дружинники тем временем сломили и орков и людей Могильников, нас начинали окружать…
А хазгов было слишком мало. Хотя я видел, что под их стрелами заколебался даже хирд!
– Но как же он выдержал? – Мрачная усмешка на лице Торина была уже хорошо заметна.
– Не знаю, – пожал плечами Герет. – Сам удивляюсь… Твои соплеменники оказались весьма шустрыми и не стали ждать под стрелами. Мы надеялись, что хазги сдержат хирд и нам удастся вывести остатки пехоты, но… гномы сами бросились на хазгов, те не ждали этого, смешались… Многих из них покололи копьями. А пока мы возились с хирдом, дружинники подобрались поближе и ударили своим излюбленным клином, копьями накоротке в плотном конном строю. Это они умеют, проклятые! Расстрелять их из арбалетов мы не успели, нас изрядно потрепали, но это уже совсем грустно рассказывать… – Герет опустил голову. – Вождь до последнего не выводил из боя конных, стараясь спасти пеших. Многие погибли… Потом было бегство. Мы легче, подвижнее, нам удалось оторваться немного от конницы Наместника, и мы стали отступать к Ангмару. Все думали, что там нас не станут преследовать, но Наместник, оказалось, уговорил гномов идти с ним до конца! В общем, в Ангмаре убежища тоже не было. Все предлагали дать новый бой где-нибудь в горных теснинах, чтобы хирд не смог развернуться, но Вождь сказал, что нельзя подвергать опасности наших друзей в Ангмаре и нужно отступать на восток. Он прибавил, что теперь знает лучше, как воевать с Западом, и что нам нужно время.
– Погоди, а как вы хотели взять Аннуминас? – перебил Герета Малыш. – Мы бывали там. Стены куда как высоки!
– В любой стене найдутся ворота, – ухмыльнувшись, пояснил Герет. – А любую стражу, что стоит у ворот, можно перебить… если, конечно, для этого есть верные люди по ту сторону стен.
– Понятно, – медленно произнес Малыш и замолчал.
– А взяв Аннуминас, мы становились хозяевами Запада, – со значительным видом сказал Герет, поднимая палец. – И тогда – прямая дорога на Серую Гавань!
– Гм! – промычал Торин, с трудом пряча гневный блеск в глазах.
Они вернулись к разговору о событиях прошлого года. Герет рассказывал о тяготах перехода через снежные пустыни Фородвэйта, как немногочисленные поселяне отказывались добром отдавать зерно и сено, как разбегались по лесам при их появлении – и как они охотились за жителями тех мест, и как заставляли указывать тайники с зерном, как поджигали починки и заимки в отместку за вынесшиеся из темноты меткие охотничьи стрелы, и Фолко вновь уловил с трудом подавляемую гномами ярость.
– Герет, скажи, а Вождь – он был с вами все время? – спросил Фолко.
– Да, – ответил Герет, – шел пешим, щадя коня, наравне со всеми. Другой бы не выдержал: лицо все почернело – я видел его совсем близко. Как-то рубили лес, чтобы согреться, нашли странную черную яму – будто кто-то сумел развести такой костер, что выжег дыру аж в камне.
– Дыру в камне? – недоуменно переспросил Торин, умерив на время свой гнев.
– Да, дыру в камне, – простодушно кивнул Герет, – и вроде на дне там что-то. Я только мельком видел, не до того было. Кто-то из наших болтал, что это, дескать, след Небесного Огня. Вождь, кстати, им интересовался.
Делал в яме что-то.
– Ну, это уж не нашего ума забота, – с притворным равнодушием перебил человека Торин, но Фолко заметил, что гном аж задрожал при этом известии.
– А что было потом? – как ни в чем не бывало спросил Малыш.
– Потом… потом была бескормица и падеж коней, лютая стужа и снежные ураганы. И был пограничный пост на краю Серых Гор. А до этого еще были тамошние гномы… как бы сказать, чтобы не обиделись мои почтенные собеседники…
– Говори, ведь я уже сказал, что враги Вождя – наши враги, – произнес Торин. – Не бойся. Я даже думаю, что смогу сказать за тебя. Вы просили пропустить вас в обитаемые земли между Серыми Горами и Лесом или на крайний случай сена для лошадей и пищи для людей. А они отказали?
– Да, ты прав. – При воспоминании об этом Герет скрипнул зубами. – И солоно же нам пришлось после этого, скажу я вам! А гномы эти – им хоть что, никак не возьмешь. Ворота закрыли, и поди ломай скалу! Насилу выжили.
Хорошо, что в Дэйле у Вождя много друзей, а то пришли бы оттуда войска, так нас после зимнего перехода можно было голыми руками брать.
– Мы разузнали, что Наместник прислал в Приозерное Королевство эстафету с требованием захватить Вождя, – кивнул Малыш.
– Но им это не удалось, – засмеялся Герет. – Да, хорошо то, что хорошо кончается. Конечно, неудача – всегда неудача, но ничего, мы еще вернемся, и тогда Арнор уже не спасут никакие гномы.
– Так что же ты, держишь путь в Дэйл, к дому, – положил руку на плечо Герету Торин, – а дальше?
– А дальше Вождь даст знать в нужный момент и скажет, что надо делать.
– Тот поднял глаза на гнома. – Я буду ждать. Как и все наши, что остались в Дэйле и прилегающих землях.
– Понятно, – кивнул Торин и поднялся. – Ну что ж, легкой тебе дороги!
Нам пора в путь, ведь еще нужно догнать войско.
– Прощайте, до встречи, – заулыбался Герет. – Но вы ничего не взяли от меня. Не возражайте, я хочу подарить вам что-нибудь на память о моем чудесном спасении. Может, вот это?
Он сунул руку за пазуху и вытащил небольшой кожаный мешочек. Развязав тесемки, он высыпал на ладонь несколько золотых перстней с крупными камнями. Не слушая отнекивающихся друзей, он сунул каждому по перстню и вскочил в седло.
***
– Ну каково? – обвел друзей тяжелым взглядом Торин, когда всадник скрылся за поворотом. – Что будем делать?
– Почему ты не зарубил его?! – Малыш едва не сорвался на крик. – Он же расскажет теперь всем о нас, и мы погибли!
– Не убивать же его, – глухо ответил Торин, опуская голову. – Ты сам знаешь. Это не по слову Дьюрина – убить только что спасенного тобой!
– Знаю! И все же…
– Не все же! Теперь мы раскрыты, и выход только один – опередить известия. Нужно догонять войско!
– А потом? – ехидно поинтересовался Малыш. – Постучаться в дверь к этому Олмеру и попросить разрешения его слегка прирезать?
– Не болтай зря! Доберемся до войска…
– Там же нет Олмера, – вступил в разговор хоббит.
– Тем более! Чего за ним гнаться? – подхватил Малыш. – Ты надеешься дождаться его появления там? Но ведь нас схватят к тому времени и повесят вверх ногами!
– Ты можешь предложить план получше?
– Конечно! Нечего таскаться по этим пустыням, нужно спокойно спуститься по Карнену в город Айбор. Тебе ж сказали, что туда стекаются все вести с окрестных земель. Не может быть, чтобы этот Олмер, затевая что-то серьезное, не появился там! И, по-моему, куда приятнее сидеть, попивая пиво, которого, кстати, мы в противном случае не увидим еще очень-очень долго, чем скакать по лесам! Надо будет лишь смотреть и слушать как следует, и я не верю, чтобы люди Олмера не наткнулись на нас.
– С чего это ты взял? – удивился слегка оторопевший от такого натиска Торин.
– Герет уже признал нас за своих. Кинжал Фолко и твое топорище известны приближенным Вождя. Уразумел? А от них мы уж постараемся что-нибудь разузнать о том, где он может быть! А то, что предлагаешь ты, – это чистой воды самоубийство! Ну вот скажи, допустим, дождался ты его. Что дальше?!
– Что, что! – обозлился Торин. – Там бы и было видно – что. А сейчас зачем зря время тратить?
– Ага! Не знаешь, а нас тащишь! Тогда я тебе скажу. Небось решил молодецки до него дорубиться, а там – геройски сгинуть? Ну так я на это не согласен. Убить этого Олмера – пожалуйста, надо так надо, мы уже не одного убили и, помоги, Дьюрин, не одного убьем, если для дела понадобится. Но сам я погибать при этом не хочу! Слышишь?! Пойдем лучше в Айбор, по тавернам потолкаемся, по торжищу – глядишь, чего-нибудь да узнаем!
– А если не узнаем? Или он сам ни в Айборе, ни в его окрестностях не объявится? Ты же слышал, что этот Герет говорил – они готовят новый поход на Запад. И сидим это мы посиживаем себе в Айборе, попиваем пивко – и узнаем обо всем, лишь когда его новая рать двинется к Туманным Горам!
Малыш упрямо молчал, набычась и уперев руки в боки. Торин устало махнул рукой.
– Знаю, знаю, – медленно проговорил он, остывая и приходя в себя. – Знаю, что шансов у нас почти нет. Идем в неизвестность, припасов в обрез… Но вот что я надумал, друзья: войско мы, конечно, догоним.
Неделя, полторы – нагоним. А там, по-моему, от разъездов как раз прятаться не нужно. За олмеровских разведчиков себя выдавать, конечно, не следует – а вот просто вступить в его рать, по-моему, стоит.
У Малыша и у Фолко от удивления раскрылись рты.
– Я так понял, что Олмер берет к себе всех лихих людей, – продолжал Торин. – Выдадим себя за его сторонников из Эребора, изгнанников. Помнишь Изельгрид, знак того рангтора на его подковах? Скажемся такими же.
Гномы-то у него вряд ли есть, и это, с одной стороны, нам не на руку – могут что-то и заподозрить. Но с другой – некому будет нас особенно уличать во лжи. Так мы будем и сыты, и не будет нужды никого опасаться. А уж в войске-то мы с Олмером всяко встретимся! Опасно? Слов нет. Может статься, и жизнь положить придется…
– Только не мою! – снова вскипел Малыш.
– Да почему обязательно твою! – отмахнулся Торин. – Вон у хоббита лук, из которого я уже забыл, когда он в последний раз промахивался. Все, что нужно – немного терпения и удачи.
– А потом? – продолжал неистовствовать Малыш. – Потом нас хватают и подвешивают вверх ногами?
– А если мы пойдем в Айбор, чтобы оттуда следить за его передвижениями, что изменится? Ведь нам точно так же придется выжидать и потом так или иначе искать с ним встречи. Мы разошлись в способах сбора вестей о нем и его поиска, но в главном ты ничего нового не предложил, и я не пойму, что ты теперь возмущаешься.
Малыш насупился, но ничего не ответил.
– Может, подкупить кого? – слабо предложил хоббит.
– Боюсь, что никто из его окружения на такое не пойдет, – покачал головой Торин. – Люди служат Олмеру не за страх, а за совесть. Конечно, в войске, быть может, и удастся найти какого-нибудь недовольного, но для этого опять-таки надо к войску присоединиться. Нет, я больше надеюсь на лук нашего Фолко. А там… ночь темна, и дорог во мраке много. Уж ты-то, Малыш, во всяком случае уцелеешь!
– Мы уцелеем все – или никто, – быстро проговорил Маленький Гном.
– Ну что мы опять вертим круг без точила! – вздохнул Торин. – Нужно решать, куда мы направимся. Конечно, в Айбор идти безопаснее, да и какие-то олмеровские лазутчики там наверняка должны шнырять, но мне все же по душе вступить в войско. Опаснее, труднее, но вернее, по-моему.
– Если опаснее и труднее, то уже тем самым не вернее, – буркнул Малыш.
– А тебе не кажется, что нам там попросту не поверят и, разоружив, посадят под замок до возвращения Санделло – и Олмера, которые уж постараются вытрясти из нас всю правду?
– А какая правда? – возразил Торин. – Кто из олмеровских подручных знает, что мы сражались на стороне его врагов?
– Имя Торина было названо среди особо отличившихся, – напомнил Фолко. – А, как мы знаем, в Аннуминасе есть «верные люди»…
– А то, что я – Торин, у меня на лбу написано, что ли? – ответил тот.
– Так ведь и Олмер, и Санделло тебя знают в лицо! – заохал Малыш.
– Ну и пусть знают, – упрямо буркнул Торин, – мало ли среди гномов тех, у кого такое же имя! Подумаешь, какой-то Торин отличился! Да, во-первых, откуда они это узнают? Ну, а если узнают, как докажут, что это я?
– И доказывать ничего не станут, – мрачно проворчал Малыш. – Прикончат, и все тут. Говорю я вам – идем в Айбор!
– Нет, я боюсь отпускать от себя его воинство, – так же упрямо ответил Торин. – Опять придется решать хоббиту! Куда двое, туда и третий, так ведь?
– Нужно идти за войском, – выдавил из себя хоббит.
До этого он тщетно прислушивался к своим ощущениям, надеясь, что откуда-нибудь вдруг возникнет какая-нибудь подсказка. Но подсказка не появилась, и тогда он сказал то, что считал, превозмогая страх; хотя в тот момент почти явственно увидел себя покойником.
Малыш только плюнул в сердцах.
***
Дорога, ведущая в неизвестность, плавно вела их все дальше и дальше на восток, в глубь неизведанных пространств, куда судьба не забрасывала даже героев Красной Книги. По левую руку от них высились Железные Холмы, и, встретив по пути ворота в одно из ответвлений необычайно длинной системы старых пещер, прорытых Народом Дьюрина за долгие века, они запаслись провиантом. Словоохотливые гномы долго расспрашивали их, куда они направляются, но Торин сразу оборвал все вопросы, сказав, что идут с необычайно важным поручением от самого Дори и отдаленные Гелийские Горы.
Друзья узнали и последние новости, переданные с Рудным Эхом, – рати Эребора готовы к выступлению, удалось привлечь на свою сторону даже народ из Сверкающих Пещер Агларонда; и, что еще более неожиданно, свою помощь предложили эльфы Трандуила, сказав, что им тоже важно знать, что делается в Черной Бездне, – об этом их просил Кэрдан Корабел, который тоже встревожен морийскими событиями. По слухам, на дороге шалили басканские шайки, но этим друзей уже было не испугать. Торин лишь лихо присвистнул, и они снова пустились в дорогу.
***
Шли дни; март подходил к концу, и яркое весеннее солнце неуклонно уменьшало белое покрывало снегов. Но в глубоких тенистых ложбинах и оврагах снег и не думал поддаваться; там все еще царила зима. Они миновали несколько сожженных и разграбленных деревень, и хоббит поймал себя на мысли, что это зрелище, когда-то заставлявшее судорожно сжиматься горло, уже не трогает его. Теперь это было лишь неизбежным знаком войны, которая началась в этих краях, – и они шли затем, чтобы она здесь же и закончилась. Холмы постепенно исчезали, все шире и гуще становились расстилающиеся по сторонам рощи и перелески; ни одного живого существа не встречалось им, только несколько мелких пичуг. По-прежнему хорошо был виден на осевшем, но еще достаточно толстом снегу след Олмера, время от времени встречались и места больших привалов его воинства. Друзья не жалели пони и себя, и расстояние постепенно сокращалось.
Второго апреля по календарю хоббита они вступили в предлесные области.
Степи уступали место густым дубравам; судя по всему, недалеко было и до границ Торговой Области, если Герет ничего не напутал в рассказах.
Дорога сбегала по длинному пологому спуску в неглубокую широкую впадину, густо заросшую островерхими елями. Торин внезапно натянул поводья – дорогу перегораживало здоровенное поваленное дерево. Шагах в тридцати от преграды друзья спешились.
– Что-то это мне не нравится, – обронил Фолко, вытащив лук.
Его вновь охватило знакомое чувство близкой опасности. Встав спиной к спине и выставив клинки, друзья шаг за шагом стали приближаться к преграде. Ни у кого не возникло и мысли свернуть в сторону – без дороги они пропадут через несколько дней… Нужно было прорываться.
– Там кто-то есть, – шепнул Фолко Торину.
Тот угрюмо кивнул и опустил на лицо забрало глухого шлема. Надвинул на глаза начищенную сталь и хоббит. Прирученные пони смирно трусили вслед за ними.
Тихо-тихо было в ложбине, но чуткое ухо Фолко все же уловило неясный звук, донесшийся из зеленого сумрака под елями, – кто-то неосторожно переступил с ноги на ногу. В тот же миг прозвенела тетива. Стрела вонзилась в ствол, и одновременно Торин воскликнул, потрясая топором:
– Эй, кто тут есть?! Выходи и говори, что нужно!
Ни звука. Лишь чуть вздрогнули лапы у ближайшей ели.
– Теперь бей по-настоящему, Фолко, – одними губами сказал гном.
Малыш поудобнее перехватил меч и, словно ему надоело ждать, решительно зашагал к поваленному дереву. Черная петля аркана взвилась, будто дождавшаяся добычи змея бросилась наконец из своего убежища. Но еще быстрее оказалась стрела Фолко. Чье-то тяжелое тело, ломая сучья, с треском проломило ветви лежащего на дороге дерева и упало в снег. И тотчас раздалось слитное пение доброго десятка тетив, и стрелы невидимых врагов стегнули по шлему и доспеху хоббита. Малыш тем временем быстро разрезал упавшую ему на плечи петлю.
Тишина. В снегу вокруг друзей валялись стрелы, бессильно отскочившие от мифрильных бахтерцов. Они стояли спина к спине, закрывая собой своих пони, испуганно пятящихся к подъему из ложбины.
– Нужно прорубиться через эту елку, – нагнувшись, шепнул хоббиту Торин.
– Иначе они нам всех пони перестреляют…
Но враги ничем не обнаруживали себя, и друзья – лук и топор наготове – шаг за шагом двинулись вперед, туда, где стоял, выставив перед собой клинки и хищно озираясь, Маленький Гном. Зеленые разлапистые ветви загородившей им путь ели медленно приближались. Там, за укрытием, был враг, и он тоже затаился, считая и соизмеряя шаги подходящих. Злая воля, противостоящая им, напряглась, воздух, казалось, застыл, и жуткая тишина окружила их.
Арканы вновь взвились, бесшумно и одновременно, хотя никто из друзей не услышал ни команды, ни иного сигнала; две веревочные петли захлестнули плечи Торина; одна упала на Фолко и одна – вновь на Малыша.
– Режь! – отчаянно выкрикнул Торин.
В тот же миг рухнули плетенные из ветвей маскировочные щиты по обеим сторонам дороги; десятка два странно одетых вооруженных людей выскочило на дорогу; сильный рывок почти свалил Фолко с ног, чтобы разрезать потащившую его веревку, пришлось на миг выпустить из руки лук, и тут же на него прыгнули сверху, стараясь спутать ему руки той же веревкой. Хоббит успел выдернуть из ножен свой короткий меч, его правую руку скрыли снег и еловые лапы поваленного дерева, и враг увидел опасность слишком поздно. Короткий взблеск стали, хруст входящего в плоть клинка, стон – и Фолко ужом вывернулся из-под сразу обмякшего тела, срывая с себя последние остатки аркана.
Он успел подхватить лук за миг до того, как на него вновь набросили петлю. Веревка натянулась, среди ветвей поднялся здоровенный мужик, потянувший хоббита к себе. Лишь краткое мгновение хоббит видел его круглое красное лицо под низкими кожаными складками странного подобия боевого подшлемника; искривленный в беззвучном крике рот, выкаченные глаза…
Стрела, выпущенная в упор, пронзила незащищенное горло врага, и Фолко вновь избежал гибельного аркана. Поспешно отскочив в сторону и торопливо накладывая новую стрелу, он попытался осмотреться.
Гномы уже вовсю рубились, стоя спина к спине, и один из нападавших уже валялся на покрасневшем снегу. А еще трое волочили к лесу их пони со всей поклажей. Туда-то, не обращая внимания на устремившихся к нему врагов, и рванулся Фолко.
С пробитой головой рухнул один из противников, двое других бросили добычу и повернулись к хоббиту; один выхватил короткий меч, другой поспешно сорвал с пояса аркан. Сзади тоже набегали враги, и хоббит взялся за меч.
Против него оказалось сразу двое – второй подоспел сзади – и, если бы не уроки Малыша, ему пришлось бы плохо. Но нападавшие, как ни странно, оказались не слишком умелыми мечниками; их удары были сильны, но не быстры и очевидны – хоббит легко угадывал их направление. Раз, другой, третий – его клинок отбивал обрушивающиеся с двух сторон удары; в первый миг он краем сознания удивился, почему ему никто не угрожает со спины, а потом, улучив момент, понял, что его сумели прикрыть гномы, и теперь они стояли вместе в большом кругу, в самой середине которого оказались выскользнувшие на время из внимания хоббита их лошадки.
О шлем хоббита вновь сломалась стрела, и звон в ушах неожиданно прояснил его мысли. Он вдруг прыгнул прямо на цепь двигающихся врагов и громко заверещал, высоко поднимая руку в латной рукавице с окровавленным (он успел зацепить одного из нападавших, рассек ему предплечье) мечом:
– Остановитесь, безумные! Именем Вождя приказываю! Санделло вам еще пропишет…
Словно по волшебству, нападавшие остановились. Страшная тишь повисла над местом схватки, и хоббит с трепетом ждал, почти перестав дышать, – подействует или нет?!
– Так они ж наши! – изумленно прогудел в тишине чей-то гулкий бас. – Что ж вы сразу не сказались? Разрази вас гром, бездельники! – Один из противостоявших им, могучий воин в медвежьей шкуре с толстым мечом в руках повернулся к своим. – Почему сразу не спросили? А вы – почему сразу не сказали?
– Слугам Вождя Эарнила, спешащим со срочным заданием, нет времени объясняться с каждым, кто решит проверить крепость их мечей! – заносчиво крикнул Торин. – Разиня, сейчас порубили бы вас! Нет, Санделло мы непременно все расскажем!..
При этих словах все без исключения нападавшие, как по команде, повалились на колени, раздался многоголосый гомон, в котором сперва было трудно что-то понять, но потом Фолко уразумел – нападавшие просили прощения; затем их вожак, поднявшись, просил путников не побрезговать их басканской трапезой в знак того, что они не держат обиды на слуг великого Вождя.
– Как бы не было новой ловушки, – пробормотал Малыш.
Однако во временном лагере их опасения рассеялись. Басканы так стремились угодить новоприбывшим, что вожак даже не обиделся на просьбу Торина, чтобы тот отпил первым из поднесенного им большого кубка. В дальнейшем они черпали горячее дурманящее питье из общего котла, откуда брали и все остальные; да и в здоровенного кабана – одного на всех – тоже трудно было напихать отравы именно для трех путников.
Фолко, верный своему обычаю побольше узнавать о новых землях и народах, подробно расспрашивал оказавшихся за одним костром с ним недавних врагов.
Участь этого народа оказалась и впрямь жалкой. Всеми забытые, вытесненные в неплодородные лесные земли, басканы только и могли, что вымещать злость на беззащитных и невинных путниках с большой дороги, которая, однако, запустела после набега хазгов год назад. Хоббита поразило, как его собеседники говорили о Вожде:
– Он солнцеликий, при нем я чувствую, что мы еще поднимемся и отомстим всем этим эльфийским подручным (Фолко вспомнил, что именно так говорил и Герет), мы вышибем их из их домов и сами пойдем на новые западные земли, где хватит места всем, кто будет преданно служить Вождю, да продлятся его дни вечно! Он первым пришел к нам после стольких лет забвения… Он пришел и уважительно говорил с нами, и показал нам свою силу, поражая всех страхом, идущим из глубин его существа. Он приходит, и словно могучая сила подхватывает тебя, и ты чувствуешь, что в тебе хватит силы и злости перегрызть горло десятку врагов, прежде чем погибнешь сам… И ты знаешь, что он наступит, тот великий день, когда мы отвоюем себе новые земли – и те, которые укажет Вождь. Ему ведомы пути и способы!
Ночью друзья спали плохо. Они не сняли доспехов, опасаясь внезапного нападения. Ведь если имя Санделло наводит на них такой ужас, вдруг хозяева сочтут, что надежнее прикончить опасных бродяг, чем допускать их пред очи горбуна? Однако страхи не оправдались, ночь прошла спокойно.
Наутро они невольно стали свидетелями странного обряда басканов – повернувшись к югу, они некоторое время молча стояли, закрыв лица руками, а потом вожак вдруг заговорил на странном диковинным образом исковерканном Всеобщем Языке:
– О, пославший огненные стрелы… дай нам силы… пусть те, кто познал силу Черной Ямы и Черного Замка… – Дальше шло уже нечто совсем неразборчивое.
Провожаемые преувеличенно добрыми напутствиями, друзья покидали басканский лагерь, и хоббит не переставал ломать себе голову над тем, что значит – сила Черной Ямы и Черного Замка? Ну, Черным Замком может, конечно, быть Барад-Дур… а может, и Дол-Гулдур… а что за Черная Яма?
Может, имеет какое-то касательство к Небесному Огню? Хоббит попытался расспросить об этом провожавших, но все, едва он задавал вопрос, испуганно зажимали себе рты, а вожак, побледнев то ли от страха, то ли от злости, вполголоса сказал, что об этом вслух говорить нельзя.
– У Черной Ямы мы брали ненависть… – шепотом прибавил он и тотчас, будто испугавшись собственной смелости, скрылся за спинами других воинов.
Такими и запомнил Фолко басканов – высыпавшие на дорогу из леса плохо вооруженные, бедно одетые в полувыделанные звериные шкуры люди, потерявшие все и воспринявшие непонятную черную веру, от которой ему становилось не по себе. Но в то же время он понимал, что это весьма важно, – ведь баскан сказал, что Вождь тоже познал силу Черной Ямы и Черного Замка… Что ж, если Черная Яма – это след Небесного Огня, то все вполне понятно.
Дорогу вновь со всех сторон обступили дремучие леса. С каждым днем они делались все гуще и гуще, все больше напоминая хоббиту о Старом Лесе.
Ельники да сосновые боры, чистые лесные речки с переброшенными через них мостами из толстенных неошкуренных бревен… И повсюду – следы, следы, следы. Воинство Олмера никуда не сворачивало, да и не могло уже свернуть.
Шла вторая половина апреля; немеренные лиги пути по лесной глухомани оставались у них за спиной. Начинали показывать дно мешки с провиантом, и Торин, хмурясь, вновь принялся урезать порции. Где же обещанная граница Торговой Области? Сколько еще продлится эта дорога в никуда, в безвестность, через незнаемые, неведомые земли? Сколько еще дней пути до Гелийских Гор, где гномы рассчитывали на помощь своих соплеменников?
Заветный клинок, который хоббит частенько брал в руки, лежал в ладони холодным и мертвым; сны были смутные, и Фолко не мог ничего запомнить из них. Несколько раз он взывал мысленно к Гэндальфу, надеясь еще раз встретить великого мага, но все было тщетно. Малыш прикончил последний жбан с пивом и зашвырнул его далеко-далеко в елки, бурча, что если бы они послушались его, Строри, то давно бы уже сидели где-нибудь в тепле у камина, потягивали бы себе эль… И только бурно наступающая весна радовала любившего солнце и тепло хоббита. В лесу еще было полно снега, но деревья уже ожили после зимнего оцепенения. Вода пропитывала сугробы, и они постепенно оседали, становилось труднее идти и отыскивать сухие места для ночлега… И тут вдруг подал о себе весть Радагаст.
В один из вечеров, когда друзья, уныло прикончив скудную трапезу, грелись и сушились у огня, над костром внезапно мелькнула чья-то стремительная бесшумная тень, и прежде чем Фолко понял, что это такое, из мрака ему на плечо опустился огромный старый филин.
– Это ты? – подскочил от неожиданности хоббит. – С чем пожаловал?
Птица прикрыла круглые желтые глаза и повернула ушастую голову.
Кожаная ладанка… печать красного сургуча… тесьма… письмо!
Письмо и еще какая-то остро пахнущая травка…
– Читай! Читай же! – насели на хоббита с двух сторон гномы.
«Друзья мои! – Маг писал по-эльфийски, и прочесть непонятные, тонкие, точно воздушные, письмена мог один хоббит. – Не думайте, что я забыл о вас. Птицы постоянно сообщали мне о ваших передвижениях. Они напали и на след Олмера. Он обогнал войско и, минуя город Невбор, скачет на восток. – Ниже была тонко нарисованная на прозрачной шелковистой ткани карта Прирунья. – Сколько он пробудет там, не знает никто. Постарайтесь держаться ближе к его главному убежищу между Опустелой Грядой и Лесами Ча.
Рано или поздно он там появится. И еще звери доставили мне сведения о всех местах, куда мог упасть Небесный Огонь и где Олмер также может объявиться (помечено красными точками)».
Фолко поднял глаза – карта была густо испещрена алыми крапинками. Их было не меньше-четырех десятков.
«Кое-что удалось узнать о Доме Высокого. Это жилище одного из тех, кто мощью своей помогал Творцам завершать дело построения Средиземья. Время в окрестностях Дома остановлено, где-то поблизости живут таинственные Восточные Эльфы, не признающие власти Светлой Королевы и идущие каким-то своим путем. Я узнал, что этим интересовался и Олмер. Быть может, удастся застигнуть его там? Посылаю вам и разрыв-траву, она развязывает язык, если выпить ее отвар. Берегите и не тратьте по пустякам. Напишите, что вы узнали сами. Ответ отошлите с филином. Радагаст, когда-то Карий».
– Здорово! – восхитился Малыш; при всей своей осторожности и любви к пиву он порой, как ребенок, радовался таинственным известиям о чудесах из Предначальных Дней. – Помните Тропу Соцветий, что Башня толковала?
– Погоди, – остановил его Торин, внимательно вглядывавшийся в карту. – Пусть Фолко пока ответ напишет, а ты гляди-ка сюда – куда ударяет этот Небесный Огонь?
– Куда, куда… – несколько растерянно пробормотал Малыш. – Куда захочет, видимо!
– Да, куда захочет… – задумчиво произнес Торин. – И, видимо, золото здесь ни при чем. Я давно над этим думаю. Ведь если та Черная Яма, что мы нашли по пути в Аннуминас (тебя тогда не было. Малыш, я тебе рассказывал), если та Черная Яма – это след Небесного Огня, то уже странно – значит, врут, что золото подземное его к себе притягивает. В тех холмах золотом и не пахло! И карта эта… Теперь я уверен. Нет, ничего его не притягивает.
Это что-то иное… К тому же – смотри, Фолко! – видишь – четыре точки еще обведены?! Так… Читай примечание!
«Обведены, – стал читать хоббит на обороте, – места, куда тоже, по слухам, ударил Небесный Огонь, но только там он оставил такой след – выжженная незарастающая яма в земле, пробитой до скального камня».
Они молча пожирали глазами карту. Да, так и есть – один обведенный кружок стоял между Пригорьем и Аннуминасом, на самом западном краю карты, еще один – на северном склоне Серых Гор, ближе к Карн Думу, третий устроился ни много ни мало, как возле Дол-Гулдура, четвертый был на северной оконечности Опустелой Гряды.
– А-а, шут разберет этих волшебников! – с отчаянием махнул рукой Торин.
– Ну и что ж нам с того?! Мало ли какой Небесный Огонь бывает… К тому же, кто знает, почему в этих местах получились такие ямы?!
– Интересно, бывал ли Олмер в остальных трех, – пробормотал Фолко, задумчиво разглядывая карту. – Ты помнишь, Торин, кто-то ведь был у той ямы, что мы нашли в прошлом году… Уж не Олмер ли?
– Может, он, а может, и кто другой… – проворчал Торин.
Они спорили еще долго, но так ничего и не смогли объяснить сами себе.
Фолко порылся в мешке, достал давным-давно не пускавшийся им в дело письменный прибор и принялся за ответ Радагасту. Торин подбрасывал дрова в костер, Малыш что-то тихо говорил филину.
Хоббит старательно описал все происшедшее с ними, потратив на это весь вечер и добрую часть ночи. Когда все было готово, они тщательно запечатали письмо в ладанку, привязали на прежнее место, и спустя мгновение филин Радагаста бесшумно растворился в ночи.
***
Наутро они вновь были в седлах. Карта давала надежду, что теперь они не будут блуждать вслепую, хотя Дома Высокого не было и на ней. Малыш так загорелся, что уже забыл о своих недавних предложениях идти в Айбор, попивать тамошнее бархатное пиво. Судя по карте, до границы лесных племен, держащих руку Торговой Области, оставалось лишь несколько дней пути.
Глава 4. СВОБОДНЫЕ ЛЮДИ
Первая в 1723 году гроза вовсю громыхала и сверкала молниями над весенним лесом. Потоки воды, обрушиваясь с затканного косматыми серо-черными тучами небосклона, немилосердно заливали слабый, едва-едва шипящий костерок, который друзья тщетно пытались укрыть растянутыми плащами. Было второе мая, и они сделали привал у ворот, сколоченных из цельных могучих – в два обхвата – бревен. Ворота возвышались прямо посреди лесной чащи ни к селу ни к городу. Никакого забора по обе их стороны не было, створки были распахнуты настежь; похоже было, что распахнуты они уже давненько – успели кое-где врасти в землю. По верху ворот шла искусно вырезанная на стволе надпись – на Всеобщем Языке, привычными Даеронскими рунами, и вторая – на языке непонятном и странными знаками. Надпись на Всеобщем гласила:
«Путник! Ты вступаешь в землю свободных. Иди с открытой рукой, и Сила Лесов да будет благосклонна к тебе!»
– Интересно, – повернулся к Малышу Фолко. – Силой Лесов, если помните, в Рохане именовали энтов…
Снег уже почти исчез с дороги, след Олмера угадывался лишь по редким стоянкам его воинства. Все время друзьям попадались уже довольно старые следы привалов, а сегодня утром они вдруг наткнулись на совсем свежие кострища. Это был, судя по их числу, какой-то отряд, отделившийся от главных сил и непонятно зачем застрявший в этих местах. Разразившийся дождь с грозой нимало не охладил горячий спор о том, зачем это сделано и что, собственно, следует теперь предпринять.
Пока спорили, гроза кончилась. С отвращением натянув мокрые плащи и хлюпая носами, друзья взгромоздились в седла и тронулись. Позади осталась одна лига, другая… На третьей лесные заросли вдруг раздвинулись, дорога выбежала в широкий круг пестрых полей; на холме в центре они увидели бревенчатые стены и над невысоким частоколом – серые крыши домов. И одновременно они услышали – лязг мечей, вой, крики, увидели какое-то мельтешение людей под стенами. Ударив пятками в бока своих пони, они выехали на поросший кустарником бугорок, откуда смогли рассмотреть происходящее.
Большой отряд пеших воинов, ощетинившийся копьями, теснил и теснил к лесу небольшую конную рать. В том, кто и откуда эти конные, сомнений не возникло ни на миг: черноплащное ангмарское воинство. Похоже было, что арбалетчики невесть уж зачем сунулись было на селянский частокол, показавшийся им, очевидно, таким невысоким. Что произошло после, понять было трудно, но обитатели этого селения ухитрились загнать врагов в узкий коридор, постепенно сужающийся меж двух стен глухого леса, и теперь довершали дело.
– Как идут! – восхищенно проговорил Торин, глядя на плотный строй лесных жителей.
Лишь первые ряды были как следует вооружены, едва ли не половина воинов не имела ничего, кроме щитов. С обеих сторон густо летели стрелы, но на каждую короткую арбалетную приходилось пять длинных лучных, причем невидимые стрелки били и из-под лесного полога, со всех сторон, и помочь арбалетчикам теперь уже ничто не могло. Теряя людей и коней, напрасно пытаясь спешиться и мечами остановить волну лесных латников или выбить засыпавших их стрелами из леса, они гибли быстро, и их упорство еще более ускоряло их гибель. Их короткие толстые стрелы вырывали бойцов из навалившейся на них толпы; спешившиеся и взявшиеся за мечи бойцы рубили отчаянно, но здравый смысл подсказывал, что нужно немедля повернуть всем и рассыпаться по лесу, понадеявшись на коня да на черную свою удачу.
И ангмарцы словно бы подслушали. Как-то сразу сломалась тонкая преграда спешившихся мечников – они просто погибли все до единого – и те, кто еще оставался в седле, с гортанными возгласами прянули, очертя голову, в густой зеленый сумрак навстречу гибельным стрелам лучников. Поле перед строем пеших воинов опустело, но они, не растерявшись и наставив копья, десятками тесных групп по семь-восемь человек устремились в погоню. На месте недавнего боя осталось тридцать или сорок воинов. Из-за частокола уже бежали женщины подбирать раненых.
– Поехали на открытое место, – толкнул Фолко в бок гномов. – Иначе на нас наткнутся и снова драка выйдет. Тут уже, похоже, именем Вождя не отговоришься!
Они сняли шлемы и латные рукавицы и, не таясь, поехали по полю прямо к кучке лесных воинов. Их заметили почти сразу – кто-то предупреждающе крикнул, добрый десяток луков с наложенными стрелами и натянутыми тетивами сразу повернулся в их сторону; но они ехали шагом, спокойно, и Торин вдобавок высоко поднял над непокрытой головой безоружные руки.
Их встретил вышедший навстречу могучего сложения воин в простой кольчуге, только что снявший высокий островерхий шлем. К мокрому лбу липли потные светлые волосы, на кожаной петле, охватывавшей правое запястье, висела тяжелая палица. Светлые глаза смотрели пронзительно и остро, в них еще не улеглось боевое бешенство, однако он учтиво поклонился приезжим и на Всеобщем Языке осведомился, кто они, как их зовут и куда они держат путь.
Торин вздохнул, оглядел настороженно, но без страха или неприязни смотрящих на них людей и обратился к говорившему с ответным приветствием; все трое друзей низко поклонились. Представившись, Торин сказал:
– Почтенный, не знаю твоего имени, мы охотно ответим тебе на последнюю часть твоего вопроса, но не сейчас, чуть позже. И расскажем нечто, небезынтересное для вас.
– Что ж, – помедлив мгновение, ответил воин. – Гей, ребята! Проводите гостей проезжих к старшине. – Он оглядел друзей и вдруг улыбнулся. – А меня зовут Ратбор, я воевода нашего рода.
Несколько подростков, страшно гордых своим заданием и новыми боевыми луками, проводили друзей через все поселение, оказавшееся довольно крупным, немногим меньше Пригорья. Их провели к большому бревенчатому дому с крытой серым тесом крышей. Низкий и длинный, он двумя крыльями охватывал небольшую площадь в самой середине поселка. Возле украшенного затейливой резьбой крыльца маялся страж-парнишка с луком и длинным, не по росту, мечом. Ратбор остановился и что-то негромко сказал ему на своем языке.
Бросив любопытный взгляд на новоприбывших, юноша скрылся за дверьми и спустя минуту вынырнул снова, с поклоном говоря что-то Ратбору. Они вошли внутрь.
Миновали то, что Фолко назвал бы «прихожей», где было темно и прохладно; по стенам висела какая-то утварь, мимо друзей неспешно прошествовала пушистая трехцветная кошка. Большая комната с огромной белой печью в углу, высокое резное кресло, и в кресле – высокий, сухой, седой, как зима, старик с колючим взглядом глубоко посаженных темных глаз. В руке он держал длинный белый посох с раздвоенным навершием. Друзья низко поклонились. Ратбор сел на лавку по правую руку старика; некоторое время все молчали, наконец старик, пристально вглядывавшийся в лица друзей, шевельнулся и знаком пригласил их сесть. Неслышно приоткрылась дверь, юноша-страж внес кувшин и ловко расставил затейливо вылепленные глиняные кружки. Старик заговорил на Всеобщем Языке:
– Я Шаннор, старейшина рода из колена Этара, людей дорвагского языка, – медленно заговорил он. – Говорите, чужеземцы! В нынешние опасные времена нам поневоле приходится быть осторожными, а по оживленному когда-то тракту ныне никто, кроме ночных воров, не ездит.
Фолко глядел в пронзительные по-молодому глаза старейшины и понимал, что наступил тот редкий случай в их странствиях, когда нет нужды врать и выдавать себя незнамо за кого. Похоже, нечто подобное чувствовал и Торин.
Он откашлялся и степенно, как и положено уважающему себя гному, заговорил:
– Почтенный Шаннор, старейшина рода из колена Этара, и ты, почтенный Ратбор, воевода рода, мы назвали при всех ненастоящие наши имена.
Позвольте же нам сохранить их в тайне, ибо мы идем по следу нашего общего, как я понял, врага.
Старейшина и воевода даже привстали, впившись взглядами в их лица.
– Мы видели последние минуты вашего боя с черными арбалетчиками Ангмара, – говорил Торин, – мы идем по их следу и следу их предводителя уже год. Мы сражались в великой битве далеко на Западе, в Арноре, где дружины людей Запада вкупе с ополчениями верных слову гномов разгромили этого самозваного короля, именуемого то Вождем, то Эарнилом, то Хозяином, а то еще – Олмером. Мы узнали, что он собирает остатки всех, кто служил Тьме, что он хочет расправиться с эльфами и покончить с наследием Великого Короля, вновь ввергнуть Средиземье в пучину кровавых войн. Нам удалось настигнуть остатки воинства этого Олмера, мы преследуем их, чтобы улучить момент и… покончить с этой угрозой, уничтожив саму ее причину. Мы видим, что вы также вступили в бой с ними. Так помогите же нам или, по крайней мере, не препятствуйте.
– Я верю вам, – медленно произнес Шаннор, – ваши глаза не трепещут. Я скажу вам, что произошло у нас. Мы издревле живем вблизи большой дороги, далеко ходим, многое слышим и со многими говорим. Вы, наверное, не знаете, что к северу от лесов обитают злобные басканы…
– Прошу прощения, – довольно вежливо перебил старейшину Малыш, – знаем, и даже лучше, чем хотелось бы. Мы насилу отбились от их засады! Пришлось кое-кого из них мечом да стрелой успокоить!
– Вот как? – поднял брови Шаннор, а Ратбор даже подался вперед, и кулаки его могучих рук сжались.
– Опять они за старое, – сдвинув брови, произнес воевода, а затем что-то быстро и горячо заговорил, обращаясь к старейшине, на своем языке, но старик остановил его.
– Обсудим это после, – намеренно сказал он на Всеобщем Языке. – Я не думаю, что наших гостей волнуют наши счеты с басканами. Дело в том, что, сталкиваясь с ними, мы узнали, что они снова подчинились кому-то, кто дал им надежду, пообещав плодородные и свободные земли в награду за верную службу. А потом по лесам и рекам, от Моря до Гряды прокатилась весть, что сбивается ватага поискать добычи на закате, и кое-кто из басканов пошел.
Не миновали эти посулы и нас. Несколько наших молодцов, прельстившись, стыдно сказать, награбленным, отправились вслед за этим Вождем, и тогда же мы услышали еще одно его имя: Трегг. Я видел его – три или четыре года назад, когда он только сколачивал свое воинство. А потом мы узнали, что он хитростью и коварством захватил области, что за Грядой, и готовит поход на Запад. Он засылал к племенам дорвагского языка послов, одного я видел – горбатый, страшно сильный! Они звали всех с собой. Но мы – люди вольные, нам чужого не нужно. А те парни, что соблазнились и дом бросили, проступок свой кровью смыли – ни один не вернулся… Воинство Трегга – или Олмера – прошло здесь четыре дня назад. Их было много, и с ними шли такие, каких мы отродясь не видывали. Люди – и нелюди, аж страх берет. Они потребовали пропуска и кормов и все время звали с собой, толковали что-то об эльфах, о том, что с ними нужно покончить… Сила Вождя возросла, да как-то не по-людски тоже. Всем вроде хорош – высок, строен, вид величественный, а у нас народ при виде его стал холодным потом обливаться да потихоньку-полегоньку – по кустам да по погребам расползся. Звал он, звал, да только мы теперь ученые… Тогда-то он и распорядился оставить здесь отряд своих арбалетчиков. И тогда мы решили – хватит. Хочешь воевать – воюй, но сторожей на нашей земле мы ставить никому не позволим! Учинить ссору с его отрядом было делом нетрудным. Сперва они загнали нас за частокол, попытались штурмовать, но тут-то Ратбор и вывел всех наших.
Остальное вы видели.
– Вы хотите в одиночку справиться с Олмером? – спросил Торин, с восхищением глядя на старейшину, мужества и отваги которого не подточили годы. – Он силен, куда сильнее, чем вы можете думать, глядя на те немногочисленные отряды, что он сумел вывести после разгрома. Он прельстил даже хазгов – слышали про таких? – и вновь хочет собрать под своей рукой сильную рать.
– В одиночку с Олмером не справиться, – спокойно подтвердил Шаннор. – Не так-то просто собрать все дружины дорвагского языка – для этого нужно крепко обидеть нас всех. Никто и никогда не пытался ставить у нас свои отряды, даже Айбор. Лишь когда наши стычки с басканами начинали грозить большой войной, сюда высылали пограничную стражу из других мест…
Конечно, если Трегг вздумает мстить нам, ему это станет очень дорого; но если он сделает вид, что ничего не случилось, то наши копья останутся висеть на стенах. В поход на него мы не пойдем, своих забот хватает.
– Но ведь он может начать ужасную войну?! – воскликнул Торин.
– Пусть воюет, – холодно обронил Шаннор. – Нам вмешиваться в это не пристало. Конечно, если он нападет на Айбор, тогда другое дело. Но он никогда этого не сделает!
– Почему же? – жадно спросил Фолко.
– Потому что в Айборе его скорее всего поддержат, – грустно покачал головой старейшина. – Там любят смелых и сильных, которые умеют указать путь дружинам, водить и расставлять полки. Купеческий город всегда нуждается в воинах, даже если у них нечиста совесть. Это мы, дорваги, сидим на своей отчине и дедине, это нам хватает пустых земель к северу и востоку, это мы порой встречаемся – втайне, конечно, с эльфами… Мы не стремимся властвовать над другими, мы хотим удержать свое, а если и расширить его, то отвоевывая у пустынь, а не у своих соседей. Таких мало в Айборе. Истерлинги-пахари, что живут по Карнену и по берегам Моря, точат зубы на черные земли степей, их братья-кочевники… тем просто абы пограбить кого не своего да нахватать пленников, чтобы работали. Уж не говорю про басканов!
– Вы первые на нашем долгом пути, кто не поддался на Олмерову ложь, – с отчаянием стиснул руки Торин. – Многих, многих он улестил, многие поддались ему и слепо пошли за ним. Он покорил не только хазгов и басканов, известных вам, он сбил с пути еще немало западных племен, увлекая их давними обидами на Арнор или эльфов, теперь уже не разобраться, действительными или выдуманными.
– Дорваги уже трижды заслоняли собой Айбор, когда все другие падали ниц перед степными пришельцами и молили о пощаде, – холодно вымолвил Шаннор. – И каждый раз наши лучшие воины оставались там, на юге. Ты предлагаешь нам вновь взять на себя роль спасителей? Только теперь уже не только своей отчины, но и всего Средиземья? Но, почтенный гном, что нам за нужда охранять Запад? Мы не знаемся с Арнором – он слишком далек от нас. Король же Гондора как-то сам ходил на нас походом, желая подчинить богатую Торговую Область. К тому же никто пока не доказал народу дорвагов, что эта война, которую, быть может, и замышляет Олмер, все-таки разразится.
– Неужто вы беретесь за оружие, лишь когда враг стоит у вашего порога!
– в сердцах бросил Торин. – Сейчас, чтобы погасить пламя новой войны, достаточно будет ведра воды, потом же не хватит и Великого Моря.
Старейшина и воевода переглянулись, видно было, что слова гнома им не очень-то понравились, и Фолко поспешил перевести разговор в иное русло.
– Почтенный Шаннор, ты сказал, что вы иногда встречаетесь с эльфами.
Неужели они еще остались в нашем мире?
– Конечно, – пожал плечами старик. – Но их мало, очень мало. Я встречался и с теми, кто еще живет под рукой короля Трандуила в северной части Черного Леса, что между Эребором и Андуином, и с теми, кто забредал в наши края с Востока. – Морщины на лбу старейшины разгладились, губы улыбались, в глазах появился теплый отсвет. – Они воистину Дивный Народ, хранители древнего Знания. И они учили нас, ведя из тьмы к свету, учили видеть красоту в обыденном. И они говорили о том, что не надо бояться смерти, Проклятия Людей, ибо она – свидетельство какой-то иной участи, уготованной нам Устроившим сей мир. И много другого говорили они, повествуя о давно минувших днях и давно отгремевших войнах, о светлом, но застывшем Заморье, и о могучей, но холодной Королеве… Эльфы появлялись как легкие серебристые призраки и снова растворялись в лесных глубинах, и тогда сердца людей наших родов светлели, нам становилось легче, и появлялись новые силы. От эльфов мы узнали и историю Войны за Кольцо. Они много говорили о прошлом и никогда – о будущем, всегда напоминая, что предсказания – плохие помощники и в минуту нужды, если будет совсем туго, они, эльфы, поспешат на помощь… Иногда мы просили показать нам их дом, но они лишь улыбались и качали головами, говоря, что всему свое время.
– А говорили ли они что-нибудь о магах? – спросил оторопевший от этого рассказа хоббит.
– О магах? – поднял брови старый вождь. – Говорили, но вскользь. Маги – слуги Великой Королевы, посланные противостоять первородной Тьме, принявшей в те дни свое очередное обличье, которое должно было быть разрушено. Но маги, сосредоточив в себе немалые и непонятные Смертному силы и знания, распорядились ими по-своему. Один, я знаю, вообще предался злу, другой стал повелителем зверей, птиц и растений, третий же две тысячи лет потратил на открытый поединок с Черным Замком, в конце концов переложив главную тяжесть на плечи маленького существа из невообразимо далекой отсюда западной страны, а потом ушел за Море. Погоди, не спрашивай с меня слишком строго! – в шутливом страхе прервал себя Шаннор, видя, как хоббит подпрыгивает на месте от нетерпения, желая возразить ему. – Я лишь вспоминал услышанное за многие годы от Восточных Эльфов. Посланцы Трандуила говорили иное.
– Но, быть может, они упоминали Черных Гномов, Тропу Соцветий, Дом Высокого или Первых Слуг Стихий? – с мольбой вопросил хоббит.
– Никто не в силах удержаться от разысканий, лишь краем уха услыхав об этих чудесах, – ответил старик. – Кое-что они упоминали, но лишь вскользь, и обо всем, перечисленном тобой, говорили, как о вещах, от которых Смертным надо держаться подальше. А говорят ли тебе что-нибудь такие слова, как Ночная Хозяйка, Ущелье Прыгающих Камней, Клад Оремэ?
– Только об Оремэ я кое-что слышал, – признался хоббит.
– А знаешь ли ты, что еще дальше на восток есть удивительные земли, где и слыхом не слыхивали ни о каких Кольцах? Что есть где-то страна Великого Орлангура? Знаешь ли ты о Пожирателях Скал? О Черной Бездне, нет, не поселении гномов на Западе, а о настоящей Черной Бездне, где обитают удивительные, невиданные живые твари, неподвластные ни свету, ни тьме?
Знаешь ли ты, что там, по Восходным Странам, по-прежнему странствуют искатели Клада Оремэ, о котором опять же никто не знает, где это и что в нем, известно лишь, что он есть? Что есть области, где властвует Ночная Хозяйка и Смертные живут в вечном ужасе перед незримой, неотвратимой Смертью, что приходит ночами в образе ужаснейшего существа, против которого никто не устоял? Что в мире множество сил, и белых, и серых, и черных, среди которых эльфы Запада, постоянно глядящие в морские дали, – лишь малый отряд? Так-то, мой мальчик, прости за эти слова – ты еще так юн! Все это мы узнали от Восточных Эльфов… Но мы не стали глубоко вникать в это. Человек должен пахать, сеять и убирать хлеб – и не лезть без нужды туда, где его раздавят как муху. Ты хочешь узнать об этом больше? Тогда ищи, жди, и, быть может, постранствовав год-другой по нашим лесам, ты и встретишь эльфов…
– Но как же Олмер? Вы же можете его остановить, ведь он враг вам и враг эльфам, от которых вам было столько добра! Почему вы не хотите выступить против него?
– Потому что мы не любим войны, – ответил за Шаннора Ратбор. – Мы воюем по необходимости, а не по желанию, как, скажем, истерлинги.
– Но тогда война сама придет к вам! – воскликнул Торин.
– Тогда мы и дадим ей отпор, – невозмутимо ответил воевода.
– А если будет поздно?
– Ты хочешь сказать – против нас окажется слишком большая сила? Но откуда ей взяться? Степной коннице дороги в глубь наших лесов и болот нет, а с пехотой мы как-нибудь справимся, уж ты мне поверь, нам приходилось постоять за себя.
Воспользовавшись перерывом в беседе, гостеприимные хозяева пригласили друзей за богато накрытый стол. Малыш приободрился, увидев пенящиеся кружки с темным пивом, Торин же равнодушно вглядывался куда-то глубоко-глубоко в глубь себя, что-то напряженно обдумывая…
***
Словно растратив запал, друзья весь обед говорили с дорвагами об иных вещах. Рассказывали о пережитом, об Арноре, о гномьих поселениях на Западе, но еще больше расспрашивали сами, и хозяева охотно отвечали им.
Они узнали, что дорвагов много, что земли их тянутся на сотни и сотни лиг к востоку; они владеют всем лесом, что протянулся от Великого Восточного Хребта, именуемого еще Баррским, что в переводе на Всеобщий означает «изобильный сверканием». Гномы тотчас навострили уши, и Шаннор, улыбаясь, сказал, что ручьи в тех местах, подмывая склоны, часто обнажают россыпи самоцветных камней. Но гномов в Баррских Горах нет, там живут совсем иные существа, покорившиеся Ночной Хозяйке и в свою очередь сами покоряющие для нее новые земли, откупаясь от этого неумолимого создания жизнями пленников. Хоббит невольно кинул не слишком смелый взгляд на темные углы дома, где скапливался мрак, и поспешил заговорить об Опустелой Гряде и о Лесах Ча.
Ратбор ответил, что когда-то, совсем-совсем давно, Опустелая Гряда была местом, где люди Запада добывали руду и редкие камни, вывозили мрамор для отделки королевских дворцов Юга; гномы за хорошую цену продали людям эти места, а сами перебрались в нетронутые Гелийские Горы. В те годы возникли первые поселения на местах нынешних Айбора и Невбора. Люди Гондора двинулись в Леса Ча за так нужной им древесиной, однако Восток сумел постоять за себя. Дошедшие до наших дней предания, заботливо сохраненные дорвагами, донесли известия о невиданных, вышедших из земли чудовищах, полузверях-полурастениях (Фолко сразу подумал об энтах). Выбравшись из своих тайных болотных логовищ, они погубили несколько десятков лесорубов, однако никого не преследовали за границами леса. Наученные горьким опытом, гондорцы оставили Леса за Грядой в покое, тогда же и появилось это название – Ча, что в переводе с басканского значит «подземный ужас». И по сей день об этих Лесах идет дурная слава. Говорят, будто изгнанные эльфами из Чернолесья огромные хищные пауки нашли себе приют в этих местах, будто среди деревьев там есть такие, что сами собой выкапываются из земли и бродят по тропинкам, проложенным неведомо кем, и забредают в населенные людьми области, хватая неосторожных и ломая им ветвями кости. («Хьорны, не иначе», – подумал Фолко.) А вполголоса передавались вести о делах еще более странных. О зачарованных полянах, где в ночи полнолуний собираются на свои бдения гурры, а служащие им огромные жабы приносят туда похищенных в деревнях младенцев. Собравшиеся варят там особые тайные снадобья, поя ими украденных детей, и те навеки превращаются в рабов; или же убивают свою живую добычу и из их крови варят себе страшные яства… («Кто же это такие, гурры?» – удивился хоббит.) И если такой гурр совьет себе подземное гнездо где-нибудь вблизи деревни, люди бросают ее – он отравляет колодцы, засыпает, иссушает родники, портит хлеба, насылает страшные болезни. И горе тому, кто неосторожно столкнется с несколькими гуррами! Сами они невелики собой, и, если гурр один, смелый и опытный охотник убьет его, но если их пять-шесть… Нагонят, схватят и затащат под землю, где заставят ходить за корнями молодых тополей – их излюбленной пищей, а когда человек состарится – его сжирают. И еще говорят, будто бы эти гурры копят и копят силы, чтобы в один прекрасный день выйти из своего добровольного заточения и превратить в свои владения все Прирунье, лишив всех, кто дерзнет противостоять им, воли и мужества, наслав обессиливающий страх.
(«Интересно, откуда все это известно? – подумал хоббит. – Слишком уж смахивает на бабьи сказки!») Одним словом, никто не решался вступать в эти Леса; они стояли, словно несокрушимые бастионы, ограждая с юга и востока небольшое свободное пространство между ними и Опустелой Грядой…
– Кстати, а насколько она проходима? – деловито осведомился Торин.
Шаннор и воевода вновь обменялись быстрыми взглядами.
– Тропы там есть, – медленно проговорил старейшина, – но вам их так просто не найти… Гряда велика, а тропы – тайные.
– А почему она именуется Опустелой? – с важным видом справился Малыш, как будто от ее названия зависело невесть что.
– Потому что оттуда ушли гондорцы и во всей округе стало необычайно тихо и пустынно после многих лет их напряженного труда, – пожав плечами, ответил Шаннор.
Торин уже раскрыл рот, чтобы спросить еще что-то, касающееся дороги до Гряды, но тут встрял Фолко.
– А Небесный Огонь? – вдруг спросил он. – Слышали ли вы что-нибудь о Небесном Огне?
– Конечно, – кивнул головой старейшина. – В молодости я сам видел его падение, а кроме того – наверное, вам это будет интересно – мы узнали, что ваш Олмер почему-то очень интересуется им.
– Все очень просто, – продолжал Ратбор. – Во время боя мы освободили нескольких рабов, что арбалетчики гнали с собой скованными. Мужчины посильнее тут же похватали какое ни есть оружие и пошли сводить счеты; и полегли все, потому что бились, как бешеные, не щадя ни врагов, ни, увы, себя. Уцелел лишь один, жестоко израненный. Когда его несли к лагерям, я сам слышал, как он прохрипел: «Небесный Огонь! Ждите главного около Небесного Огня!..» и лишился чувств.
– Гей, Гердар! – распорядился Шаннор. – Сходи посмотри, как там тот освобожденный, которого ранили.
Прислуживавший за столом мальчик поклонился и поспешно выбежал на улицу. Разговор невольно пресекся. Прошло несколько минут, и запыхавшийся посланец появился на пороге.
– Пришел в себя и говорить хочет, просит кого-нибудь из старших позвать, – произнес он на Всеобщем Языке, медленно и с запинкой.
– Что ж, идем, – сказал старейшина и поднялся, тяжело опираясь на резной посох.
На улице царило радостное оживление. Как пояснил Ратбор, готовился пир в честь победы. Мужчины восторженно и восхищенно рассказывали что-то охавшим женщинам и сбежавшейся со всех концов шустрой ребятне. И хотя кое-где слышались рыдания и причитания по не вернувшемуся из боя мужу, сыну или отцу, радостных криков и смеха было куда больше.
Раненые лежали в чистом просторном доме, заняв обе его половины. Вокруг них сновали несколько пожилых женщин и стариков, очевидно, лекарей. По стенам были развешаны пучки сухих трав, и вокруг стоял густой пряный аромат какого-то отвара. Лица раненых, несмотря на гримасы боли, казались Фолко удивительно светлыми – воины исполнили свой долг, и исполнили его хорошо.
При виде Шаннора и воеводы люди зашевелились, раздались хриплые приветственные возгласы; те, кому было полегче, приподнялись, приветствуя своих предводителей.
Они остановились возле одного из лежавших. Его лоб и грудь были затянуты белыми холстинами, глаза закрыты; дышал он хрипло, с трудом.
Ратбор осторожно коснулся плеча раненого. Глаза человека тотчас открылись, словно он только и ждал этого; пальцы судорожно вцепились в широкую ладонь воеводы.
– Говори, мы слушаем тебя, – произнес Ратбор, склоняясь к нему. – Вот Шаннор, старейшина нашего рода. Говори, мы слушаем.
– Убейте убийцу! – губы говорящего с трудом вытолкнули слова. – Убейте, пока он не убил всех вас.
Раненый говорил на Всеобщем Языке с явным признаком того, что он родился и вырос в Арноре. Он говорил, временами останавливаясь, облизывая пересыхающие губы, и тогда Ратбор подносил ему чашу с дымящимся отваром.
Раненый делал несколько глотков и продолжал.
…На крохотный починок, приютившийся на северных склонах Серых Гор, беда свалилась ранним зимним утром, когда от крепкого мороза трещали деревья в лесу. На росчисть из заснеженной чащобы стали один за другим выбираться всадники, каких еще не встречали в этих краях от самого их заселения.
Несколько верховых подъехали к наглухо закрытым по ночному времени воротам починка и стали выкрикивать хозяев. Из-за тына ответили, спрашивая, что нужно доблестным воинам от мирных поселян; в ответ раздалось – зерна, сена, хлеба и всего, что есть в закромах! Хозяевам предложили самим открыть ворота, пока это не сделали силой.
Однако в починке жили три смелых и гордых рода; и они поняли, что верить пришельцам нельзя, что войско это голодает и что оно возьмет все, оставив людей умирать медленной и мучительной голодной смертью; и они ответили насильникам стрелами. Но, отбитые из луков и дубьем в двух местах, нападающие ворвались в пяти других. Началась резня…
Нескольких оставшихся в живых охотников заставили таскать из развороченных амбаров мешки с зерном, выгружать тщательно свезенное по лету сено; лошади воинов как безумные рванулись к корму…
Так пал починок, у которого не было даже имени; и его недавние хозяева, которых случайно пощадили меч и копье, стали рабами Великого Вождя. Почти все родичи говорившего умерли от голода и стужи во время ужасного перехода через заснеженные пространства; и еще несколько раз он видел, как горели разграбляемые поселения; когда его самого гнали на стрелы и пики отчаянно защищавших свое добро хозяев, он молил об одном – о быстрой и легкой смерти от праведной стрелы. Вокруг него падали такие же несчастные, принужденные покупать свою жалкую жизнь кровью и смертью других, но он был словно заговоренный… Но зато он видел и слышал и под конец дал обет во что бы то ни стало рассказать об этом тем, кто встанет на дороге убийц; им он сможет принести свое покаяние и сообщить добытые сведения.
Он видел Вождя – близко-близко. И он не мог не трепетать в его присутствии – странная и страшная была в нем сила. Иногда, если в осаждаемом починке защищались особенно упорно, он сам, не обнажая меча, подъезжал к воротам, и тогда у защищавшихся словно руки опускались. А его собственные воины, казалось, забывали про страх, безоглядно бросаясь вперед. И стало ясно, что именно этот Вождь – корень всему. Не станет его – и у смуты будет выкорчеван корень, ибо заменить его не может никто. У него есть несколько ближайших подручных, командовавших отдельными частями его отряда; главные среди них – Санделло, страшной силы горбун, и Берель, бывший сотник из Королевства Лучников. Воины толковали о надежном укрывище за Лесами Ча и Опустелой Грядой и что не все еще потеряно, надо только собраться с силами. И еще он понял, что Вождь разыскивает места падения Небесного Огня, для чего рассылает лазутчиков во все стороны, словно убежден, что места эти находятся где-то поблизости. А однажды, посланный рубить дрова в ближайшем лесу, он вдруг увидел Вождя; тот ехал вслед за одним из разведчиков в сопровождении воинов. Из лагеря пригнали десятки рабов, велев копать снег на небольшой округлой поляне, в то время как воины Олмера окружили ее двумя широкими кольцами; сам-то он вскарабкался на высокую ель, откуда увидел обнажившуюся под руками рабов черную, выжженную скалу, черную глубокую яму на горном склоне… А потом нежданно взвились мечи ближних охранников Вождя, и раскапывавшие яму рабы полегли все, безжалостно зарубленные на месте; а потом Олмер отослал охрану и, оставшись в одиночестве, что-то долго делал в яме, но было плохо видно, что именно; а когда Олмер вылез из ямы, то рассказчик едва не свалился со спасительного дерева – столь странным показался ему облик Вождя.
– Что-то слишком многие толкуют нам про этот Небесный Огонь… – мрачно пробормотал Торин. – Вразуми меня, Дьюрин, ну зачем ему эта яма?!
Больше раненый ничего уже не мог добавить. Он и так говорил долго, и силы его истощились, голова бессильно запрокинулась. Неслышной тенью возле него возникла старушка с какими-то новыми травами. Шаннор сделал знак, что пора идти.
– Ну что скажешь теперь? – спросил у него Торин, едва они очутились на улице.
– Мы-будем говорить и думать, – вдруг холодно произнес Шаннор, и глаза его уже смотрели куда-то поверх голов друзей. – Нужно собирать большой совет родов нашего колена… Отдохните, друзья, дом для вас будет вскорости готов, Ратбор покажет и распорядится.
Старейшина, почти не горбясь и не опираясь на свой посох, зашагал прочь. Ратбор кликнул нескольких мальчишек, что-то быстро и строго приказал им, и те, бросая любопытные взгляды на пришельцев, быстро разбежались в разные стороны. И спустя немного времени друзья уже сидели в небольшом чистом доме, а их пони получили вдоволь сена.
– Небесный Огонь, Небесный Огонь, – ломал себе голову Торин. – Что нужно было Олмеру в этой яме? Не идет у меня из головы та яма, что вы видели в Арноре, – кто же там рылся, неужто Олмер?
– Постойте! – вдруг спохватился Фолко. – А фибула, что мы там нашли?!
– Фибула?! – схватился Торин. – Верно! Мы ж про нее давным-давно забыли! Надо у этого, раненого-то, расспросить!
Лицо пришедшего к тому времени в себя раненого тронула слабая усмешка.
– Да, я узнаю ее, – проговорил он. – Этот рисунок я частенько встречал у них на фибулах и других вещах, это их знак… Но откуда она у вас?
– Взяли в бою, – кратко сказал Торин, не желая вдаваться в подробности.
– Я видел почти такую же у Береля, – добавил раненый.
– Значит, он там был, – уверенно сказал Торин, меряя шагами комнату.
– Но был один, – подхватил Малыш.
– И что-то взял там, – подытожил Фолко. – Знать бы только – что?
– А зачем убивать рабов? – не унимался Торин. – Ясно, чтобы никто не узнал… О чем? О его интересе к Небесному Огню знал даже Герет! Может, они что-то увидели в самой яме?
– Яма как яма… – проворчал Малыш. – Странная, конечно, яма, но вы-то там ничего особенного не заметили.
– Может, это особенное он и забрал с собой? – предположил Фолко. – И именно это видели те, кто раскапывал яму!
– Короче, не мешает опередить Олмера у следующей ямы, – заметил Торин.
– Судя по карте, это не так далеко… Правда, мы не знаем дороги, но, наверное, дорваги могут помочь с проводником.
Малышу явно не хотелось лезть куда-то в дорвагские дебри; он надул губы и скривил рот.
– Ты можешь довести до конца хоть один свой план, Торин? Сколько мы тут будем плутать? И откуда ты знаешь, что он уже не опередил нас? Это ж почти его вотчина… Наверняка там уже все окрестные леса прочесаны!
– Не думаю, – ответил Торин. – Он же ускакал к хазгам и когда еще вернется…
– А может, все только думают, что он у хазгов, – не унимался Малыш, – а сам совсем в другом месте?
– Нам все равно нужно пробиваться на Гряду, – сказал Торин. – Кто знает, где мы найдем тропу? Так и так придется обшарить немало ущелий.
Глядишь, нам и повезет, и мы увидим этот след Небесного Огня до того, как там побывает Олмер. Тогда, быть может, нам и станет ясно, зачем он ему сдался!
Ни в тот день, ни в следующий они не видели ни Шаннора, ни воеводу. Из града летели куда-то спешные гонцы. На второй день к друзьям пожаловал Ратбор.
– Роды колена Этара оповещены обо всем, – хмуро сказал он. – Хочу спросить сам: что вы намерены делать?
– Что и намеревались, – пожал плечами Торин. – Идти в логовище Олмера и покончить с ним.
– Кто знает, может, это и вернее, чем слать многочисленные рати, – вздохнул воевода. – Мы просим вас взять с собой нескольких наших разведчиков. Если роды все же поднимутся – нам понадобятся точные сведения о враге. И кроме того, человек этот, Эрлон, тоже хочет идти.
– Он же пластом лежит? – удивился Малыш.
– Он позже выйдет. Одвуконь легко догонит. Ох и зол же! Дорвется до кого из олмеровской свиты – зубами глотку перегрызет. И опять же – лесной человек, бывалый. Впрочем, вам решать, вообще-то он просился с нашими.
Вечером того же дня Фолко зашел к Эрлону. Раненых стало поменьше – все больше и больше народу вставало на ноги. Хоббит сунул руку под плащ, и его пальцы нашарили теплую рукоять заветного клинка.
Разговор был коротким, да и прислушивался хоббит больше не к словам собеседника, а к своим собственным ощущениям. Ему удалось скользнуть по едва различимой границе меж сном и явью, его мысленному взору открылись глубины чужой памяти (Фолко делал все это, не в состоянии объяснить, как он это делает, но – получалось!). Человек не лгал. Его помыслы были чисты.
Они выступили на следующее утро. Трое рослых, крепких дорвагских воинов в полной лесной справе ждали их у околицы. Предутренние туманы теснились в полях вокруг града, по небу после ночного дождя медленно расползались кучевые облака. Эрлон, еще слабый, но бодрый, вышел проводить их. Встречу назначили в приметном месте у Гелийских Гор, откуда во все стороны шли удобные и скрытые тропы. С Эрлоном отправлялся четвертый разведчик Ратбора. Переметные сумы друзей распухли от щедро положенного новыми друзьями припаса, разведчики дорвагов хорошо знали земли до самой Опустелой Гряды, и гномы приободрились; да и у хоббита, несмотря на несколько зловещих, смутных снов последней ночью, настроение изрядно поднялось.
Они простились с Шаннором и Ратбором, в последний раз поправили перевязи с оружием и сели в седла; постояли, подняв руки в последнем прощании, и тронулись. Что-то подсказывало хоббиту, что больше он сюда не вернется.
Дорога через дорвагские леса оказалась не из трудных. Грады попадались часто, принимали их радушно. Всюду Фолко видел, несмотря на радушие и гостеприимство, лихорадочные хлопоты, ошибиться в назначении которых он уже не мог – дорваги готовились к войне. Рылись ямы, куда ссыпалось зерно; обновлялись частоколы, кое-где возводились новые башни, углублялись рвы.
Повсюду в кузнях звенели молоты – брызжа огненными искрами, в пламени горнов рождались новые мечи, брони, наконечники для копий и стрел. Кое-где свозили лес ближе к дороге, намереваясь, очевидно, в случае надобности перекрыть ее завалами.
Разведчики Ратбора не скрывали своих тревог. Старший, Келаст, командовавший одним из пеших отрядов в бою с арбалетчиками, прямо говорил, что если дело обстоит так, как ему поведали почтенные гномы (о том, что Фолко – не гном, а хоббит, пока еще никто не догадался; он сильно подрос и ростом был уже почти с Малыша, лишь только уже в плечах), то не миновать большой беды и большого горя! И теперь им очень важно вызнать – в каких силах враг, что засел за Грядой, и когда он собирается начать, и хорошо бы выяснить, куда повернет он свои сотни?
Славные люди оказались эти дорваги, упорные, кряжистые, немногословные.
Торин заикнулся как-то, что хорошо бы пробраться за Гряду, попутно обшарив ее северное окончание, – и был разочарован, услыхав, что через тамошние великие болота перейти почти невозможно, а уж вести сколько-нибудь правильные поиски, подступая со стороны леса, и вовсе не мыслимо.
Пробиваться нужно было с юга, по самому краю гор. Но сомнений в том, что они проберутся туда и разузнают все, что ему, Торину, может потребоваться, – ни у кого из дорвагов не было.
«Вперед, по лезвию ночи, покуда звезды горячи!» – дружно пели они все вместе походную песнь. Гелийские Горы приближались.
Глава 5. НА ПОДСТУПАХ
– Ну вот, пора сворачивать, – Келаст натянул поводья. – Вот эта тропа ведет к Гелийским Горам, нам туда и надо. На краю подождем Эрлона…
Было одиннадцатое мая, и все вокруг уже вовсю цвело и зеленело. Весна вступила в дорвагские леса, и они сделались необычайно хороши; но на душе у хоббита по-прежнему царила осень. После бесхитростного рассказа Шаннора о чудесах восточных стран он вдруг ощутил, насколько мал тот, казавшийся ему необъятным западный мир, ограниченный Великим Морем и восточными границами Арнора и Гондора! Другой мир – странный, пугающий, живущий по каким-то своим законам, постепенно раскрывал перед ним свои тайны, и этому миру, похоже, не было дела до всяких там колец, магов и Властелинов, казавшихся хоббиту краеугольными камнями мироздания. Ночная Хозяйка, Леса Ча, гурры. Пожиратели Скал, Восточные Эльфы, Черные Гномы – все это было не из Красной Книги, все это, похоже, было даже не из наследства Саурона.
И какую роль во всем этом должен был сыграть их отход? Начатый, если говорить честно, едва ли не от одной зависти к героям прошлого. Эти герои думали о будущем лишь как о благополучном, но бесцветном времени Владычества Людей, когда магия минувшего исчезнет и весь мир подчинится новому Властелину – Всемогущему Времени… И как хорошо, что это оказалось не так, что ошиблись даже самые великие, самые сильные того мира – как Владычица Галадриэль например. Пали Три эльфийские Кольца, и эльфы Нолдора покинули Средиземье; но остались Телери, Зеленые Эльфы, и остались какие-то Восточные, о которых очень скупо повествует даже Красная Книга.
Благословенная Земля на Заокраинном Западе, обиталище Валаров, стала окончательно недосягаемой для Смертных, но остались сами Смертные, которые упрямо не хотели признать ничьего права распоряжаться их пусть короткой, но яркой и полной борьбы жизнью, и рано или поздно кто-то из них должен был восстать против Непреодолимой Черты и попытаться силой или хитростью пробиться на Прямую Дорогу, что ведет к отодвинувшимся из кругов нашего мира Бессмертным Землям.
И тут хоббиту впервые стало ясно, что вольно или невольно те, кто проводил ту Черту, кто повергал в пучину Нуменор и наложил на род людской Проклятье, обрекшее их смерти, сделали ужасную ошибку, наделив младших детей Земли свободой воли, тем самым научив их презирать смерть в бою и даровав им вечное, неутолимое желание, жажду познания, еще более острую и ненасытную, чем та, которой обладали Перворожденные. И в этом кроется корень того, что впоследствии было названо Злом. И люди по собственной воле, а не только из страха, вставали под знамена Моргота или Саурона; вставали под знамена тех, кто обещал им (пусть лживую!) свободу от наложенных непонятно кем и для чего пут, кто обещал им владычество над Средиземьем.
В этом черпал силы Олмер, и как жаль, что они не пристрелили его еще тогда, в Аннуминасе! Да, они взяли бы на себя непрощаемую вину первой пролитой крови; и, прочтя историю Первой Эпохи, хоббит знал, что Судьба жестоко отомстила бы ему за это. Однако он сам оборвал себя, ибо что толку сожалеть о несбывшемся?..
Гелийские Горы, невысокие, старые, сильно разрушенные водой и ветрами, стояли в глубине дремучих дорвагских лесов. Здесь были самые богатые грады, самые обширные поля и самые густые сады. Как всегда, когда люди и гномы селились в близком соседстве, и те и другие начинали процветать и быстро богатеть. Здесь была колония гномов Народа Дьюрина, и Торин надеялся найти тут помощь и поддержку.
Разведчики Ратбора остались ждать Эрлона на гостином дворе, как назывались в этих краях придорожные трактиры. Гномы и Фолко направились по широкой, тщательно вымощенной дороге к Воротам Гелии, как называли дорваги обиталище своих подземных друзей и соседей.
Толстенные каменные створки ворот были широко распахнуты, в глубину уходил широкий, плавно заворачивающий коридор, освещенный множеством факелов. Перед воротами расстилалось обширное торжище, сейчас, по-весеннему времени, почти пустынное. Но движение в воротах было оживленным – люди и гномы сновали туда-сюда. Поручив своих пони заботам трактирщика, друзья вошли под гулкий свод, и хоббита вновь охватило странное волнение – он вновь словно очутился на пороге пугающей Мории, хотя своды здесь, надо сказать, и высотой, и отделкой куда как уступали морийским.
От главного тоннеля ответвлялись боковые коридоры, людей постепенно становилось все меньше – они рассасывались по ближним покоям и залам; стало больше попадаться гномов. Видно было, что строители не слишком заботились о красоте тоннеля: стены обработаны кое-как, пол лишь заглажен, кое-где трещины, выбоины и ямы. Друзья миновали еще один поворот, дневной свет померк, мрак разгоняло лишь пламя факелов. На них уже поглядывали с любопытством, кое-кто останавливался, интересовался, из каких они краев и что слышно о ратях Дори Славного?
Оказалось, по Рудному Эху пришла весть, что Дори вывел из Эребора многочисленные отряды гномов рода Дьюрина и направился к Мории. Но что стало с ними дальше, никто не знал. Многие из Гелийских Гор тоже отправились в этот поход, оставшиеся друзья и родственники с нетерпением ждали вестей.
Коридор привел их в широкий, с завидной тщательностью отделанный подземный тракт; от встречных гномов Малыш вызнал, где найти мастерские его родни. Туда они и направились.
Небольшим и уютным оказалось Гелийское поселение; так удививший сперва Фолко грубостью своей отделки тоннель был пробит лишь несколько лет назад для большего удобства торгового сообщения, и там еще предстояло много работы. Здесь жили тревогами и заботами дорвагов, сжившись с ними настолько тесно, что, как оказалось, на Большом Совете дорвагских колен и родов обязательно присутствовали выборные Гелии. И еще они узнали, что в Гелии не было короля или правителя; по образцу дорвагов гномы избирали в Совет Гелии самых искусных и правдивых.
Все это сообщила им родня Малыша – Фреир, Дис, его жена (Фолко впервые видел женщину-гнома и таращился на нее с изумлением…) и их дети Наргор, Берир и сестра их Фир. Давным-давно они покинули Западные Горы и отправились на Восток, и не просчитались – здесь и горы были богаче, и дышалось легче. Дорваги оказались хорошими покупателями; а тревоги на рубежах не давали забыть и то, что всегда прославляло гномов – их оружейное искусство. Мощный седобородый Фреир, чье лицо стало темно-багровым от жара подземных топок, с гордостью показывал когда-то непутевому Строри и его почтенным друзьям свои кольчуги и кинжалы. Все это было заказано и вскоре должно было отправиться к покупателям. И чтобы не ударить в грязь лицом, Торин едва заметно кивнул Малышу; на столе, сверкая серебристо-жемчужными переливами, с легким звоном, подобным журчанию пробившегося из-под снега ручейка талой воды, несущего в себе прозрачные хрусткие льдинки, мягкой тенью развернулась мифриловая кольчуга, выкованная в Горне Дьюрина.
Хозяева глядели на это чудо молча, приоткрыв рот и выпучив глаза; с этой минуты Малыш и Торин поднялись в их глазах на недосягаемую высоту.
Рассказ Торина о Кузне Первого Гнома поверг их в священный трепет; и Фреир, яростно скребя бороду, вдруг проговорил, глядя остановившимся взором куда-то в недоступную даль:
– Как жаль, что мы не пошли со Славным… – Губы его сжались, и брови сошлись.
Разговор сам собой перешел после этого на дела серьезные. Тороватые и легкие на подъем гномы Гелийских Гор не гнушались странствий, много видели, слышали и рассказывали по возвращении; не прошел тут незамеченным и поход Олмера.
– Этой весной он засылал к нам своих людей, – понижая голос, сказал Фреир. – Да только у нас глупых нет – мы работу нашу грабителям не продаем. Сперва он, признаться, соблазнил многих обещаниями щедрой платы, предлагая перекупить все готовое к продаже из доспехов и прочей воинской справы. Но когда он стал вытаскивать золотые браслеты, ожерелья, серьги и узорные пояса, нам стало не по себе. Такое купцы с собой не возят! Все торгуют на триалоны Гондора, а если их нет, то слитками, рубленками или ковками, кому как удобнее. А это… сразу видно, что взято на приступе да силой с людей сорвано! Наши выборные ему отказали. Хотя, я знаю, он нашел где-то несколько беглых гномов, которые стали работать для него. Но самого интересного я вам еще не рассказал!
И Фреир поведал им удивительную историю о том, как лет сто назад в Гелии появился странный пришелец откуда-то с востока, по виду и языку – гном, не из колена Дьюрина; само по себе это еще не было удивительно, ибо существовало еще шесть младших родов, пошедших от остальных шести Праотцов; но этот гном был и не из их числа. На голову выше любого из обитателей Гелии, он обладал огромной силой и владел поистине чудесными секретами мастерства. Из его рук выходили такие совершенные в своей законченности самоцветные камни, что раз взглянувший на них уже не мог оторвать взгляда; и камни эти за огромные деньги покупались вождями Прирунских племен и племенных союзов. Пришелец назвал себя Наугримом (Фолко удивился – это значило всего-навсего «гном» по-эльфийски, на языке Синдара; пришелец скрыл свое настоящее имя, а речь Перворожденных гелийцы, конечно же, давным-давно позабыли, если когда-либо и знали). За сто лет он сотворил лишь пять или шесть таких камней; но они принесли ему и богатство, и славу. Однако он отдал все полученное за них Совету Гелии, сказав, что ему ничего не нужно; и еще он часто давал дельные советы, никогда не ошибаясь, а потом постепенно стал и предсказывать. Сначала он говорил лишь о сугубо подземных вещах – где следует ожидать прорыва вод, куда должна повернуть хитро проведенная жила и так далее, но постепенно стал предупреждать и о возможных тревогах на поверхности. Он предсказал великое вторжение с востока, когда соединенные силы истерлингов Великой Степи, дружины дорвагов и Торговой Области вкупе с подошедшими отрядами гномов Гелии с величайшим трудом и большим для себя уроном отбили натиск неведомых кочевников с юго-востока; после этого Наугрима хотели выбрать в Совет, где ему давно следовало быть по его искусству, знаниям и рассудительности, но он вновь отказался. А за несколько лет до появления Олмера он предрек появление «короля за Грядой» и советовал гномам не пропустить его туда; но предсказание оказалось настолько мрачно и запутанно, что его никто не понял; на расспросы же Наугрим не ответил, он был в страшном отчаянии, и впервые за долгие десятилетия народ увидел его плачущим. Только после появления Олмера гномы поняли, в чем был смысл темных слов пришельца; но было уже поздно. Леса Ча словно пробудились от векового сна; воспряли духом мерзкие гурры, и чащобы стали окончательно непроходимы. Наугрим лишь горько сжал губы при этом известии.
– А что он говорил об Олмере? – стал допытываться Фолко.
– Это было что-то вроде стихов, – отвечал Фреир, – и звучало так:
Когда Черный Страх в Казад-Дум заползет,
Тогда за Грядой Собиравший взовьет
Свой стяг черно-белый, и Черная Жуть
Отправится в новый погибельный путь.
И, молнии прошлого в длани подъяв,
Сбирающий выступит, прям и кровав.
Под черным плащом – бестелесная грудь,
Небесный Огонь проложил ему путь.
И сплав черной воли и смелых сердец
Он вложит во свой всемогущий венец,
И волнами мрака надвинутся те,
Что ждали вдали того дня в пустоте.
Тогда помертвеет пустой небосклон,
И звезды исчезнут, и вступит на трон
Тот, кто изначально был лишь человек.
Наденет корону – и кончится век,
И ветер с заката раздует пожар,
Который возжжет оробевший Валар,
И пламя, быть может, его изведет,
Но вкупе и все Средиземье пожрет…
Недобрая тишина затопила гостиную Фреира. Сам он потупился и умолк, слышно было лишь потрескивание дров в камине.
– Что же все это значит? – выдавил из себя Торин.
– Не знаю, – нахмурившись, ответил Фреир. – Наугрим не объяснил. Он лишь говорил, что надо остановить Засевшего за Грядой, не пожалев жизней.
Он так напугал всех, что Совет уже почти решил готовить полки, однако тут пришло сообщение, что за Грядой уже трепещет страшный чужой флаг – белый круг в черном поле и в кругу – трехзубая черная корона… И тогда Наугрим сказал: «Поздно».
Фолко сидел и чувствовал, как мир вокруг него теряет привычные очертания.
– Как увидеть Наугрима? – только и смог вымолвить он.
– Я провожу вас, – ответил Фреир. – Он еще никому не отказывал.
Фолко почти бежал по нешироким коридорам Гелии, гномы едва поспевали за ним. Он ничего не видел, кроме спины шагавшего впереди и поминутно вынужденного наддавать ходу Фреира; и еще он чувствовал, как начинает исходить тепло из висящего на груди заветного клинка.
Наугрим вышел к ним сам, они столкнулись с ним, завернув за угол.
Похоже было, что он знал об их появлении.
Наугрим действительно был очень высок для гнома, на голову выше любого из них; ширина плеч говорила об огромной силе, черная густая борода спускалась почти до пояса; концы волос были обожжены. Но его глаза – ярко-синие – были такого редкостного даже среди людей цвета, что трудно было отвести от них взгляд – они казались удивительной чистоты самоцветами в темной оправе.
Взгляд Наугрима в первый же миг цепко ухватил хоббита; где-то в глубине черных зрачков, словно огонь потаенных кузниц, билось алое пламя мысли, и взгляд этот поистине заворожил Фолко. Хоббит вновь невольно взялся за рукоять на груди – и понял, что сила кинжала властно толкает его вперед, к этому удивительному существу. Он испытал нечто подобное тому, когда кинжал вел его к Синему Цветку.
– Здравствуй, я давно ждал тебя и твоих спутников, – обращаясь к хоббиту, заговорил Наугрим густым басом. – Ты бросил-таки свою долю на чашу весов. Идем же – будем говорить, и я постараюсь помочь вам отыскать единственную путеводную тропинку в том море мрака, что окружит вас, едва вы выберетесь из гостеприимной Гелии.
Он протянул хоббиту руку, раскрыв темно-коричневую ладонь, бугрящуюся крепкими, точно камень, мозолями, тыльную ее сторону пересекали несколько белых шрамов, особенно заметных на потемневшей от времени и трудов коже.
Наугрим провел троих друзей внутрь своего обиталища – скупо освещенного несколькими лампами покоя; все стены были увешаны оружием такой красоты, что у гномов отнялись языки.
– А камни не здесь, – вдруг улыбнулся в ответ на невысказанный вопрос Наугрим. – Это ниже, в тигельной… Но хватит! – вдруг возвысил он голос.
– То, что я скажу, – лишь для ваших ушей, и даже лучшим друзьям вы не должны рассказывать это.
– Почему? – удивился хоббит.
– Ты же слышал слова, что всякое знание должно быть заслужено. Вы заслужили. Прочие – нет.
Наугрим стоял, высокий и строгий, лицо его было бесстрастно – не судья, но лишь выполняющий предназначение Того Неведомого, в чьих руках качаются Весы и кому одному дано судить, как сделать так, чтобы равновесие никогда не нарушалось. И Торин с Малышом как-то оробело приумолкли, глядя на застывшего, точно изваяние, Наугрима. Тот указал жестом на каменную лавку, застеленную коврами, и хоббит послушно сел; Наугрим остался стоять, его лицо рассекали резкие черные тени от падающих лучей неяркой масляной лампы; он перемежал Всеобщий Язык с древнеэльфийским, и странно было слышать нежный язык эльфийского Заморья, в темной пещере Гелийских Гор звучал Квенья, язык Валинора. Фолко понимал его, он сам учил этот язык по старым записям Бильбо, приведенным им текстам и параллельным переводам; учил просто так, не веря, что Высокая Речь когда-нибудь зазвучит вновь; однако ошибся.
– И у вас, наверное, море вопросов, – говорил Наугрим. – Вы хотите знать, кто я, что значит мое пророчество, что я знаю об Олмере, о Востоке, Юге и Западе, и о всем-всем прочем, включая Музыку Айнуров и Первого Великого Врага. Разочарую вас – мне дано открыть немногое, куда больше впереди. Итак, вы идете по следу Короля-без-Королевства, скрывшегося за Грядой и взвившего там свое черно-белое знамя. Вы надеетесь покончить с ним и избавить Средиземье от новой опасности. Я прав?
И он продолжал, увидев согласный кивок хоббита.
– Не ищи Олмера в его лагере, его там нет. Он ускакал к хазгам и попутно – искать места падения Небесного Огня. Когда он проходил мимо наших гор, мне удалось прочесть кое-что в его мыслях. Он думает о Тропе Соцветий и Доме Высокого, полагая, что найдет там нечто, что еще удивит его; и он будет искать дорогу туда. Ждите его возле Дома Высокого, Фолко, сын Хэмфаста из Хоббитании, и ты, Торин, сын Дарта! Ибо Олмер уже не тот, которого ты мог бы убить в далеком отсюда Аннуминасе.
– Почему не тот? – облизнув губы, с трудом спросил хоббит. – И что такое Дом Высокого?
– Что такое Дом Высокого, ты увидишь сам. Я не могу говорить тебе о нем, ибо от чистоты твоих помыслов зависит, пробьешься ли ты к нему. А почему Олмер не тот, могу сказать лишь, что сила его изменяет его природу.
– Откуда взялась его сила? – хрипло спросил Фолко. – Знаешь ли ты Радагаста Карего?..
– Этого незадачливого посланца Светлой Королевы? Знаю.
– Он говорил, что ему не проникнуть в истоки черной силы Олмера.
– Куда уж ему, – мрачно усмехнулся Наугрим. – Впрочем, этого не может никто. От меня это также скрыто, и, чтобы не покачнуть Весы, ты должен найти причину сам. Хотя, конечно, истоки-то этой силы понятно где – в наследии Саурона. Дальше все будет зависеть от того, что вы сможете разузнать.
– Так чем же тогда можешь помочь ты?! – вскинулся хоббит.
– Подсказать и направить, – ответил собеседник. – Не мешкайте. Времени мало.
– И это все? – мрачно спросил Торин.
– Чего же тебе еще? Как найти Дом Высокого – я скажу. Вам предстоит пройти владения Ночной Хозяйки, предстоит одолеть бурные реки и перевалить подпирающие небеса горы. И мой совет – не пытайтесь опередить Олмера возле Небесного Огня – никто не знает, к какому из мест его падения направит он свои стопы, какое из них откроет прежде других, а вот Дом Высокого занимает его чрезвычайно. Что же касается его силы… Ищите ответ в Черном Замке! Нет, не в мордорском, а в том, что стережет переправу через одну из рек, которые преградят вам путь. Там… нет, большего я сказать не могу.
Как и не могу открыть вам, кто я, откуда взялся и кем послан сюда. Кто знает, быть может, наша следующая встреча станет днем разрешения загадок – если твоя эльфийская стрела, вышедшая из рук мастеров Нолдора в дни Предначальной Эпохи, топор Торина или меч Строри найдут именующего себя Олмером и положат предел его земным делам. Теперь возьми вот это. – Наугрим протянул хоббиту старинный свиток. – Это карта. На ней ты найдешь дорогу к Дому Высокого через Черный Замок. Если пойдешь краем Гряды, бойся Серого Вихря! Он приносит несчастье. Клинок на твоей груди остережет тебя… – Губы Наугрима тронула слабая улыбка. – Признаюсь, я не чаял увидеть его здесь! Я слышал, что его подарил тебе сам Олмер. Если бы знать, зачем он это сделал, тогда многое бы прояснилось…
– Что это за Серый Вихрь? – упавшим голосом спросил Фолко.
– То, что осталось от злобы и силы того, кто некогда сидел очень высоко и многими почитался за сильнейшего, – ответил Наугрим. – Его тело погибло, но дух остался, будучи не в силах отправиться в Покои Мандоса за свои преступления. Ты узнаешь его сам. Держи крепче лук! Не жалей эльфийских стрел! Они созданы так, что хозяин легко находит их, если их не унесли в себе раненые враги. Ты заметишь его приближение, но помни, он не должен коснуться вас и краем.
– А могу я спросить тебя об уже происшедшем? Заслужили ли мы, чтобы знать, что за подземный страх, с которым мы столкнулись в Мории? Ты ведь, наверное, знаешь о всех наших странствиях? Только, во имя Дьюрина, не отвечай загадками! – прервал Наугрима Торин.
– Знаю, – кивнул Наугрим. – В Мории вы сошлись с Пожирателями Скал – ужасный плод ужасного союза Балрогов, Демонов Ужаса и Подгорной Тьмы, порождения Унголианта. Много веков спали они, не потревоженные никем, но предсказанный час настал и для них, они пробудились и двинулись туда, куда направила их воля нового господина и куда влекла их застарелая ненависть к эльфам – на Запад.
– Но что же будет?! Как противостоять им?!
– Не знаю, – тяжело вздохнул Наугрим. – Вам могли бы помочь Черные Гномы. Говорят, они имели дело с подобными созданиями.
– Где их искать?!
– В Черном Замке, о котором я упомянул. Но будьте осторожны! Черные Гномы – это не тангары, помните это, Торин и Строри. У Черных Гномов свой путь в этом мире… Им нипочем гнев Моря или Ветра, их можно убедить, но нельзя вынудить, испугать или заставить.
– Но нужно же послать весть Кэрдану и эльфам Запада!
– Давно послано, – усмехнулся Наугрим. – И скажу тебе, что сперва даже сам Корабел дрогнул, но потом, когда ему стало ясно, что Пожиратели, не останови их, в конце концов доберутся и до Заморья – это заставило его отринуть мысли о бегстве.
– Но как же Светлая Королева?! Разве она не может…
– Кто знает?! Это сокрыто от меня. Но тебе скажу – похоже, тут снова в силе Весы. Мы, обитатели Средиземья, должны сами покончить с исходящей от наших недр угрозой. В противном случае Валары будут вынуждены показать свою мощь, и мир вновь изменится, и кто знает, найдется ли там место всем нам?
– Как же нам быть?
– Я уже сказал. И помните, что, остановив Олмера, вы остановите и все остальное. Ибо сила его сейчас еще невелика, но для всех останков Тьмы, сотканной руками Моргота и Саурона, он – тот камешек, который срывает с гор всесокрушающую лавину. Отличие, однако, есть в том, что для того, чтобы лавина катилась, этот камешек пока еще нужен… Так что торопитесь!
Не медлите и помните: мы еще встретимся с вами. Судьба Запада – моя судьба. К худу ли, к добру – но мы еще увидимся. И тогда я с охотой расскажу все, что только смогу.
– А кто такая Ночная Хозяйка и как победить ее? – спросил Малыш.
– Вам ее не одолеть, поэтому просто бегите от нее во весь дух – это будет самое мудрое. Здесь надобна магия.
– А что, если мы повстречаемся с Олмером и потерпим неудачу? – замирая, спросил Фолко.
– Ты помнишь, как заканчивается пророчество? Я не знаю, откуда приходят ко мне слова моих предсказаний, могу лишь ответить, что Средиземье неузнаваемо, чудовищно изменится.
– Скажи, Наугрим… кто ты?
– Рано. Отвечу потом, если мне будет позволено.
– Тогда… если Олмер начнет войну, кто возьмет верх?
– Не знаю.
– Искать ли помощи? У эльфов Востока – кстати, кто они? У Гондора, может, вразуми меня, Дьюрин, у Харада?!
– У Харада не стоит, хотя отринувшие Тьму есть и там – но потеряешь много времени. Гондор может задержать воинство Олмера, если он таки его соберет, ибо не в его воинстве главная угроза, а в тех остатках Тьмы, которые пробудились от долгого сна. А вот эльфы Востока… Их называют Авари, Невозжелавшие, кто отказался покинуть свою прародину в Средиземье и идти вслед за посланцами Валаров на Запад, в Благословенную Землю. Они никогда не знались с Валарами и живут собственной мудростью. И они постигли много!
– Но скажи, Наугрим, откуда в мире столько нечисти, о которой ничего не говорится даже в старых преданиях тангаров? – спросил Малыш.
– Потому что ты даже представить себе не можешь, сколько разных по силам и способностям духов предалось в разное время Тьме, и каждый из них, осознав неминучесть расплаты за содеянное, старался хоть как-то оставить по себе память. Вот и творили они кто во что горазд, а то и сами создавали себе какие-нибудь ползающие, летающие или бродящие по земле тела, и жили, и давали потомство. После побед Света все они бежали на восток, туда, куда пока не достигает дыхание Валаров. И там, на необозримых пространствах Арды, Королевства Земли, они влачат свое существование по сей день.
Кстати, вот еще что. Ваши мифриловые доспехи хороши, но помните, что есть еще в Средиземье один-единственный меч, выкованный давным-давно, в дни Предначальной Эпохи, руками Эола Темного Эльфа. Он выковал этот меч из упавшего с неба огненного железа, и ни один земной металл, даже мифрил, не в силах противостоять ему. Эол выковал тогда два таких меча, но один сломался сам, когда им поразил себя Тьюрин Турамбар, а вот второй, принадлежавший сыну Эола, вынес из развалин Гондолина Туор, основатель линии королей Нуменора. От него чудесное оружие попало к Элросу, брату Элронда, ныне же этот клинок в Гондоре. Остерегайтесь его! Никакое другое оружие не сможет пробить твою броню… А сердце подсказывает мне, что этот клинок скоро может вновь увидеть свет.
– И неужели на всем пути нам будет попадаться одна только нечисть? – дрогнувшим голосом спросил Фолко.
Наугрим внимательно посмотрел на него.
– Эльфы считали, что страх обессиливает, – заметил он, – и избегали давать черные пророчества. Поэтому утешу тебя. Хорошо бы тебе, миновав Опустелую Гряду, Леса Ча и земли хазгов, отклониться к северу, к великому лесу Гондалара, по-эльфийски – Таур-ну-Амарт, Лес Рока. Там вы еще можете встретить кого-нибудь из Авари. Если вам повезет, они помогут вам.
– А что, могут и не помочь?
– Они осторожны и недоверчивы, – последовал ответ. – Само название их твердыни, Лес Рока, говорит о том, что в дни Предначальной Эпохи, вскоре после того, как Элдары покинули свою прародину и двинулись на Запад, Невозжелавшим пришлось выдержать жестокий бой с брошенными против них страшилищами Первого Врага. Подробностей я не знаю, но эта битва положила предел продвижению Авари на запад.
– А сумеет ли Олмер добраться до Дома Высокого? – спросил хоббит.
– Может случиться, что и сумеет. Он стал силен и, похоже, сам еще не слишком понимает, откуда в нем эта сила и какой она природы. Многие из тех, что могли бы преградить ему путь, отступят перед этой силой.
– Хорошо. Кто такие гурры и как с ними бороться?
– Гурры – это накипь, отбросы племени Семи Отцов, – серьезно ответил Наугрим. – Кое в чем они подобны оркам – их тоже вывел в дни зенита своей мощи Первый Великий Враг, скрестив своих мелких подручных-вампиров с попавшими ему в руки и особым образом умерщвленными гномами. Гурры сильны, упорны, и если орки в глубине своих черных сердец ненавидели своего Повелителя и служили ему больше из страха и ненависти к эльфам, то гурры не устают возносить ему хвалы за дарованное им земное существование и поэтому бывают даже злее и упорнее, чем самые свирепые орки. Бороться с ними тяжело – они ловки, хитры, чуть что – зарываются в землю, они великие мастера засад и неожиданных ударов в спину. Как и гномы, они искусны в рытье тоннелей и подземном строительстве, но сохранили и кое-какие познания в черном лиходействе и способны заставить своего противника замереть, так что тот не сможет поднять меча для защиты. Здесь нужно тайное знание гномов, когда-то они встречались в бою с подобными созданиями. Гурры тебе повстречаются наверняка – они населяют обширные пространства и в Лесах Ча, и за ними, вдоль дороги к хазгам. Что тут посоветуешь? Ты знаешь ответ не хуже меня – держи крепче меч!
Кроме гурров в областях за Лесами Ча обитают хегги и ховрары. Хегги издавна жили по склонам гор, и, наверное, это был славный народ, если бы не Саурон Великий. В дни своей славы он соблазнил их призрачным могуществом Мордорских земель, и хегги, никогда не желавшие чужого, вдруг взалкали плодородных земель в долинах. Саурон помог им в войнах с соседями, которых они привели к покорности Черному Замку, и более того – одно из Девяти Колец он отдал предводителю хеггов. Саурон послал к хеггам учителей из числа предавшихся злу Черных Нуменорцев, и они передали наивным горцам многое из своего тайного знания. И вот когда Саурон пал, хегги стали разительно меняться. Они не просили о пощаде, но заперлись в своих горных крепостях и вот уже триста лет стерегут рубежи своих владений, убивая каждого, кто оказывается возле них. Они овладели искусством творить странные чудеса, и серые башни их, воздвигнутые на горных тропах, охраняют не только мечи, копья и стрелы, но и неведомые мне незримые силы, предупреждающие хеггов о приближении врагов. На карте их пределы помечены. Мой тебе совет – не приближайся к ним.
Ховрары с незапамятных времен служат Ночной Хозяйке, их земель ты никак не минуешь. Это крайний форпост земель, подчиненных Синему Когтю, как иногда именуют Хозяйку. Не минует его и Олмер, и очень важно узнать, как он сладит с Неминучей Гибелью из Тьмы. Она не бессмертна – каким-то образом эти чудовища продолжают свой род. Та, что правит сейчас, утвердилась там лет триста назад, в год великой победы над Сауроном.
Ховрары не знают магических секретов, но вот за восточными рубежами, уже за Великим Хребтом, есть области Великого Орлангура, и это, я тебе скажу, пострашнее всего остального, вместе взятого. Это третья сила, пришедшая в Мир, новое творение Унголианта, точнее, творение тех его областей, куда в кромешную Предначальную Тьму проникают отблески Пламени Неуничтожимого.
Вышедшее оттуда творение неподвластно ни Тьме, ни Свету, даже Валары страшатся его могущества, ибо никто еще не измерил и не познал пределы его, разве что сам Великий Илуватар. Под властью Великого Орлангура обширные и густо населенные земли, и оттуда приходят странные и неясные известия. К какой мечте ведет он оказавшихся под его владычеством людей? У Весов лишь две чаши. Деяния Орлангура странным образом преломляются и искажаются, прежде чем пасть на ту или другую чашу, но по каким законам происходит это преломление, я не могу тебе сказать, ибо сам этого не знаю.
А еще дальше на восток, на самом краю ведомых мне пределов, лежит Серединное Княжество – первое из их людских королевств, возникшее в Средиземье. Когда Элдар еще только вступали в незатопленный, прекрасный Белерианд, когда над всем Севером нависала сумрачная тень Врага – тогда в глубинах восточных земель, на берегах рек, доселе неведомых обитающим на Западе, возникла эта сила свободно объединившихся свободных людей, и в свое время с помощью младшей ветви Черных Гномов и отряда эльфов-Авари они отбили натиск самого Саурона, но не смогли помешать распространению его власти на юг и юго-восток. Они не любят чужаков, вдобавок на владения их начинают нажимать гонимые страхом перед Ночной Хозяйкой племена. Когда-то Оремэ Великий, странствующий по Средиземью, натолкнулся на Серединное Княжество и был немало удивлен их собственным, не позаимствованным у эльфов языком и письменностью. И он научил их многому, а еще больше они переняли у Черных Гномов, которые щедро делились с ними знаниями после того, как люди Княжества помогли отбить им натиск из глубины… – Наугрим замолчал. – Кто наступал на Черных Гномов, кто мог угрожать им – мне неведомо. Я не знаю таких сил в нашем мире, что отнюдь не значит, конечно, что таковых вовсе нет. Но и Серединное Княжество не предел. Еще дальше лежат благословенные земли вокруг внутреннего моря Хелкар, вокруг одного из его заливов, носящего название Куививиен, что по-эльфийски значит Воды Пробуждения.
Тебе, должно быть, известно название этого места – там впервые взглянули на Мир глаза Перворожденных. И по сей день на берегу серебристого водного зеркала, где вода чище любой другой в Средиземье, и раз попробовавший ее на вкус никогда уже не сможет забыть его и непременно вернется туда снова, по сей день там высится гордый дворец Илве, короля Авари, бессчетные века прожившего на том месте…
Наступило молчание. Молчал бесстрастный Наугрим; молчали подавленные услышанным гномы; молчал Фолко, захваченный развернутой перед ним величественной панорамой нехоженых земель и обиталищ тайных сил. И внезапно с его языка сорвался вопрос, который мучил его уже давным-давно, который он много раз собирался задать какому-нибудь Сильному Мира Сего, да каждый раз забывал за кучей мелких повседневных дел, которые приходилось обсуждать.
– Кто такой Иарвен-бен-Адар, Безотчий Отец Заповедных Земель, или, как его знаю я – Том Бомбадил?
– Он Извне, – последовал краткий ответ. – Когда-то он служил Первым Слугам Стихий, да так и остался в Средиземье.
– Что значит «извне»? И кто такие Слуги Стихий? Майары?
Наугрим тихонько улыбнулся.
– Вы слишком слепо верите эльфийским преданиям о Днях Творения, – сказал он. – Помни, что нет таких Сил, которые во вред своей власти стали бы раскрывать свои секреты подчинившимся им. Валары открыли эльфам не больше того, что хотели и, главное, как хотели. Не только Майары служили Силам Арды! Ибо немало помощников их вышло и из Серых Областей Унголианта, где Мрак был пронзен разлетающимися обломками пылающего Хаоса, после чего Унголиант и стал многослойным. Первые Слуги Стихий были из числа этих духов, а те, что в свою очередь стали служить им, и вовсе собрались со всей Эа, приняв различные, как видимые, так и невидимые формы. Тот, которого ты называешь Бомбадилом, один из них. Я знаю еще несколько таких же, как он, до сих пор бродящих по Средиземью. Не знаю только, встретятся ли они вам?
– А кто такие Редбор и Фандар? Чем занимались эти двое из Ордена?
Странный огонь вспыхнул в глубине глаз Наугрима; он отвернулся и ничего не сказал.
– А Великая Лестница? А Стража Валаров?.. – вновь начал хоббит.
– Если тебе повезет, ты увидишь все это сам, – ответил Наугрим. – А теперь иди, мне нужно кое-что сказать твоим друзьям.
***
Фолко словно в бреду шагал по коридорам Гелии. Он не помнил, как вновь очутился в покое Фреира, что у него спрашивали озадаченные хозяева и что он отвечал им. Присев в углу, он развернул на коленях карту Наугрима и долго смотрел на извилистые росчерки незнаемых рек, на искусно изображенные горные хребты… Карту испещряли пометки: он нашел на ней все те опасности, о которых говорил ему Наугрим. Тонкой прерывистой линией вился среди по-разному раскрашенных областей путь на восток, пролегший на сотни и сотни лиг и упершийся в небольшой белый круг, возле которого стояла надпись: «Тропа Соцветий».
Спустя довольно долгое время появились гномы. Молчаливые и сосредоточенные, какими он их никогда еще не видел; куда-то исчезла даже всегдашняя веселость Малыша.
На следующий день они продолжали путь – теперь уже от Гелийских Гор, вместе с разведчиками дорвагов и нагнавшим их Эрлоном. Его раны только-только закрылись, но он сидел на коне прямо, и взгляд его не предвещал ничего хорошего любому из воинов Олмера. Черные подземные своды вновь сменила нежная зелень цветущих лесов; весна уступала место лету, Месяц Песен и Плясок плавно переходил в Месяц Гнезд.
Но друзья мало что замечали вокруг себя, всецело положившись на опыт и искусство дорвагских проводников. Каждый из них погрузился в нелегкие раздумья над словами Наугрима. Фолко, потрясенный и растерянный от вновь, в который уже раз, расширившихся пределов мира, пытался понять, что же может стоять за мрачными словами неясного пророчества. Почему «Сбирающий»?
Что такое «сплав черной воли и смелых сердец»? Кто эти ожидающие своего «дня в пустоте»?.. Он не находил ответа.
Дорога вдоль Гелийских Гор отняла у них целую неделю, и Фолко не мог сказать, что она была из числа трудных. Богатая и свободная земля, свободная от страхов и разбоев; здесь, в сердце дорвагских владений, зачастую на ночь не запирали и дверей.
А потом горы кончились, сошли на нет в долгих лесистых склонах, и пришло время сворачивать с торного тракта – он уводил на северо-восток, их же путь лежал на юг.
По становящимся все менее заметными проселкам они шли от деревни к деревне еще одиннадцать дней. На двенадцатый день узкая лента заросшей травой дороги вывела их в укромный залив лугов между двумя крыльями лесных стен; дорвагские владения кончались, за протянувшейся на десять лиг полосой заболоченных земель начинались пока еще едва заметные среди лоскутьев леса каменистые холмы, выставившие над зелеными кронами свои лысые макушки; начинались предгорья Опустелой Гряды. Здесь дорваги держали сильную пограничную стражу; и хотя их дозоры пропустили маленький отряд без задержек, Фолко заметил тревожные взгляды, брошенные им в спину.
Келаст был известен как следопыт и мастер в поимке вражеских лазутчиков; и раз уж северные старшины отправили его на юг, значит, дела плохи и тревоги недалеки.
Пробиравшихся через болота друзей несколько суток неотступно преследовали комары; хоббиту оставалось лишь утешать себя воспоминаниями о том, что точно так же, если не хуже, было и четверке хоббитов после Пригорья; это помогало, но не очень.
Двадцать шестого июня по календарю хоббита они миновали болота и углубились в предгорные леса. Идти стало гораздо труднее; Опустелая Гряда все время протягивала на запад жадные руки своих крутосклонных отрогов; карабкаться то вверх, то вниз оказалось нелегко и путникам, и их коням.
Первое, что бросилось в глаза хоббиту, – как мало в этих местах зверя и птицы; почти не слышно звонкого перестука желны; даже синицы куда-то подевались. Несколько раз хоббиту встретились мертвые муравейники, а однажды они увидели и сам исход: широкая шевелящаяся и остро пахнущая кислым лента рыжих муравьев неостановимо двигалась куда-то на закат, таща за собой яйца и личинки. Лишь серых ворон еще можно было застать на открытых местах, да по ночам друзьям частенько слышался тоскливый волчий запев. Не видно было помета лосей, и заячьи следы, как сказал Келаст, почти исчезли. Ясное небо, изредка заволакиваемое негустыми облаками, щедрое солнце и ласковые теплые дожди разительно отличались по внушаемому настроению от угрюмо замерших лесов. Дорваги и Эрлон искали следы дозоров Олмерова воинства – и не находили их. То ли черноплащники не заходили так далеко, то ли были очень осторожны… Фолко, прислушиваясь к себе и пытаясь угадать, откуда может появиться опасность, не мог почувствовать ничего определенного – только смутное и тяжелое ожидание чего-то недоброго прочно угнездилось в груди.
По пути они крепко сошлись с Эрлоном; Фолко часто расспрашивал его о подробностях пути войска Короля-без-Королевства через северные земли;
Эрлон отвечал с трудом, преодолевая тотчас вскипавший в нем гнев; он бледнел, лоб покрывался испариной, а в глазах вспыхивало такое пламя, что, увидь Фолко человека в таком состоянии года три назад, где-нибудь в своем родном Бэкланде, он убежал бы без оглядки.
Эрлон рассказывал об организации различных отрядов врага; о том, как до последнего тащили с собой своих ослабших, обмороженных товарищей ангмарские арбалетчики; как хазги, чувствуя близкую смерть от холода и голода, сами падали на обнаженные мечи, избавляя соратников от лишних ртов; как обессилевших заставляли садиться в седла – те ни за что не хотели занимать чужих, как им казалось, мест, находя более нуждающихся в помощи.
Говорил он и о том, что, стоило возле начинавшего отставать, все чаще и чаще садящегося на снег воина появиться самому Олмеру, сказать несколько негромких слов, похлопать по плечу – и человек вставал, и вновь шел, и дотягивал до привала; и потому сотни Олмера сохранили куда больше порядка и сил, чем можно было ожидать.
«И ветер с заката раздует пожар…» – всплыли в памяти хоббита строчки из пророчества Наугрима. Что это значит? Неужели – по коже пробежали ледяные мурашки, – неужели приближается назначенный Единым Час и мир идет к дню Последней Битвы? Гэндальф, Гэндальф, что же ты, где же ты, где твой совет, где твоя жалость к малым и слабым?! Как нужен сейчас твой совет…
Они медленно, с трудом пробивались к северу, идя вдоль западных склонов Опустелой Гряды. Ночами Фолко все чаще и чаще долго лежал без сна, глядя в небо, покрытое бесчисленными огоньками голубоватых звезд, и не чувствовал потребности закрыть глаза и зарыться в одеяло. Костер постепенно угасал, хоббит оказывался один на один с ночью. Его взгляды отыскивали на небосклоне яркий пояс Небесного Меченосца; помещенный Светлой Королевой как знак неминучей Последней Битвы и Конца Дней, он казался хоббиту полным скрытой угрозы. Словно кровавый глаз неведомого чудовища, горел багряный Боргиль; и кинжал, согретый теплом тела хоббита, вдруг начинал, точно живой, проситься на волю из ножен. В такую ночь Фолко впервые услышал неслышимый для других холодный голос, исходящий из покрытого синими цветами клинка: «Крови, крови, много крови хочу выпить я, прежде чем выпаду из твоей обессилевшей руки. Крови знатных и сильных, дабы выковавший меня возрадовался, увидев это из своих высоких чертогов…»
Замирая от ужаса, Фолко обнажил холодно сверкнувшее в звездном отблеске оружие; и ему показалось, что чьи-то полные силы и власти глаза смотрят на него из глубины крестовика; он попытался заговорить в мыслях со своим кинжалом, но тот не отвечал ему, и хоббит невольно вновь вспомнил Красную Книгу, Бильбовские «Переводы с Эльфийского», историю Тьюрина Турамбара и его меч, примерно так же заговоривший в последний день жизни великого героя; и последние слова Тьюрина, обращенные к оружию, – не возьмет ли оно его собственную кровь как выкуп за пролитую кровь других, убитых Тьюрином в ослеплении? И меч ответил «да», и взял выкуп, и сломался. И Фолко, точно по наитию, держа в ладони обращенный острием к себе кинжал, высоко поднял руки навстречу льющемуся с небес серебристому сиянию и, чувствуя, что ломится в незримые, но запертые пока что двери, обратился к клинку – не возьмет ли он его, хоббичью, кровь? Кровь, но не жизнь? Будет ли он служить ему так же верно, как служил выковавшему его?
Тишину лесной ночи, безмолвие июньского леса вдруг нарушило донесшееся откуда-то из дальних далей чистое и тонкое теньканье, словно десятки крохотных серебряных молоточков били по звенящим наковальням; и среди этого звона до внутреннего слуха Фолко вновь донеслись сказанные ему слова: «Да! Я с радостью выпью твоей крови, ибо высокая судьба твоя и удивительный жребий выпал тебе. Никто из носивших меня не предлагал мне крови своей в знак дружбы, и, хотя я не могу служить тебе так, как своему создателю, ты будешь стоять лишь на одну ступень ниже его. Клянусь тебе, что не выскользну из твоей ладони и найду щель в любой броне. Я помогу тебе пройти невидимые преграды, ибо немалые силы вложил в меня мой создатель. Дай же мне напиться!»
Фолко медленно завернул себе левый рукав, правая рука его, сжимая кинжал, нависла над смутно забелевшей в темноте плотью; и тут его охватил страх перед болью, хотя ему приходилось терпеть за время странствий куда как немало; и лишь огромным усилием воли он заставил себя провести холодным и острым лезвием себе повыше кисти. Он так вдруг испугался хруста разрезаемой кожи, что даже не почувствовал боли. Теплые темно-алые струйки побежали по запястью, и скрытое в клинке заговорило снова, и хоббит услышал:
«Да! Давно не пил я крови и ныне доволен. Но погоди же прерывать этот благословенный поток. Ибо с каждой каплей крови твоей возрастает моя сила, и чем дольше ты терпишь, тем более страшен и неотразим буду я в твоих руках!»
И Фолко терпел, не замечая мокрого от его собственной крови плаща.
Мало-помалу начинала кружиться голова, страх ледяными когтями вцепился в сердце – вдруг он не выдержит…
Но он выдержал. Клинок вдруг словно сам собой нырнул в ножны, правая рука, держа невесть откуда взявшуюся холстину, зажала рану, а клинок обратился к хоббиту в третий раз:
«Довольно! Ибо иначе ты слишком ослабеешь. Воистину дружбу хочешь ты предложить мне, ибо не вкралось в помыслы твои даже следа мысли, что я хочу умертвить тебя, взяв всю твою Влагу Жизни. И буду я служить тебе, как не служил никому, и да не будет знать промаха рука твоя, сжимающая мою рукоять!»
Наутро Фолко здорово перепугал всех. Проснувшийся первым Келаст в ужасе вскочил на ноги, заметив лежащего без чувств хоббита, покрытого окровавленным плащом; гномы схватились за оружие, однако не обнаружили даже следов воображаемых врагов; а когда Фолко пришел в себя и заявил испуганным друзьям, что просто был неосторожен и порезался, негодованию их не было предела. Хоббит был назван всяческими «нежными» словами – и одним «шерстолапым олухом» он, разумеется, не отделался.
***
На шестой день своего пути на север они наткнулись на свежие отпечатки конских копыт со знаком Изельгрида.
Шел июль, а они с неослабным упорством пробивались все дальше и дальше, к месту падения Небесного Огня. Фолко, еще слабый от потери крови и потрясения, погрузился в какое-то безразличие. Странные видения преследовали его; картины чудесной цветущей страны чередовались с пылающими городами, тянущимися по дорогам вереницами пленных и поспешно отплывающими золотистыми кораблями. Видел он и себя, задыхающегося, прижатого к стене и отчаянно отбивающегося каким-то странным кривым мечом; и кроваво-красное небо, и огромную тучу, иссиня-черную, имеющую облик исполинского орла, облик слишком близкий к реальности, чтобы быть случайной игрой прихотливого ветра; а как-то ночью ему вдруг приснился странный сон…
В прозрачной воде мелкого залива купали низко склоненные сочно-зеленые листья неведомые ему деревья. Листья тоже были странные – широкие, в ладонь, и длинные, в локоть. Высоко-высоко застыло жаркое солнце.
Несколько уже знакомых кораблей Морского Народа с гордо выгнутыми носами, украшенными резными мордами волков, медведей и драконов, стояло неподалеку от берега; и Торин, в броне, но без шлема, с ужасным шрамом (откуда он только взялся?) стирал кровь с топора, и его седые борода и волосы были тоже испачканы чужой кровью. В компании нескольких эльдрингов прошел мимо Малыш, что-то возбужденно рассказывая; а в самой пенной полосе прибоя замерло пронзенное многими стрелами и копьями тело морского змея, и вокруг безобразной головы еще заметно было медленно угасающее фиолетовое свечение, странное, пугающее. А за недальними прибрежными холмами уже яростно трубили многочисленные боевые рога; там строились дружины, и хоббиту надлежало быть там, и как хорошо, что совсем не ноет левая рука, и почему Хлорар медлит с ударом своих панцирников, и неужто Фелластр вновь выведет своих перьеруких из расставленной ловушки вместе с Адамантом Хенны?..
***
На следующую ночь, когда пропитанный зловонием болот западный ветер приутих и на застывшие в смутном ожидании холмы Опустелой Гряды опустился мягкий, окутанный колеблющимся серебристым покрывалом туманов вечер, и впервые за много дней путники услыхали в густых ветвях пение птиц, хоббиту явился Гэндальф.
Фолко лежал на спине, глядя широко раскрытыми глазами в бездонное черное небо. Удивительные все же выдавались ночи здесь, на краю Опустелых Гор! Казалось, ты смотришь в мелкую воду быстрого ручейка, и звезды – всего лишь красивые камешки на дне, а может – игра быстрых взблесков на чешуе каких-то придонных созданий. Взгляд хоббита отыскал в небе Большую Медведицу, созвездие, излюбленное Светлой Королевой, называемое эльфами Серп Валаров; и в тот же миг оживший клинок мягко толкнул его в грудь, предупреждая о чем-то, а затем хоббит понял, что у костра кто-то сидит.
Мгновенный страх умер не родившись; эта невысокая, плотно закутанная в плащ фигура не могла быть врагом, хотя наполняющая ее сила была такова, что Фолко ощущал ее почти как жар на лице; глядя на обращенное к нему, скупо озаренное огнем молодое лицо с необычайно глубокими, совсем немолодыми глазами, в которых его обострившиеся чувства читали громадный опыт многих и многих жизней, Фолко не сразу узнал его. И лишь когда незнакомец заговорил, сомнения хоббита исчезли; это был знакомый голос Гэндальфа.
– Ты растешь замечательно быстро, сын Хэмфаста, – заговорил сидящий у костра. – Вот ты уже и добрался до Наугрима, вот ты уже на самом краю владений новой силы, пришедшей в наш мир. И чем дальше, тем больше я жалею, что не могу, как встарь, оказаться рядом с тобой.
– Но раньше ты был совсем другой, – пробормотал Фолко, в душе кляня себя за тупость.
Ему вдруг пришло в голову, что в общем-то у Гэндальфа почти нечего спрашивать – только разве что о природе Валаров, о Великой Лестнице и тому подобных вещах, ибо его путь ясен – вперед, за Олмером, к самому краю горизонта!
– Потому что перед тобой не тот Гэндальф, которого ты знал по книгам и нашей первой встрече в твоем сне, – серьезно ответил тот, внимательно глядя на хоббита. – Ибо я снова – Олорин, один из Майаров, вступивший в Эа прежде, чем Арда приняла свои формы. От многого, что влачилось за мной из прошлого, я излечился, многое забыл и многому научился снова, но вот голос – он остался со мной.
Наступило молчание. Гэндальф, очевидно, ждал вопросов хоббита, а тому вдруг совершенно расхотелось их задавать. С необычайной остротой ему вдруг привиделась огромная, острая, смертоносная стрела, что по-настоящему живет лишь краткое мгновение перед тем, как поразить цель; и этой стрелой были они – Фолко Брендибэк и мирно храпящие бок о бок гномы. Они сами выбрали свою долю, и что толку теперь вести многоразумные и многоважные разговоры?! Что толку говорить с этим посланцем Валаров, если в ответ он все равно будет слышать только одно – Весы… Весы… Весы!
– Зачем ты пришел? – медленно начиная закипать, заговорил хоббит. – Что ты, великий, мудрый и всесильный, в сравнении со мной, маленькой песчинкой в море Смертных, что ты можешь сказать мне? И если ты так могуч, и если знаешь смысл нашего похода – почему бы тебе не сделать кое-что для Средиземья? Почему бы вашим хваленым Валарам не показать свою силу и свое могущество, обратив его на благие дела?! Почему бы вам самим не прикончить Олмера, золотоискателя из Дэйла, зачинателя новых кровавых смут в Средиземье? Для чего вы тогда вообще?! Вы, Великие и Сильные, убрались куда-то за горизонт, предоставив право копаться в этой жуткой каше нам, мало что понимающим, почти ничего не умеющим, кроме как отдать свои ничего не значащие жизни?!
Он выкрикнул это единым духом, сжимая кулаки и покрываясь холодной испариной; злые слезы некстати навернулись на глаза.
Олорин сидел, не меняя позы, да и зачем ему было ее менять – духи не устают; с замиранием сердца Фолко ждал ответа.
– Ты прав в том, что я не могу пойти против Закона Весов, – заговорил Олорин, и хоббит удивился бесцветности голоса гостя – словно и не было его вспышки, словно вообще ничего не случилось. – Но в остальном ты заблуждаешься, и опасно заблуждаешься! Примерно такие же рассуждения мне уже доводилось слышать.
– Знаю! В Нуменоре, незадолго до его Падения!
Казалось, Олорин был удивлен, недвижное доселе лицо, а точнее – маска, вздрогнуло, глаза впились в хоббита.
– Как это стало тебе известно?
– Нетрудно было догадаться, – буркнул хоббит. – Уж тебе-то должно быть известно, что голова у нас, невысокликов, порой соображает, и даже неплохо! Что же еще могли там говорить?
– Но я все же закончу, – овладев собой, невозмутимо продолжил Олорин. – Ты говоришь – где же эти Валары, почему не покончат со Злом. Да знаешь ли ты, что такое Зло?
– Зло – оно очень разное, и нелепо пытаться истребить его на вечные времена. – Злость снова прорезалась в голосе хоббита; казалось, не он, а кто-то другой, сильный и знающий, говорит сейчас его голосом; только что произнесенное им было изречением Элронда, записанное Бильбо в Ривенделле и переведенное им на Всеобщий Язык. – Не надо говорить мне, что Зло многолико и неистребимо, что Добро для одних оборачивается Злом для других, и так далее. Каждый встает на ту сторону, которая заставит молчать его совесть – если, конечно, у него есть выбор и есть совесть.
– Тогда я скажу тебе по-другому, – сказал Олорин. – Разве вы. Смертные, бессильные тряпичные куклы, какими забавляются ваши дети? Разве вы лишены разума, воли и тяги к свободе? Разве могут Валары распоряжаться вашими жизнями, разве могут направлять ваши пути против ваших же желаний и устремлений?! Один лишь раз Валары воззвали к Единому – когда был повержен Нуменор, стремившийся в безрассудной гордыне своей опрокинуть наш миропорядок. Поверь мне, все обитатели Благословенной Земли по сей день не перестают оплакивать те ужасные времена и гибель Великого Народа. И все Валары сожалеют и скорбят об этом. Кто же вы будете, если мы станем за вас расправляться со всяким, кто посягнет на мир и покой Запада? Пойми, невысоклик, Валары, о которых ты так страстно хотел узнать хоть что-нибудь – это лишь Силы Арды, Стихии, и не в их власти пасти народы железным посохом.
– Но в их власти – вздымать и рушить горы, изменять русла рек, покрывать лесами безжизненные пустыни, – возразил Фолко. – Что перед этой силой человек, гном или хоббит, что перед этой силой страны и королевства, крепости и армии, отвага и доблесть?
– Валары не властны над путями и судьбами Детей Единственного, – казалось, в голосе Олорина зазвучала усталость. – Именно потому, что Зло многолико и никто, даже Валары, не смеет судить о то, что есть Зло, а что – Добро.
– Так почему же ты три тысячи лет был Врагом Саурона?!
– Это другое. Саурон Великий – он прост, понятен. Всевластие ради всевластия – вот что было его целью. Ничего не нес он людям, кроме рабства и горя. Но на чью сторону прикажешь становиться мне в споре тех же басканов с дорвагами?
– Тот, кто первый напал! Тот и виновен, что тут думать?
– А если он лишь упредил нападение другого? Можно сказать, что виноват тот, кто первым замыслил… Короче, мы очень хорошо можем сказать, что Зло, когда говорим о насилии, убийстве, грабеже, обмане, лжесвидетельстве и так далее, но когда речь заходит о народах и государствах – тут бессильны даже Валары. Силы Арды лишь поддерживают равновесие в мире. И я пришел к тебе помочь в твоем пути.
– Ты знаешь, как убить Олмера?
– Почему эти слова Радагаста так засели у тебя в голове? Да, я сам советовал тебе держаться его, но никогда не думал, что он даст тебе такой прямой совет, более смахивающий на приказ. Я виделся с ним, мы говорили о многом. Он не знает, откуда сила Олмера, но я, кажется, догадываюсь. Не зря же я провел в Средиземье всю Третью Эпоху! К Олмеру медленно перетекает Сила Тьмы, но почему именно к нему и каким образом – кто знает?
Это предстоит решить тебе.
– Ну, а если я ошибусь? И вообще, почему я? Никаких колец я не подбирал, ни за каким драконьим золотом не гонялся – почему я? И правда ли, что, если нам посчастливится убить Олмера, Тьма отступит?
– Отступит, – серьезно кивнул Олорин. – Олмер – ее знамя, ее средоточие, он – острие ее копья. Но вот почему он стал таким и почему его сила возрастает все время, я не знаю.
– Тогда скажи, как относиться к словам Наугрима, и вообще, кто он такой? Я спросил его, но он почему-то не ответил.
– Разве ты не догадался? Он из рода Черных Гномов, той загадочной силы, перед которой я вынужден был отступить в свое время, не найдя с ними общего языка. А словам его нужно верить. Ты и впрямь вытащил себе удивительный жребий, и Олмер невольно сам помог тебе – подарил чудо из чудес, клинок Отрины, или Белег Анка по-эльфийски, Когти Мощи. Вот уж ума не приложу, зачем он это сделал! Из Благословенной Земли тоже видно далеко не все, так что не рассчитывай на мое всезнание.
– И я снова спрашиваю тебя, – устало понижая голос, сказал Фолко, – чем ты можешь помочь мне? Не можешь – так прощай, а можешь – помоги. Так говорят у нас. Не пойму я тебя, Гэндальф. Ничего по сути ты не сказал. Как шел я убивать Олмера, так и иду. Как не знал, что делать с Ночной Хозяйкой и прочими прелестями, что поджидают меня на Востоке, так и не знаю. К чему же вся наша беседа? Помощи я жду от тебя, помощи дельным советом! Что нам делать с Пожирателями Скал, которые ползут на Запад? Как противостоять внушаемому ими страху? Что делать, если мы погибнем и не выполним долга?
Собирать ли силы, просить ли помощи? Где, как, у кого? Перед тобой открывались ворота сильнейших крепостей Средиземья, и те, что были под твоей защитой, могли запросто говорить с королями и властителями. У них было Кольцо – зримое и ужасное доказательство, и они шли не вслепую, пока ты был с ними, и ты успел указать им верную дорогу. А что можем мы?!
Помоги нам, пойдем вместе с нами! А самое лучшее – если Валары не могут уничтожить одного-единственного Олмера, не духа, человека, ставшего, по твоим словам, острием Копья Тьмы, почему этого не сделать тебе? Ведь ты же в один миг можешь оказаться возле него…
– Я провел в Средиземье всю Третью Эпоху, – тихо сказал Олорин. – И за все это время не убил ни одного человека, даже если он служил Врагу.
– Понятно! Грязную работу должны делать другие?!
Фолко поднял глаза – и замер: у костра было пусто.
«Привиделось мне все это, что ли? – в недоумении ломал он себе голову, беспокойно ворочаясь на жесткой подстилке. – Что это было? Если Гэндальф… Нет, не похоже. Наверное, и впрямь Олорин, хотя, вразуми меня, Дьюрин, как сказали бы гномы, если я знаю, кто это такой на самом деле.
Нет, Гэндальф – тот Гэндальф – он бы не исчез. Он стал бы спорить, браниться и в конце концов просто взял бы за руку и повел – до тех пор, пока я бы не понял, куда надо идти самому. Наверное, Гэндальф – это все же не весь Олорин… а может, и нет, кто его знает. Гэндальф был, судя по Красной Книге, почти человеком… Только больше мог и знал больше – раз в сто. А потом ушел… И, наверное, это был все-таки Олорин, то есть – и хотел бы помочь, да не очень понимает как, а может, и я, глупый, не понял его… Помочь-то он хочет – это от Гэндальфа, да и Олорин сам всегда жалел обитателей Средиземья… Но вот Весы и всякие темные слова – что можно, чего нельзя – это от Олорина, как пить дать…»
– Ты почти прав, невысоклик, – вдруг раздался чей-то едва слышный вздох в окружающих зарослях – словно легкий ветерок пробежал по кронам.
Беспокойство как-то сразу унялось, и хоббит спокойно уснул.
***
Наутро они обсуждали планы. Разведчики-дорваги говорили, что припасы у них не бесконечны и что, если они хотят хоть что-то выяснить, надо поворачивать на восток и переваливать через Опустелую Гряду – Келаст знал здесь тайные тропы. Эрлону было все равно, лишь бы поближе к врагам, чтобы поскорее посчитаться за все, однако гномы и хоббит сидели в нерешительности.
В самом деле, мешки с провизией через неделю-другую начнут показывать дно; дорога же к Дому Высокого и Тропе Соцветий займет несколько месяцев.
Они рассчитывали на охоту, но дичи в этих краях совсем не было. Наконец решено было рискнуть и приблизиться к становищам олмеровского войска, чтобы раздобыть пропитание, после чего уже пытать счастья в поисках Небесного Огня. У хоббита душа не лежала к этому, смутное и нехорошее предчувствие не давало покоя; но своих тревог он не сумел никому объяснить, даже Торину, и ему пришлось подчиниться. Они повернули на восход.
Глава 6. СЕРЫЙ ВИХРЬ
– Опять подковы, – мрачно изрек Келаст, склонившись над пересекающим едва заметную тропку ручьем.
Третий день шли они в глубь гор, вокруг становилось все сумрачнее и угрюмее. Леса исчезли; склоны покрывал густой кустарник, и Келасту стоило немалых трудов отыскать свою заветную тропу. Однако очень скоро выяснилось, что она облюбована не им одним: встреченные ими отпечатки были уже четвертыми. Остерегаясь засад, они, тем не менее, не могли никуда свернуть – кусты стояли стеной, оставалось надеяться на слух хоббита и опыт Келаста.
Они тронули поводья. Глубокое и узкое ущелье, по которому они ехали, плавно заворачивало на юго-восток, постепенно расширяясь; хоббит приободрился при виде чистого неба над головой, но радоваться пришлось недолго – ветер, дувший им в лицо, неожиданно донес звуки конского ржанья.
Кто-то еще был в этом ущелье – и двигался им навстречу.
Быстро, но без спешки, они свернули с тропы, укрываясь в зарослях.
Приученные, легли на землю боевые кони дорвагов; хоббит натянул лук, остальные обнажили мечи, Торин вытащил из-за пояса топор. Потянулись минуты ожидания… Еще два или три раза до их слуха доносились приглушенные голоса, даже смех, скрипели камни под чьими-то сапогами, но мимо них так никто и не прошел. Постепенно все вновь стихло.
Шло время, они недвижно лежали в кустах, и никто ничего не мог понять.
Были здесь люди или не были? Чьи это были голоса? Хоббит и Келаст проползли сколько могли вперед вдоль тропы – ничего. Ни людей, ни коней, ни следов, ни голосов.
– Что толку сидеть сиднем?! – зло плюнул Торин, когда они вернулись. – Идем вперед!
Осторожно, поминутно оглядываясь и прислушиваясь, они продолжили путь.
Тучи разошлись, солнце палило, в долине не чувствовалось ни малейшего дуновения, и путники обливались потом, не решаясь расстаться с доспехами.
Среди зелени все чаще попадались голые серые куски скальных стен; склоны становились все круче, окружающие горы все выше. Наконец зеленые волны кустов разошлись; исполинские серо-синие склоны взметнули ввысь острые, точно мечи, вершины, и Келаст неожиданно остановился.
– Ничего не понимаю, – он утер пот, – этого раньше не было! Слышите?!
Не было раньше таких круч! Или я окончательно выжил из ума?
– Как не было? – медленно проговорил Торин. – Ты что, хочешь сказать, что не знаешь, куда нас завел?!
– Знал – до этой минуты. – Келаст угрюмо озирался.
Снова что-то горячее тревожно шевельнулось в груди хоббита. Он вытащил Клык, как он стал называть про себя чудесный кинжал, – по краям клинка горел мрачный багровый огонь, синие цветы казались окруженными темным пламенем.
– Враг близок, – едва выдавил он и облизнул пересохшие губы.
– Повернем или пойдем дальше? – обвел остальных тяжелым взглядом Торин.
Дорваги молчали, потупясь, один Эрлон с лязгом вогнал в ножны до половины обнаженный клинок и заявил, что он лично назад не повернет, когда до становища его кровного врага осталось всего ничего.
– Но нас могут перестрелять в этой ловушке, как куропаток, – скрипнул зубами один из дорвагов.
Фолко заметил, что все они смотрят на Келаста, очевидно, ожидая его решения.
– Нечего лезть на рожон, когда не знаешь даже, где он, – проговорил наконец Келаст.
Его товарищи поспешно закивали. Теперь настала очередь скрипнуть зубами Торину.
– Ты знаешь другую тропу за Гряду?
– Знаю, но до нее – дней пять ходу.
– Тогда поворачивайте назад, если хотите, – выдохнул Торин.
Фолко заметил, что бывалого тангара бьет мелкая дрожь. Хоббит и сам чувствовал, что лучше бы, конечно, повернуть, но что-то заставило их в тот день отбросить все страхи и, несмотря ни на что, упрямо лезть на тот самый рожон…
***
Весь день они шли, хоронясь в зарослях, хватаясь за оружие при каждом подозрительном шорохе. Но в долине все было тихо – только шмели деловито жужжали среди цветов, нимало не заботясь о всяких там войнах. Постепенно долина стала расширяться, по склонам замелькали сосны, и к вечеру они ехали уже в густом красноствольном бору. Но от хоббита не ускользнуло, что и тут почти не было птиц; и вновь им встретились покинутые малым хлопотливым народом муравьев их высокие жилища. Среди деревьев все чаще стали попадаться мертвые, торчащие, точно обглоданные кости, стволы; на тропе то и дело встречались завалы; серо-зеленый мох уже глубоко въелся в кору павших деревьев; кроны над головой смыкались все плотнее и плотнее, в ряды сосен все чаще вонзались копья седых елей, лес становился гуще – и все больше и больше стояло и валялось в нем мертвых деревьев. Наступила странная, точно ватная тишина, которую страшно было потревожить звуком; они ехали в молчании. Небо вновь заволокли серые тучи, откуда-то слева потянуло знакомым запахом болота; незамедлили, явили себя и полчища комаров.
Тропа продолжала услужливо разворачивать перед ними свои изгибы, но у хоббита уже не оставалось сомнений, что она ведет в ловушку. Клык, казалось, ожил, просясь в ладонь; теперь края клинка казались раскаленными. Словно вязкая трясина затягивала их куда-то; но с каждым шагом в сердце хоббита росла и крепла та веселая предбоевая злость, что дает силы бестрепетно идти, веря в себя и друзей, на кажущуюся непреодолимой стену чужой стали; он хотел боя и ждал его, и это совсем уже было не похоже на хоббита.
Ближе к сумеркам лес поредел. Тонкие сухие лесины торчали тут и там из толстого слоя мхов; где-то неподалеку раздавалось журчание воды, по впадинам собирался туман. Зелени становилось все меньше, и наконец они очутились на обширной серой пустоши, утыканной сиротливо торчащими мертвыми стволами. Тропинка оборвалась, упершись в какую-то причудливую мшистую корягу, и они остановились в нерешительности. Фолко невольно прикрыл глаза, как делают уставшие после долгой и трудной работы, какой показался ему путь через долину. Они пришли.
Он смежил веки, покачиваясь в седле, пони беспокойно переступал с ноги на ногу, но пустошь не исчезла. Закрытыми глазами Фолко видел ее столь же ясно, как и открытыми, – только теперь в ее дальнем конце, там, где скалы угрюмо сдвигались, сжимая в своих объятиях мертвый лес, среди густого бурелома, он увидел небольшую серую фигурку. Как от удара, он вздрогнул и поднял веки – ничего. Вновь зажмурился – человеческий силуэт, тощий, словно палка, теперь не был неподвижен: он медленно вздымал руки, и в воздухе словно загудела противная, визгливая, точно надорванная, струна; хоббит ощутил толчок в грудь, как будто его кто-то ударил; испуганно заржали кони, беспокойно крутясь на месте; на миг оглянувшись, хоббит увидел, как страх исказил, изломал лица друзей, как один из дорвагов упал на одно колено, как пытается осадить храпящую и пятящуюся лошадь Келаст, как Малыш с дергающейся щекой пытается вырвать из ножен вдруг застрявший в них меч; было очень странно глядеть на все это, он словно сидел на представлении, разыгранном умелыми лицедеями: ему самому не было страшно, лишь рукоять Клыка вдруг стала очень горячей, так что жар чувствовался даже сквозь латную рукавицу; и тогда, не имея ни малейшего представления, что ожидает его впереди, кроме смутных слов Наугрима о Сером Вихре, хоббит крикнул друзьям:
– Не двигайтесь! Я сам!
Он соскочил с пони и пошел вперед, спотыкаясь, не глядя под ноги, чтобы не потерять своим внутренним взором фигуру, маячившую вдали, одновременно освобождая колчан.
– Куда?! – раздался за спиной суматошный вопль Торина.
Хоббит не обернулся – но внезапно ощутил, совсем близко, чье-то плечо.
Он чуть скосил глаза – рядом, по-медвежьи раскачиваясь и широко расставив ноги, шагал Эрлон – рот оскален, глаза навыкате, в руке – видавший виды меч, что подарили ему на дорогу Шаннор и Ратбор. Больше никто не смог последовать за ними, и Фолко понимал почему – мутной волной, гасящей волю, накатывался страх, но в этот миг хоббит словно раздвоился – один корчился в муках ужаса, другой взирал на это холодно и отстранение, прикидывая расстояние и упреждение, чтобы свалить врага, кто бы он ни был, первой же стрелой; и тело повиновалось второму, пока первый заходился в беззвучном истошном крике.
Серая фигура на другом конце пустоши вдруг стала расти, вытягиваясь вверх, угрожающе вздымая ставшие вдруг очень длинными руки.
Каждый шаг давался хоббиту с трудом, словно он тянул за собой на веревке тяжелый груз; но расстояние сокращалось…
Что произошло дальше? Об этом каждый потом говорил по-разному. Тишину пустоши внезапно нарушили крики команд, хрупанье десятков ног по мху, звон оружия, треск веток – сзади надвигались какие-то вооруженные люди.
Хоббит невольно оглянулся – и тотчас получил такой удар в затылок, что перед глазами вспыхнули многоцветные искры, он не удержался на ногах, ткнулся лицом в мох и увидел медленно отваливающийся серо-зеленый пласт, обнажающуюся землю – и белесую змеиную голову, холодный блеск глаз и дрожанье раздвоенного жала. Откуда-то он вспомнил, что такие змеи страшно ядовиты, – и потерял голову, точно наяву почувствовал прикосновение холодной шершавой чешуи, стремительную и острую боль от вонзающихся смертоносных зубов, увидел себя, мечущегося в последних мучениях, в ужасе перед черным ничто, – и «второй» хоббит, крепко державший до этого в руках лук и стрелу, вдруг рассыпался, развалился, исчез, словно дым под ветром; остался лишь «первый» – и никогда после Фолко не мог вспомнить, кто же из друзей вытащил его с этого жуткого места.
Пришел он в себя, когда была уже ночь. Горел костер, дорваги стояли у края светлого круга, держа наготове оружие, и Фолко понял, что страх оказался настолько велик, что даже эти опытные воины поддались ему до такой степени, что сделали то, на что не решились бы никогда, находясь в такой близи от врага, – развели костер и не выставили дальней стражи; очевидно, ни у кого не хватало сил отойти от огня, казавшегося самой надежной защитой от любой нечисти.
На бревнах, угрюмо уставившись в землю, сидели Торин и Малыш; Келаст, судя по наморщенному лбу и едва заметно шевелящимся губам, что-то вспоминал, Эрлон, точно пойманный хорек, неутомимо шагал туда-сюда перед костром. Никто не снимал доспехов.
– Что это было? – с трудом спросил хоббит. – Откуда змеи?
– Какие змеи? – вдруг с удивлением откликнулся Малыш. – Ты змей видел?
– Вот-вот, – не поднимая головы, буркнул Торин. – Ему – змеи, дорвагам – незнамо кто, вроде не то гурры, не то еще кто, нам с Малышом… ну, об этом не вслух. – Он вздрогнул. – Эрлону вот дракон показался…
– Что ты говоришь, Торин?
– Что тут говорить! – На лице гнома была жесткая усмешка. – Ничего этого не было! Морок это был, обман, колдовской туман! Тот, кто сидит в этой пустоши, решил покончить с нами разом и наслал на каждого из нас то, чего тот боится больше смерти. И он достиг своего – мы бежали! – Он вновь усмехнулся. – Да только ошибся этот! – вдруг рявкнул гном, хватив кулаком по бревну. – Ошибся в том, что мы остановились да догадались, что он сам нас боится, иначе бы действовал умнее, показал бы всем одно и то же!
– Раз боится – значит, можно прорваться! – глубокомысленно заключил Малыш. – Когда пойдем?
– Куда? – зарычал Келаст. – Чтобы снова бежать сломя голову, ничего не видя и не понимая? Кто-нибудь может сказать, кто или что это?
Ответом было молчание. Келаст неспешно обвел всех взглядом и продолжал:
– Нужно поворачивать и уходить, пока не поздно, к югу. Иначе мы просто останемся без крошки хлеба!
«Снова назад, – подумал хоббит. – Нет, поздно. Мы подошли почти к самому логову Олмера, и поворачивать уже нет смысла. Хотя Наугрим и говорил, что Олмера нужно ждать у Дома Высокого, вдруг нам повезет? Вдруг он окажется здесь? Но для этого надо пройти пустошь…»
– Эй, кто там?! – суматошно заорал вдруг один из дорвагов. – К оружию!
Над ухом хоббита что-то взвизгнуло; вынесшаяся из мрака длинная стрела отскочила от скрытого складками плаща доспеха Малыша. Они вскочили на ноги, хоббит машинально опустил глухое забрало – и вовремя! Вторая стрела ударила прямо в лицо, он пошатнулся, но быстро пришел в себя, к собственному удивлению ощущая какое-то странное облегчение: стрелы – не призраки, с ними можно управиться.
Келаст наугад ответил невидимому врагу своей стрелой; нашла ли она дорожку или пропала даром – кто мог сказать? Ни звука, ни стона… Только шелестит, склоняясь под ночным ветром, жестколистный тамариск.
Всю ночь простояли они, не выпуская из рук оружия; всю ночь слушали недобрые, глухие голоса каких-то странных существ, перекликавшихся неподалеку; иногда что-то тяжелое, шурша, проползало у самой границы светового круга. С короткими гортанными вскриками несколько раз над костром пронеслись какие-то крылатые тени; хоббит сбил одну из них, но темное тело, беспомощно трепыхаясь, упало где-то в зарослях, куда никто не рискнул отправиться.
Томительно тянулись нескончаемые ночные часы, едва заметно проглядывала сквозь низкие тучи желтая луна. Под утро, когда мрак, прежде чем рассеяться, становится особенно непроглядным, вокруг них вновь воцарилась недобрая тишина, безмолвие нарушали лишь странные звуки, как будто кто-то тяжелый и грузный крадется по кустам, стараясь производить как можно меньше шума. Костер трепетал, понемногу угасая, дорваги пятились все ближе и ближе к умирающему огню.
Неистовое ржание их смертельно перепуганных коней ударило по сознанию точно тяжелый молот; лошади в безумии пытались оборвать привязь. Гулко бухнуло и оборвалось что-то в груди – они смотрели на восток, в сторону пустоши, откуда, как ясно чувствовал Фолко, вновь надвигалось нечто, угрожающее и непонятное.
Глухой рев, треск ломающихся веток; мигнул и изошел предсмертным сизым дымом костер, в золе лишь алели уголья, но свет не исчез – осталось бледно-зеленоватое сияние, на фоне которого на мгновение до рези в глазах четко стали видны скрюченные ветви кустов; а потом ветви вдруг словно растворились, и перед путниками возникла ужасающая, странная форма уродливой жизни, какую никто из них не мог представить себе в самых страшных снах; откуда, из каких глубин было вызвано это существо, никто не знал и не мог даже догадываться. Они увидели два ряда острейших зубов, желтые клыки, покрытую слизью морду: беспрестанно шевелящиеся конечности заканчивались когтями, шуршало, беспокойно извиваясь, слабо светящееся членистое тело. Низкое, плоское и длинное существо с двумя глубоко посаженными горящими зеленым огнем глазами остановилось; в горле его заклокотало, и друзья услыхали не то кваканье, не то хрипение; несколько хватательных конечностей поднялись в воздух, угрожающе протягиваясь к ним.
Ужас и омерзение парализовали на миг всех. Сухая спина и источающее слизь брюхо, беспокойно шевелящиеся ноги и зеленоватое свечение вокруг увенчанной рогами уродливой головы…
Со звонким хлопком тетива эльфийского лука хлестнула по кожаной рукавице на левой руке хоббита. Стрела вонзилась прямо в левый глаз страшилища, но не застряла, а, окруженная алым сиянием, пронзила насквозь голову и туловище, и в следующий миг они увидели ее воткнувшейся в землю; красноватый свет, исходивший от стрелы, освещал травинки, закрытые до этой секунды телом чудовища.
– Морок! – диким голосом заорал Малыш, выхватывая из костра пылающую ветку и запуская ею в морду страшилищу.
Головня пролетела насквозь и, чадя, упала где-то возле хвоста призрака.
Вслед за Малышом стали швырять сучья и остальные, торопливо зажигая их от еще дышащих в золе углей.
Контуры чудовища стали быстро таять, точно туман под солнечными лучами; мертвенный зеленый свет отступал перед веселым и живым светом рыжего пламени, Келаст – на всякий случай, что ли? – рубанул по голове чудовища мечом – клинок со свистом рассек воздух и глубоко вонзился в землю.
После этого очертания страшилища окончательно потеряли четкость, растаяли и исчезли; лишь десяток разбросанных горящих ветвей остались на земле.
Друзья вновь раздули костер.
– Ну?! Поняли теперь?! – Голос Торина звучал приглушенно из-под опущенного забрала. – Если мы не испугаемся, то с нами ничего не будет.
Нужно идти вперед и не опускать взгляда.
– А это? – Келаст поднял с земли валявшиеся там стрелы и стал пристально их разглядывать. – Это разве морок? Значит, тут есть люди с луками, и раз у них не вышло с призраком, наверняка вновь появится кто-то живой!
Однако до утра так никто и не появился, хотя глаз они, конечно, уже не сомкнули. Сперва насылаемые на них какой-то злобной силой видения отстранение бродили где-то у края кустов; друзья оказались в замкнутом круге зеленоватого свечения; уродливые многорукие, многоглавые тени вставали по краям, что-то свистело и ухало в чащобе, и хоббит с трудом противостоял подкатывающим, словно тошнота, приступам липкого страха. Не сомкнув глаз до утра, простоял он на одном колене, с готовым луком и наложенной стрелой. И он готов был поклясться, что бродящие вокруг страшилища сейчас обрушатся на их лагерь, растопчут и сомнут их, но, похоже, все эти чудища были лишь наведенными на них обманными видениями – ни одно из них не приблизилось к костру. Не раз доносился из чащи и приглушенный лязг оружия, голоса, отдававшие короткие и отрывистые команды – но был ли это также морок, Фолко не мог понять. Зловещее сияние на его заветном клинке не угасло; и тяжелее всего была мысль о том, что враг совсем близко – а взять его нельзя. Ближе к утру тени постепенно исчезли, утихли звуки и голоса, воцарилась молчаливая недвижность. Все замерло, словно в предчувствии боя; и друзья, без споров и несогласий, молча поправив оружие и проверив лишний раз застежки доспехов, с первыми лучами солнца, пробившимися в долину, развернулись в цепь и двинулись к пустоши.
Вот и знакомые частоколы сухих лесин, вот и бочаги черной воды среди моховых одеял, вот последние живые деревца остались за спиной… вот перед ними пустошь. Серый мшанник, несколько вывернутых полусгнивших коряг…
Чего тут бояться? Нужно только не останавливаться, нужно давить в себе все, что мешает целиться стрелой и работать мечом, и тогда, тогда…
Фолко не успел подумать, что будет тогда. Вся пустошь внезапно зашевелилась, пришла в движение, целые пласты мхов и дерна отваливались, открывая глубокие зловонные ямы; и из этих ям на них хлынули змеи. В мгновение ока шипящий, извивающийся поток полился навстречу друзьям; и не было ни единой свободной кочки, ни единого просвета в этом непрерывном движении; мириадами крохотных холодных взоров прямо в глаза хоббиту впервые по-настоящему взглянула Смерть.
Он не гадал – морок это или действительность; забившийся где-то у самого сердца холодный, как лед, ключ неотвратимых мыслей не оставлял сомнений; но надо было найти средоточие противостоящей им силы, и хоббит, вырвав из ножен специально перевешенный из-под кольчуги на грудь Клык, увидел врага – внутренним зрением.
– О Айну, кано ми ку ре ми камба. Белег реаглар!
Услыхали ли его те, к кому он обратил в тот миг свои мысли? Кто знает, но, когда Фолко зажмурился, он вновь увидел тощую серую фигуру; ее воздетые костлявые руки гнали на них змей, точно пастух – скотину; поток мерзких тварей быстро приближался. До слуха хоббита вновь донеслось испуганное ржание коней; не оглядываясь, он, однако, понял, что дорваги и гномы, ощерясь и низко присев, уже приготовились рубить эту подползающую неминучую гибель. И тогда он выпустил стрелу наудачу, в гущу извивающихся тварей; оставляя за собой в воздухе стремительный багровый росчерк, словно оперенная огнем, стрела вонзилась среди гибких спин, украшенных коричневым узором; в мучительной конвульсии пораженная змея, запрокидывая уродливую голову и выбросив раздвоенное жало, оплела древко, но тут же бессильно опала. Однако вокруг эльфийской стрелы образовался свободный круг, шириной в несколько локтей; и тут хоббит совсем пал духом. Он вдруг подумал, что в действительности ничего этого может не быть, что враг, наводящий на них помрачение, способен показать им что угодно, в том числе и умирающую змею, а потом они, окруженные со всех сторон, просто погибнут, потому что уверуют в то, что укушены; но как знать, есть ли все это на самом деле, если все твои чувства могут обмануть тебя?! Быть может, мы полагаем, что змеи – это морок, а на самом деле они есть? Или решим, что они есть на самом деле, и в ужасе побежим перед бесплотными и бессильными призраками?
Надо дотянуться до этой фигуры!!!
Стоп! В голове вдруг стало ясно, неведомо откуда пришли рассудительность и спокойствие. Ты сам, мой невидимый враг, указал мне дорогу к тебе! А ну!.. И хоббит, не жалеючи, выхватил из колчана пук заветных стрел. Короткий взблеск – стрела вонзилась в нескольких саженях перед ним, и он бегом бросился к ней. Поспешно выпустил в землю еще несколько, так чтобы они образовали неширокий круг, Фолко встал в середину – и вовремя! Он едва успел перевести дыхание после умопомрачительной гонки наперегонки со змеиным потоком – но успел, и теперь ползучие твари лишь бессильно шипели, со всех сторон обтекая его убежище и время от времени корчась, словно от ожога, если оказывались слишком близко от воткнутых в мох стрел.
«Я не промахнусь, я не зря был первым среди друзей!» – мелькнуло в голове хоббита.
И он, не раздумывая, поспешно плюхнулся прямо на землю и, упершись ступнями в концы лука, растянул его двумя руками насколько позволила его самая длинная стрела; серая тень тревожно заколыхалась, его противник почуял неладное и, повернувшись, заторопился было прочь…
– О Манве Сулимо! – истово выдохнул Фолко и, почти не целясь, действуя по тому чудесному наитию, что появляется иногда в моменты смертельной нужды, пустил свою самую заветную стрелу, на две ладони длиннее прочих.
Стрела взмыла ввысь, и вновь хоббит увидал за ней тонкий шлейф алого пламени, а наконечник ее блистал, словно крошечная звезда; время замерло, стрела медленно-медленно удалялась, невесть откуда налетевший ветер подхватил ее, она на миг замерла в наивысшей точке своего полета и низринулась вниз, опираясь на мягкие незримые крылья; серая тень шатнулась было в сторону, но поздно, слишком поздно, – огненная нить пронзила туманные серые складки просторного плаща, тонкий визг в клочья разорвал тишину, и тень согнулась, точно от нестерпимой боли. Только тут глаза хоббита наконец увидели, что происходит вокруг.
Змеи, точно обезумев, вцеплялись своими длинными ядовитыми зубами друг в друга, между ними началась смертельная и бессмысленная битва, ибо все дрались против всех; и шипящий клубок покрыл все вокруг хоббита; но, оглянувшись, он с облегчением увидел, что волна змей так и не докатилась до его друзей, замерших с мечами наголо.
По-прежнему тонко вереща и завывая, фигура с торчащей из правого плеча стрелой, нелепо дергаясь, вновь подняла руки, и змеи повернули назад, откатываясь от своих ям, где они, очевидно, гнездились. Твари текли дальше, в лес за пустошью, и движения их стали вялыми, прерывистыми – из них словно уходила жизнь.
Позади Фолко услышал крики – друзья бежали к нему, по пути рубя наотмашь задержавшихся или медленно уползающих гадов; некто в сером плаще, пошатываясь, уходил, растворяясь между деревьев, и хоббит мог лишь бессильно наблюдать – второй такой стрелы у него не было. Он стал поспешно собирать послужившие ему защитой стрелы, воткнутые в мох вокруг него.
– Вперед! Слава Дьюрину, мы его сокрушим! – яростно зарычал Торин, поравнявшись с уже готовым к рывку хоббитом.
И они бросились вперед, тяжело дыша от усилий, – бежать во всю прыть по кочкам и ямам в полном вооружении оказалось весьма утомительно; но фигура в сером близилась, они настигали, настигали!
Очевидно, поняв, что ему не уйти, их неведомый противник остановился.
Теперь хоббит видел даже его лицо – костистое, изможденное лицо древнего старика; что-то странно знакомое показалось ему в этом когда-то надменном и гордом облике; расстояние сокращалось – но тут уже несколько мгновений мучившая хоббита какая-то неразличимая мысль наконец обрела вид – из-под пробившей плечо старика стрелы не вытекло ни капли крови!
«Что мы можем сделать с духом?!» – последнее, что успел подумать хоббит, когда старик вдруг отчаянно и судорожно, неверным движением взмахнул левой рукой, и из-за плотных зарослей низкорослых сосенок наперерез разогнавшимся гномам и дорвагам бросились вооруженные люди с кривыми клинками наголо.
Секунды оставались до сшибки, но какими они оказались долгими; хоббит успел разглядеть до мельчайших черточек лицо противостоящего ему воина; он запомнил безумный огонь в глазах безымянного противника, его затуманенный взор, его раззявленный в истошном вопле рот между спускающимися от излобья шлема двумя железными полосами, закрывающими щеки.
Они столкнулись, и эта схватка разительно отличалась от всех, через которые уже довелось пройти хоббиту. Он чувствовал, как его руки словно наливаются невесть откуда взявшейся тяжестью, куда-то пропадает всегдашняя легкость; врагов вдруг стало много-много, ему показалось – несметные полчища; со всех сторон, одинаковые, в каком-то развевающемся тряпье, под которым виднеется давно не чищенная сталь доспехов; а этот, в сером, – вон он, за их спинами, левая рука высоко поднята, правая вроде висит, и он совсем близко, но как всадишь в него стрелу, если сам едва успеваешь отбивать сыплющиеся со всех сторон удары увесистых кривых ятаганов?!
Противники навалились на них всем скопом, идя тесно, плечо к плечу, сбив щиты и прикрывая друг друга. Перед глазами Фолко раз-другой мелькнуло темное лезвие вражьего меча, он отбивался, получил чувствительный удар по боку – мифрил выдержал, но от боли на миг потемнело в глазах, – и тут кто-то из нападающих просто сшиб его с ног ударом щита.
Несколько томительных мгновений он пребывал между небытием и реальностью, ничего не видя, не слыша и не понимая. А когда с трудом открыл глаза и приподнялся на локте – боли он не чувствовал, – то увидел сплошную стену вражеских щитов, надвигающуюся на них, и короткие взблески мечей; Торин и Малыш, неуязвимые в своем мифрильном вооружении, отчаянно рубились, прикрывая собой остальных; справа от них отмахивался своим верным двуручным мечом Келаст; слева, весь ощерясь и что-то истошно вопя, наскакивал, рубил, уворачивался и вновь наскакивал Эрлон, но все его удары приходились в тесно составленные щиты; один из дорвагских разведчиков уже зажимал окрасившееся буро-багровым плечо; а еще двое уже, похоже, дрогнули; а строй начинает загибаться, охватывая их со всех сторон.
Гибель, неотвратимая и неизбежная? Нет, сердце оставалось ясным, словно хоббит видел просто страшный сон, когда знаешь, что спишь и можешь в любой миг проснуться; насколько он был потрясен пережитым ужасом вчерашнего дня, настолько спокоен и холоден он оставался сегодня; а может, он просто не успел испугаться?
Фолко вновь попытался увидеть того, кто противостоял им. Странный дух – если это был дух – никуда не исчез, он по-прежнему виднелся за спинами воинов. Только бы достать его!
Торин обернулся и бросил назад короткий взгляд. Он длился лишь долю секунды, но они с Фолко успели понять друг друга. Фолко освободил придавленный при падении колчан; однако первой стрелой – обычной, он попытался выбить кого-нибудь из нападавших и помочь Малышу, на которого наступало сразу четверо, но та скользнула по закруглению шлема и ушла куда-то в мох. Внезапно Торин что-то громко воскликнул на неведомом хоббиту языке, и они с Малышом прыгнули.
Это был прыжок, перед которым поблекнул бы, наверное, даже Прыжок Берена, восславленный во многих песнях, и Торин обрушил свой топор на верхний край щита, не обращая внимания на сверкнувшие и заскрежетавшие о броню его наплечников ятаганы; он всей тяжестью потянул вниз щитоносца и открыл брешь в несокрушимом строе. А Малыш, скользнувший с непостижимой, змеиной ловкостью куда-то почти под щит, со свистом рубанул вкось, и теперь в стене возник пролом – и в этом проломе, пока щиты не сошлись, хоббит вновь увидел серое лицо того, кто был средоточием противостоящей им силы. Именно туда, в этот пролом, метя под правый глаз на складчатом туманном лице, хоббит выпустил эльфийскую стрелу.
Голубой взблеск – и многоголосый пронзительный вой; и разом рассыпавшийся строй врагов. А потом вдруг дунул злой и жесткий ветер, несущий гнилое зловоние, более всего напомнившее хоббиту запах, шедший от околевшей в подполье крысы, которую долго не могли найти; сосны покачнулись, и там, где стоял старик в сером, они увидели крутящийся темный столб, невесть откуда возникшую воронку, так похожую на широко распахнутую пасть, и освобожденную от плоти глотку какой-то неведомой змеи; и этот вихрь стал расти и шириться, и стихающий визг боли превратился вдруг в чудовищный боевой клич, какого еще не слыхал никто из оказавшихся в тот миг среди его противников. Гномы и люди замерли, в ошеломлении наблюдая за происходящим; никто не мог ничего понять, и лишь у Фолко мелькнуло: Серый Вихрь! Слова Наугрима… Не дать коснуться и краем!
Вихрь накренился, причудливо изогнулся и двинулся им навстречу. Чье-то лицо смутно угадывалось за матовыми сокружиями, высокий лоб, глубоко посаженные темные глаза, тонкогубый, сейчас изломанный то ли от боли, то ли от ненависти рот; и тут раздался голос, после которого у хоббита исчезли последние сомнения.
– Зачем вы потревожили меня? – произнес этот голос, мягко и укоризненно.
Фолко даже попятился – настолько это показалось ему невероятным. Он разом вспомнил и говорящую Башню Ортханка, и тот вкрадчивый, медоточивый голос, что некогда звучал в ее стенах; перед ними был сам Саруман!
Все это мелькнуло в мыслях Фолко, словно чудесное прозрение; однако руки его внезапно налились невесть откуда взявшейся тяжестью, он едва мог пошевелить ими; откуда-то из глубины вихря начало распространяться зловещее багровое свечение, как будто жидкий огонь затягивало в водоворот темной рекой. Голос Сарумана еще имел силу…
И не оставалось времени думать, рассуждать, взвешивать. «Не дать коснуться и краем!» Эльфийская стрела легла на тетиву – жилы на кистях хоббита вздулись, словно он поднимал тяжеленный камень; и, холодно блеснув наконечником, стрела врезалась прямо в середину вихря, туда, где зарождался странный и недобрый багровый огонь.
Что-то оглушительно зашипело, засвистело, белесый пар взметнулся вокруг серой воронки, и то, что говорило с ними голосом когда-то могучего и почти всесильного мага, нагибая раструб вихря, словно голодную пасть, двинулось на них, в извивах своих очень похожее на раненую змею. Стрела исчезла, и хоббит не мог понять, достигла ли она цели; но вихрь шел на них, ускоряясь с каждым мигом, и последним средством, могущим, быть может, приостановить его, оставался только кинжал Отрины, что висел пока на груди Фолко.
Рука нашла теплую, чуть шершавую рукоять. Клинок со странными синими цветами неожиданно ярко сверкнул, и хоббит, далеко вытянув руку с выставленным вперед оружием, сделал короткий, неуверенный шаг навстречу вихрю. Это не зависело от его мужества или стойкости; только он один владел чудесным кинжалом, и, следовательно, только он и мог сделать этот шаг навстречу.
И напиравший на них вихрь неожиданно остановился, словно в сомнении, увидев дивно лучащийся клинок в руках своего врага. Что напомнило ему это сияние? Быть может, темные залы Наргахора, и взлетающий молот в неутомимых руках Отрины, и Наллику, дочь его, медленно произносящую слова рокового наговора и бестрепетно погружающую руки в кипящий металл, отдавая ему частичку своей великой силы? Или, может, пронзающий до последних темных пределов сознания пламень нечеловеческих очей Великого Орлангура в мягкой зеленой полутьме его заповедного логова, запечатленный в узоре на клинке?
Однако дух колебался недолго. Силы его были не беспредельны, нужно было нападать – чтобы победить или погибнуть. Хотя как может погибнуть получивший дар бытия из рук самого Илуватара?
Серая воронка угрожающе нагибалась, стараясь, однако, обогнуть замершего с клинком наголо хоббита и дотянуться до остальных его спутников. Закрывая собою друзей, хоббит держал кинжал уже обеими руками и тоже двинулся вслед за ним; с него градом лил пот, обжигая глаза, и нечем было утереть лоб, нельзя было даже сморгнуть. Вихрь вновь закачался, словно в неуверенности, и тут вперед бросился Эрлон. Прежде чем хоббит успел крикнуть или остановить его, прежде чем остальные успели повиснуть у него на плечах, он прыгнул вперед, и его иззубренный во многих схватках честный дорвагский меч по самую рукоять ушел в основание гибельной воронки.
Но что могла сделать с духом простая, выплавленная людьми сталь? Вихрь не дрогнул, но вдруг низринулся широко распахнувшейся воронкой на дерзкого. Эрлон каким-то чудом успел отпрянуть в сторону, и тут Фолко отчаянным усилием попытался дотянуться острием до страшного вихря – и ему это удалось!
Близко-близко от его лица взметнулась серая муть, но пылающий голубым клинок вонзился в тугие крутящиеся круги, и столб резко изогнулся, точно заламываясь; вновь мелькнуло за пыльным занавесом искаженное нечеловеческой болью лицо; затем все пропало, вихрь стал бессильно опадать, и Эрлон с торжествующим ревом вновь всадил в него свой меч – и тут какой-то серый лоскут случайно задел его. Эрлон коротко вскрикнул и упал без движения.
Спустя несколько мгновений лишь замершее тело человека напоминало о происшедшем. Исчез вихрь, куда-то скрылись только что ожесточенно сражавшиеся с друзьями люди, вынеся даже тело одного из своих, зарубленного Эрлоном; все было тихо, мертвенно-тихо и недвижно. Напрасно они озирались в поисках врага – его не было. Клинок Отрины разрубил какие-то нити, соединявшие эту форму духа с его надмирным сознанием, а может, тот просто скрылся, отложив до времени месть, – этого Фолко не знал. Он поспешно склонился над бездыханным Эрлоном; глаза того были дико выкачены, рот искривлен – но сердце билось. Фолко в замешательстве стал оглядываться в поисках оставшейся во вьюках заветной сумки с целебными травами, но тут Эрлон застонал, заворочался, и взгляд его стал осмысленным. Кто-то облегченно вздохнул, кто-то протянул флягу; чьи-то руки поддержали Эрлона, помогли ему сесть. Взор его блуждал, с губ срывался то ли хрип, то ли низкий, подсердечный стон; руки бесцельно шарили по земле…
Однако мало-помалу он пришел в себя и даже смог взобраться в седло.
Товарищи Фолко улыбались, радуясь, что кончилось на сей раз благополучно, а он не мог отрешиться от слов Наугрима «не дать коснуться даже краем!»…
Они потратили еще немалую долю долгого летнего дня, чтобы отыскать разбежавшихся в суматохе лошадей, собрать оброненное и отдохнуть – если напряженное бдение можно было назвать отдыхом – и, когда солнце перевалило за полдень, наконец двинулись дальше. Дорваги и гномы пристали с расспросами к хоббиту, и Фолко даже охрип, по многу раз повторяя все, что помнил о Сарумане. Особенно жадно его слушал Эрлон; Фолко время от времени все же бросал на него тревожные взоры, стараясь понять, что же имел тогда в виду Наугрим? Время идет, а человеку хоть бы что, сидит себе верхом как ни в чем не бывало.
«Но как можно добить духа?» – недоуменно спрашивал сам себя хоббит и не мог найти ничего толкового в своих мыслях; однако словно чей-то упрямый, настырный голос вновь и вновь звучал у него в ушах, и нелепая тревога вновь оживала в нем; и он был неспокоен, единственный среди остальных своих товарищей.
До вечера все было спокойно. И ночью все было тихо, а вот под утро вокруг их небольшого лагеря постепенно сгустилась нехорошая, вязкая, точно трясина, тишина; лежавший без сна Фолко готов был поклясться, что в недальних зарослях слышится чей-то противный, злорадный смешок. Он приподнялся и схватился за Клык; что-то белесое мелькнуло по другую сторону костра; рядом глубоким сном спали гномы и люди. Но вот чего не могло быть, потому что не могло быть никогда, – спал на посту сам Келаст, лучший следопыт северных дорвагских родов! Хоббит не успел удивиться этому – на него самого навалилась кажущаяся непереносимой сонная истома.
Тяжелыми-тяжелыми вдруг стали веки, смежаясь сами собой… Но Белег Анка был в руке, и его рукоять вдруг стала холодной, точно хоббит сжимал в ладони кусок льда, и Фолко не уронил бессильно голову, у него хватило сил увидеть, как что-то приземистое, словно бегущее на четвереньках, скользнуло от них в кусты; секунду это существо и Фолко смотрели в глаза друг другу, и с хоббита вмиг слетела сонливость – это были глаза Сарумана!
Забыв обо всем, Фолко вскочил на ноги. И, не тратя времени на то, чтобы как следует вооружиться, схватив, кроме верного Клыка, лишь лук и стрелы, он очертя голову бросился вдогонку за этой новой ипостасью Сарумана. В тот миг он еще плохо представлял себе, зачем устремляется в эту почти безнадежную погоню, без доспехов, не предупредив друзей, – но что-то гнало его вперед, что-то не давало остаться на месте; сейчас он казался себе сильным и неуязвимым.
Он видел спину Сарумана. Теперь перед ним уже был не величественный старик, не ужасный вихрь – странное белесое существо, чем-то напоминающее очень длинного, неимоверно костлявого пса с человеческой головой, которая даже издали представлялась голым черепом, обтянутым лишь тонким слоем кожи. Это существо удирало во всю прыть на четырех длинных, многосуставчатых лапах, и удирало весьма быстро – хоббит даже налегке едва поспевал за ним. Клык был зажат в его руке, и края клинка горели грозным боевым огнем; и Фолко ничего не боялся.
Мало-помалу расстояние между ними стало сокращаться, и хоббит стал постепенно отжимать тварь (язык не поворачивался назвать ее именем некогда великого и добродетельного спутника Ауле) к скалам, и существо, видя, что отступление дальше по долине отрезано, само кинулось вверх. По камням в этом месте круто уходила ввысь малоприметная тропка.
Они упорно карабкались по уступам, но хоббит уже понял, куда ведет эта дорожка – к седловине между двумя взметнувшимися точно мечи утесами; очевидно, оттуда можно было перебраться на другую сторону казавшихся неприступными отрогов. Нужно было опередить!
Откуда только взялась ловкость в хоббите, отродясь не занимавшемся скалолазанием? Кто шепнул ему в нужную минуту, что тропа, скорее всего будет огибать этот резко выдавшийся из скалы уступ, и если подтянуться, поднапрячься, то можно сильно срезать поверху; а срезав, оказаться секундой раньше на крутом изломе тропы и встретить исказившееся, страшное, нечеловеческое лицо, не лицо даже – уродливую личину, спокойным блеском клинка Отрины.
То, что стало новой ипостасью Сарумана, в отчаянном прыжке попыталось проскользнуть мимо – напрасно; и Фолко погнал ее вбок, на почти отвесный склон, сам чудом удерживаясь на острых гранях скалы; перед ними разверзся провал, на дне хищно выставили острые зубцы гранитные глыбы; и вот конец, конец и того едва заметного уступа, на котором они держатся; твари отступать некуда, и она замерла, костлявую голову мгновенно покрыли бисеринки пота; Фолко невольно удивился – разве духи могут дрожать от ужаса?
– Чего ты хочешь? – почти простонал вдруг знакомый голос. – Я отвечу тебе, спрашивай, только не губи! Ты, Смертный, не знаешь, что может последовать за этим!
– Ну так говори! – Фолко с трудом перевел дыхание и вытолкнул из себя слова пересохшими губами и языком. – Говори, кто ты такой и что здесь делаешь? Говори, иначе, клянусь бородой Дьюрина, я перережу тебе горло вот этим! – Он потряс Клыком. – А там будь что будет…
И тварь заговорила; поспешно глотая окончания слов, порой сбиваясь на неразборчивое бормотание, со страхом косясь на сверкающий кинжал, который Фолко держал наготове.
Да, это был Саруман – точнее, то, что от него осталось. Исключенный Валарами из Ордена, лишенный почти всей своей силы, он, как, очевидно, известно славному хоббиту, нашел было приют в его, хоббита, родной стране и, если бы не эти проклятые безумцы, та неистовая четверка, сумел бы установить в ней разумный справедливый порядок взамен царившей там анархии и привел бы подданных к небывалому процветанию, если бы… – Гримаса давно пережитой, но незабываемой боли страдальчески изломила кожистые дуги, заменявшие брови, – если бы не нож того негодяя, которого он сам вскормил себе на погибель! Его тело погибло, ветер Манве не дал ему перенестись обратно, туда, откуда он когда-то начал свой роковой путь в Средиземье, и он был вынужден бежать на Восток, подальше от ставшего непереносимым дыхания Запада. Долгие годы он таился здесь, найдя приют в этом ущелье. У него ничего уже не осталось, лишь крохи того, чем он когда-то владел. Но его переход на темную сторону не прошел незамеченным, и Тот, Кто Вовне, не оставил его, Сила стала мало-помалу прибывать, но это была злая и гибельная сила. А он хотел отомстить, неистово желал, он смертельно, больше чем смертельно, ненавидел эльфов, людей и хоббитов. Нет таких слов, чтобы описать проклятия, какие он призывал на их головы! И он не отказался от предложенного дара. Сила заставила его оставить надежное укрытие в этом ущелье, и он ощутил молчаливый, пришедший из-за пределов этого мира приказ идти в Арнор. И он отправился в путь… К нему вновь вернулась способность принимать людские обличья, и вот зимним вечером восемь лет назад пожилой странник по имени Храудун пересек границу Северного Королевства и принялся за давно знакомое дело – сталкивать лбами людей.
– Кто приказал? Почему именно в эти годы, а не раньше и не позже? – жестко давил хоббит, чувствуя неведомую силу за своей спиной и бездонную страшную пропасть, разверстую за его врагом.
– Я не могу сказать тебе этого, – последовал ответ. – Всего лишь знание, пришедшее извне, которому нельзя… нельзя не подчиниться. Нет, слов нет, чтобы выразить это.
– С кем ты был заодно?!
Молчание. Клинок придвинулся ближе. На острие вспыхнула лучащаяся колючим светом багровая звездочка.
– Есть человек, который ищет Небесный Огонь… Я не мог не повиноваться ему! Идти в Арнор – приказал он…
– Имя?!!! Имя, разрази тебя Варда! – в исступлении закричал Фолко.
В безумном гневе, внезапно нахлынувшем мутной волной, он готов был искромсать эту тварь на мелкие куски.
– Его человеческое имя… Олмер.
– Откуда у него сила? Почему ты повиновался ему?! Отвечай!!!
– Ты знаешь его… В нем черная сила, дарованная кем-то неведомым мне.
– Как он нашел тебя?
– Как нашел… Появился в этом ущелье, и змеи не тронули его, и я сам словно окаменел… И стал выполнять все, что он говорил мне.
– Чего он хочет?
– Повергнуть Арнор и покончить с эльфами. Для этого он собирает всю силу Востока и все, имеющее отношение к магии минувшего, все, что может быть обращено против Корабела.
– Зачем ему Небесный Огонь?!
– Не знаю, но думаю, он ищет в нем оружие.
– Что такое Дом Высокого? Может ли Олмер использовать его?
– О, куда он взлетел! – Подобие усмешки растянуло коричневые губы. – По Тропе Соцветий ему не пройти… Как не удалось когда-то мне, как не удастся пройти любому, кто служит кому-либо – Тьме ли, Свету… Пройдет только свободный. Так что ему там делать нечего.
– А почему ты ушел из Арнора?
– Радагаст… Радагаст перестал быть простаком и повелителем букашек.
Совесть, видать, замучила, что всю Третью Эпоху он провозился с птичками-бабочками, предоставив сражаться остальным. Мы встретились… И мне пришлось отступить.
– Кто такие Черные Гномы?
– Одно из Семи Колен Подземного Народа… В отличие от остальных, погнавшихся за богатством и оставшихся вблизи от поверхности, они ушли глубоко-глубоко, в самые глубинные недра. Там они занимаются своей вечной и необходимой для мира работой – крепят кости Земли, подкрепляя их стальными подпорками. Они возлюблены Ауле, он частенько навещает их, стараясь передать им все свое знание, ибо от них зависит – продолжит ли Земля свое существование или же сгинет в какой-нибудь грядущей битве Сил.
Ауле вложил столько трудов и сердца в сотворение этого мира, что сама мысль о его гибели – пусть даже ради нового возрождения – непереносима для него, и он, втайне от остальных Стражей Мира, передает многочисленное тайное знание Черным Гномам.
– Что такое Черный Замок и где он находится?
– Где находится, объяснить не могу, он очень далеко на востоке, на переправе через Хоар, одну из великих рек Центрального Средиземья. Это вход в исполинское подземное царство упомянутых тобой Черных Гномов. Там их наземная стража.
– Как они относятся к чужеземцам?
– Рассчитываешь на их помощь, невысоклик? Не знаю, они равнодушны к бедам и тревогам обитателей поверхности. В свое время они, правда, сражались плечом к плечу с эльфами против силы Мордора… Однако подвигнуть их на это во второй раз не удалось даже самоуверенному Олорину.
– Ты бывал у них? Виделся с ними?
– Разумеется.
– Как можно проникнуть в Черный Замок?
– Вход туда открыт далеко не каждому. Есть тайное слово. Я, конечно, могу открыть его тебе, но…
– Какое еще «но»?!
Черты страшной маски, имеющей лишь отдаленное сходство с человеческим лицом, вдруг странно изменились; словно постоянно нависавшая глухая тень на миг поднялась, покинув отягощенный злобными и мстительными замыслами некогда могучий и светлый разум; и голос Сарумана негромко, почти что мягко произнес очень удивившие хоббита слова:
– Ты перерос своих предшественников, половинчик, много перерос. Я вижу перед тобой далекий и извилистый путь, на нем с тобой могут повстречаться самые разные Силы. Быть может, при одной из встреч тебя могут спросить и обо мне… Замолви за меня словечко.
– Замолвить словечко? – опешил хоббит.
– Что ты хочешь знать еще? – пропустив его восклицание мимо ушей, спросил Саруман.
– Что ты знаешь о Великом Орлангуре?
– О-о-о! – Саруман был потрясен, и даже в этом уродливом облике было хорошо заметно изумление, в которое был повергнут его гордый дух. – Великий Орлангур! Высоко же ты поднялся, половинчик! Ты не перестаешь удивлять меня. Я ничего не знаю о нем, разочарую тебя. Ничего, кроме имени и того, что он – сильнейший в пределах Арды и что мощь его превосходит ныне силы всех Стражей Мира, вместе взятых. В оправдание свое скажу, что больше ты не узнаешь о нем ничего и ни от кого. Только от Самого.
– От Самого? С ним можно говорить?
– Можно… Если выдержишь, конечно.
– Что выдержишь?
– Его взгляд и присутствие. Не спрашивай меня больше! Я там не был. Не знаю.
– А дорога?..
– Я не забирался так далеко на Восток… Но после владений Ночной Хозяйки области, подвластные Великому Орлангуру, встречаются часто, и там ты легко узнаешь дорогу. И хотя никто не знает о нем ничего, где находится его пещера, на Востоке известно многим.
– А Воды Пробуждения? Живут ли еще там эльфы?
– Да. Авари по-прежнему хозяева тех краев. Но остерегайся! Они хитры и недоверчивы, и найденный ими Свет имеет иную природу, чем в Благословенной Земле. Они принимают странные решения и недолюбливают чужеземцев и вдобавок с подозрением относятся к Смертным.
– Ты упомянул о тайном слове Черного Замка, но не назвал мне его!
– Назову, назову… Надо только решить какое. Слов немало, и каждое из них означает ступень твоего посвящения в Тайны. Что это за Тайны – мне неведомо, как неведомо никому, кроме одного лишь Великого Орлангура, да еще, быть может, Ауле. И если ты назовешь Слово высокой степени и не подтвердишь ее познаниями, тебе придется худо. Поэтому я назову тебе первое из известных мне заветных Слов, оно значит лишь чистоту намерений и желание приобщиться к их знаниям – то есть желание поступить к ним в ученики.
– И меня возьмут?..
– Кто ж знает! Но слушай же слова да запоминай хорошенько: раззордол иф науграндор; айфет уззал норротор; керридаш расту норгардор; тоногсо эллерт нартардор и серрах алудо норгарридор. Есть еще множество иных, но мне они неведомы. Кроме того, запомни, что стоит тебе назвать какое-то из Открывающих Путь Слов, как тебя начнут спрашивать. Дело в том, что ты мог узнать Слово только от посвященного – или же случайно подслушать, украсть, по-простому. Помни, как нужно отвечать: «Где есть свет?» – «Где горит пламя». – «Где горит пламя?» – «Где ступал Ауле». – «Кто есть Ауле?» – «Возжегший пламя». Тогда тебя впустят. Смотри, будь правдив! Горе тебе, если уличат хоть в малейшем обмане.
– А ты бывал в их Замке?
– Нет. Ничего не могу сказать тебе о том, как вести себя, оказавшись за воротами.
Фолко замешкался. Саруман молчал, отрешенно глядя на поблескивающий кинжал в руке хоббита. И Фолко вдруг решился спросить то, о чем мечтал узнать уже очень, очень давно и о чем не сумел расспросить Гэндальфа – об истории Светлого Совета и Ордена Магов.
Саруман ответил не сразу, и, когда он заговорил, голос его показался хоббиту полным глухой и давней тоски, давно иссушившей сердце.
И бывший маг заговорил. Он говорил, словно каждым произнесенным словом сваливал тяжкий груз с памяти; говорил, забыв о запретах и Весах, Силах Внешних и Надмировых; и тусклые глаза его слабо осветились – он снова был могуч, идя наперекор всему и всем.
– Был Великий Совет, и Валары восседали на Престолах Сил перед зеленым курганом Эзеллохара, размышляя о том, как противостоять возрождающемуся злу Саурона в Средиземье. Минуло первое тысячелетие Третьей Эпохи, правители Гондора из линии Морских Королей бились с корсарами Умбара, зло затемнило Зеленые Леса, и они сменили имя на Чернолесье. Вознеслись мрачные стены Дол-Гулдура, и Черный Властелин сам обосновался там, окруженный верной свитой Назгулов. Правители Запада видели, что войны не избежать, но, дабы не покачнуть Равновесие Мира, нельзя было вмешиваться в дела народов Средиземья в открытую. И на Совете Манве Сулимо предложил, по мысли Великого Эру Илуватара, послать троих послов во Внешние Земли. «Кто захочет отправиться? Ибо могучи должны быть они, противуставшие Саурону, но должны на время позабыть о своей мощи, облачив себя в тела, подобные человеческим, сравнявшись в переживаемом и испытываемом с людьми и эльфами, ибо иначе невозможно обрести доверие Свободных Народов. Но это и подвергнет их опасностям, затуманивая мудрость и заставляя забывать знание, поражая их проистекающими от плоти страхами, заботами и усталостями». И лишь двое выступили вперед – Курумо, выбранный Ауле, и Алатар, приближенный Оремэ, оба из рода Майаров. И тогда Манве вопросил – где Олорин? Он всегда старался приблизить его, Серого Странника, долго жившего среди служащих Ниенны, Властительницы Скорбей, и научившегося от нее жалости и состраданию. А Олорин только что вернулся тогда из долгого странствия, и сидел с краю, и переспросил Манве – что он желает от него? И Манве ответил, что просит Олорина стать третьим посланцем Властителей Заката в земли Смертных, ибо он, Олорин, всегда с особенной любовью и заботой относился к их бедам и тревогам. А Олорин сказал, что он слишком слаб для подобного великого дела, что он опасается и страшится Саурона.
«Тогда тем больше причин отправиться именно тебе», – непреклонно ответил Манве, и он приказал Олорину – а приказывал он лишь в крайних, наиредчайших случаях, и не повиноваться ему Олорин не мог. И когда Сулимо сказал: «Вот и найден третий», Варда Элберет окинула всех их взглядом и тихо произнесла: «Но не как третий…» – и ведал великий Эру, как обожгло это слух вставшего первым Курумо! А потом Фванна Кементари упросила Курумо взять с собой ее ближнего помощника, Айвендила, и Алатар уговорил отправиться с собой своего друга Палландо, также из числа сотоварищей Оремэ. Курумо неохотно согласился, чтобы Айвендил стал его спутником, – лишь только потому, что Яванна была супругой Ауле Кователя, его господина.
И каждый из пятерых был того же рода, что и сам Саурон, сам когда-то принадлежавший к числу служивших Ауле, и известен он был за свои знания и мастерство. Но лишь один из всей пятерки сумел довести дело до конца.
Алатар и Палландо, Голубые Маги, ушли на Восток Средиземья, и что стало с ними, не знает никто. Айвендил – он же Радагаст – получил прозвище Карего, позабыв о бедах и тревогах людей и эльфов и посвятив себя заботам о живущих и растущих существах, детях Яванны. А Курумо… Он в конце концов сделался Саруманом.
Такова оказалась вкратце история появления в Средиземье Пяти Магов; многое можно было бы рассказать и об их делах, но, если вдаваться в детали, то не хватило бы и года, чтобы рассказать об их трудах, – а в общем Фолко и так знал это. Он вспомнил вздох Радагаста – Редбор…
Фандар… – и спросил о них.
– Так звали Голубых Магов на Востоке, – кратко сказал Саруман.
Хоббит глубоко вздохнул. Медленно поднимаясь разумом из манящего прошлого, он возвращался к действительности. Олмер… Олмер, получивший власть приказывать самому Саруману! Конечно, не тому, каким он явился в Серые Гавани, но все же…
– Скажи, а почему ты боишься этого? – Хоббит кивком указал на клинок Отрины.
– Потому что я не хочу, чтобы ты рассек последние нити, связывающие меня хотя бы с таким, пусть кошмарным, но все-таки телом, – потемнев, ответил Саруман. – Потому что сила, вложенная в этот кинжал, такова, что я бы навеки развоплотился… – Он зябко поежился. – И тогда не осталось бы уже никакой надежды.
– Но Олмера ты считаешь своим другом? – медленно произнес хоббит.
– Считал… Он пробудил во мне волю к размышлениям.
– А знаешь ли ты, что именно он подарил мне это гибельное для тебя оружие? Как ты думаешь, почему он это сделал?
Саруман со смертной тоской во взгляде посмотрел на хоббита и промолчал.
– Меня предупреждали, что в этих краях можно натолкнуться на какой-то гибельный Серый Вихрь, – в упор глядя на Сарумана, раздельно произнес хоббит. – И я видел этот вихрь – вчера, сотворенный тобой. Что это такое и почему гибельно?
– Это то немногое, что у меня осталось из прежних сил. Оружие, поражающее не сразу, а спустя некоторое время… – Видно было, что Саруман говорил чрезвычайно неохотно, лишь вынуждаемый хоббитом.
– Как оно действует? Как ему можно противостоять? – сдвинул брови Фолко.
В глазах Сарумана вдруг, словно быстрый взблеск закатного луча, мелькнул злобный огонь, в презрительно-торжествующей гримасе искривились губы… Но огонь тотчас угас, и злорадная усмешка умерла. Фолко вновь увидел нечеловеческую тоску и отчаяние в очистившемся взоре, устремленном сейчас на него.
– Я задел кого-то из твоих друзей… – медленно проговорил Саруман, не спрашивая, а словно размышляя вслух. – Что ж, огорчу тебя – против этого нет ни защиты, ни противоядия.
– Что с ним будет?! – яростно вскричал Фолко, в отчаянии стискивая клинок.
– Пока ничего, а потом он начнет постоянно сводить вас между собой, служить источником распрей, пока вы не передеретесь и не уничтожите друг друга. И он будет шпионить за вами, а когда его спросят – он расскажет все. Сам он погибнет, наверняка погибнет, – например, вы можете убить его, но о себе он уже не думает.
– А ты не лжешь, Саруман? – тяжело глядя ему прямо в глаза, спросил Фолко. – Ты великий лжец, Саруман, и один из отцов обмана. Ты много наговорил мне тут, а правда ли все это? Последняя твоя весть – чернее не придумаешь, но, быть может, ты солгал? Если я пойму, что это так, то, клянусь Гоном Дьюрина и Силой Энтов, я доберусь до тебя!
– Никогда я не был более искренен, чем в этом разговоре с тобой, – тихо сказал Саруман, опуская глаза. – Можешь не верить мне, но я был до конца правдив с тобой… И, быть может, великая и милосердная Варда Элберет когда-нибудь зачтет мне это… – закончил он еле слышно.
Наступила тишина, и Фолко понял, что Саруман действительно не лгал, что какая-то надежда еще жива в нем, и поэтому на слова его можно положиться.
– Что нам делать с тем, кого ты коснулся?
– Что же тут поделаешь… Стрелу не вернуть. Расстаньтесь с ним как можно скорее, изгоните его. Я постараюсь удержать его возле себя, не дать погибнуть и, быть может, сумею излечить.
Время было на исходе. Хоббиту послышалось, будто где-то в неимоверных далях тонко-тонко зазвенела туго натянутая струна. Что-то колебало ее, это был знак, быть может…
– Прощай. Желаю тебе получить прощение.
– Прощай. Желаю тебе не проклясть Хоббитанию.
Глава 7. ЦИТАДЕЛЬ ОЛМЕРА
День и ночь, ночь и день, горы и леса, птицы и звери, люди и стрелы.
Саруманово ущелье осталось позади, тропа уверенно вела их к выходу из Опустелой Гряды – к заветному укрывищу Короля-без-Королевства.
Фолко, Торин и Малыш долго судили так и эдак, как же им поступить с Эрлоном; хоббит предлагал под каким-нибудь благовидным предлогом отослать его в Эребор, Торин – в Гондор, не пожалев дать ему с собой золота; однако Малыш неожиданно поднял палец:
– А что, если рассказать ему все?
– Жестоко, – возразил хоббит. – Представь каково ему будет?
– А не жестоко ли отсылать его в неизвестность, покалеченного, считай, на верную смерть? – в свою очередь спросил Малыш и этим убедил всех.
Эрлон встретил известие мрачным молчанием, однако остался спокоен и лишь спросил: сколько у него еще есть времени? Получив ответ, что не менее десяти дней, он, не произнеся ни слова, собрал наскоро свои пожитки и оседлал коня.
– Я останусь здесь. – Голос его был сухим и безжизненным. – Попробую найти эту тварь и договориться с ней. Кто бы он ни был, он не безнадежный злодей, и, значит, у меня еще есть шанс…
Эрлону оставили плотницкий инструмент, провизию, оружие; затем друзья поспешно простились с ним, отводя взгляды и торопясь поскорее скрыться за поворотом, – смотреть в глаза товарищу не хватало сил.
– Вы только помните, где я остался… – Голос Эрлона предательски дрогнул, Фолко сморгнул – глаза его вдруг наполнились горькой водой.
Но вот фигура Эрлона с высоко поднятой рукой скрылась за зарослями, и тот сразу отодвинулся куда-то в прошлое; перед ними вставали новые задачи, и их надо было решать.
Ущелье змеей вилось между покрытых до половины высоты кустами гор; острые серые вершины гордо возвышались над зеленым царством. Вокруг путников вновь раскинула свои мягкие крылья безжизненная тишина; однако то и дело попадались отпечатки чужих копыт, и по ночам часовые до рези в глазах вглядывались в недвижный сумрак.
После встречи с Саруманом минуло пять дней, клыки гор мало-помалу опускались все ниже, и в один прекрасный момент кусты поглотили последнюю серую проплешину. Ущелье кончилось, теперь вокруг них раскинулись холмистые, густо покрытые зеленью земли. Тропа сделалась шире – к ней присоединилось еще несколько стежек. Один раз, когда особенно сильно потянуло ветром с востока, Келаст насторожился и стал уверять всех, что чувствует запах дыма; однако гномы ему не поверили – слишком далеко еще выходило по карте до обитаемых земель. Но следовало остерегаться наверняка шныряющих в этих краях дозорных Олмера, как следовало и решить наконец: что делать дальше?
Дорваги не собирались менять своих намерений: они свято соблюдали приказ старшин – провести разведку и скорым ходом назад, в родные леса.
Фолко понял, что Торин втайне надеялся уговорить кого-нибудь из людей пойти с ними дальше; однако дорваги были непреклонны.
– Здесь наши дороги расходятся, – озабоченно сказал гномам Келаст.
Было утро шестого дня, предстояло перевалить очередную гряду высоких холмов, крутобоких, наглухо заросших; тропа сворачивала на юг, но дорвагские разведчики благоразумно рассудили, что ее-то и будут стеречь в первую очередь, и решили попытать счастья в нехоженных чащобах. За холмами, судя по карте, начиналась обширная равнина; люди хотели заглянуть туда по возможности не с парадного входа.
– Либо мы тайно проберемся к поселениям и разузнаем все, – продолжал Келаст, – либо рискуйте сами. Нам нельзя больше идти тропами. И вообще, я не понимаю этого Олмера – он либо беспечен до глупости, либо уверен в своих воеводах – также до глупости. Почему не заняты проходы в Опустелой Гряде? Почему никто не стережет нас здесь, где так легко перебить из засады любых незваных гостей? Нет, решено – костры больше не разводим.
Придется ночью померзнуть…
– Нам нужно подумать, – хмуро ответил Торин, и трое друзей отошли в сторонку.
– Если мы собираемся, как вроде хотели сперва, вступить в войско Олмера, нам нельзя таиться, – начал Торин, когда Малыш и Фолко уселись на мшистых камнях. – Напротив, надо отдаться в лапы патрулю. Во всяком случае, идти открыто.
– Если только у патруля не будет приказа убивать на месте всех, кто не знает слов пропуска, – возразил Малыш.
– Мифрил выручит – отобьемся, – сурово промолвил Торин. – Нам сейчас главное – узнать, что это за люди, что ими движет? Где сила Олмера – вот тот проклятый вопрос, который мы не можем разрешить уже почти два года и не разрешим никогда, если не станем рисковать. Что смогут вызнать дорваги?
Ну, сосчитают мечи и копья, боевых и заводных коней. Если повезет, возьмут языка, если повезет еще больше, узнают, какие из восточных племен присылают сюда гонцов… Но нам-то нужно не это!
– Нас убьют, – мрачно покачал головой Малыш. – Мы ведь уже спорили об этом, Торин. Ты хочешь выдать себя за его сторонников – но мы ведь почти ничего не знаем о том, что он говорит своим людям, чем увлекает за собой!
Вспомни Герета. Он пошел за Олмером потому, что ему помогли.
– А нам он разве не помог? – вскинулся Торин. – Кинжал хоббита – это ли не помощь? Это ли не прекрасный предлог для нас? Да еще мое топорище… Мы скажем – вот, мы получили великие дары и пришли отблагодарить дарителя.
Если и раскусят – то не сразу.
– Но Фолко говорил, что этот Олмер собирается куда-то далеко на восток, где тангар никогда наковальни не ставил, – упорствовал Малыш. – Мы же собирались идти за ним – к Дому Высокого, разве не так? А вы хотите вступить в войско. Вы станете слугами Олмера и уже не сдвинетесь с места без его приказа.
– Там видно будет, – отмахнулся Торин, но хоббит заметил, что слова Малыша его озадачили.
– С дорвагами надо прощаться, – поддержал Торина Фолко. – Пойдем по тропе, обязательно наткнемся на заставу.
Расставание с друзьями – дорвагами было коротким и немногословным.
Уговорились, что люди, тайно разведав все, что возможно, отыщут гномов и хоббита, которые постараются держаться как можно больше на виду.
– Даже если мы не встретимся, – сумрачно говорил дорвагам Торин, – помните, что ваши ополчения должны быть наготове. Олмер про вас не забудет, не из таких. С ним или против него – вам придется встать на одну из сторон. Над схваткой не удастся удержаться никому.
– Это почему же? – вдруг возразил Келаст. – Удавалось раньше, почему же не получится теперь? Мы на отшибе, в наши леса лезть – себе дороже обойдется. Что ему в нас? Даже если он начнет войну – посмотрим еще, куда повернет.
– Ну, а если на Запад? – прищурился Торин. – Если он минует вас?
– Пусть Запад разбирается сам, – спокойно сказал Келаст. – Мы не станем класть за него головы наших.
Дорвагские разведчики скрылись в кустах, а друзья, проверив кольчуги, неспешно тронулись дальше – открыто, на виду у всех, кто мог прятаться на склонах; теперь оставалось только ждать. Хоббит на всякий случай заколол плащ заветной фибулой, найденной еще в Арноре. Весь день тропа вела их, постепенно расширяясь, сначала к югу, а затем устремилась в широкий проем между двух далеко отстоящих друг от друга холмов. За переломом угадывалась скрытая голубой дымкой равнина. Солнце миновало полдень, стало припекать.
Мирные птахи, стрекот кузнечиков, сочная трава по краям тропы… Тихо, мирно, «благостно», как сказал бы дядюшка Паладин, будь он в хорошем расположении духа. Как ни приказывал себе хоббит быть начеку, мысли против его воли текли совершенно в ином, мирном направлении. Хорошо бы поваляться на траве да поудить рыбку, а вечером собраться с друзьями, поплясать под немудреные звуки их маленького оркестра… Пони, переступая копытами, нес и нес хоббита вперед. Многое, очень многое было оставлено позади – без сожалений, легко и бездумно. И по-прежнему он не слишком сожалел об утраченном покое, подхваченный могучими волнами вздыбившихся в Средиземье новых сил.
Дорога, в которую мало-помалу превратилась тропа, вывела их наконец к перелому. Если Олмер и тут не держал своих секретов, он поистине должен был быть лишенным разума. Вон холмы какие – поставь там вышку да наблюдай!
А когда путник перевалит за излом и двинется вниз, под гору, – ищи его там, на равнинах.
Торин натянул поводья. Друзья остановились на середине дороги, глядя вниз на убегающие вдаль долгими и пологими склонами просторы, на перемежающиеся островками рощ массивы желтых полей и немногочисленные деревни, кое-где видневшиеся среди зеленых куп. Мирная, совсем не воинственная и не мрачная страна открылась их взорам, без пограничной стражи, без сторожевых постов, столь обычных для Запада. До ближайшей деревни, однако, было не меньше лиги, дома казались отсюда совсем крошечными. Зоркий Фолко разглядел неспешно тянущиеся повозки, одиночных всадников, пеших путников… Друзья переглянулись в недоумении. Не такой представлялась им цитадель Олмера – какой угодно, только не такой.
Какие-то вольные землепашцы, да и только!
Очевидно, все они в эту минуту помыслили об одном; и Торин, сжав губы, молча махнул рукой – поехали… Прятаться не имело никакого смысла; оставалось лишь найти кого-нибудь посмекалистее и расспросить как следует, прикидываясь ничего не понимающими чужестранцами, которые не против того, чтобы попасть пред светлые очи здешних заправил.
– Мы все – гномы, – на всякий случай напомнил товарищам Малыш. – Фолко, не проговорись! Дай-ка, еще раз на тебя погляжу… Нет, не пойдет, никак не пойдет! Нет в тебе исконной гномьей солидности! Может, лучше и не начинать? – обратился он к Торину. – Его же любой тангар сразу раскусит.
– Ладно, скажем как есть, – отмахнулся Торин, похоже, его мысли в этот миг были заняты чем-то иным. – Неужто это и есть земля Короля-без-Королевства? Сколько же лет и труда надо во все это вбухать?
Сколько ж лет назад он здесь укрепился?
Дорога, петляя среди негустых, изрядно прореженных вырубкой рощ, вывела их на край пшеничного поля и влилась в более широкую, идущую с северо-запада на юго-восток. Вдоль дороги появилась изгородь; вдалеке, внезапно вынырнув из-за холма, на их пути замаячили двое конных. Они неспешно трусили на встречу друзьям, не проявляя ни малейшей тревоги; вид этих безмятежно приближающихся фигур почему-то показался друзьям настолько пугающим, что Малыш невольно заерзал в седле, примериваясь к мечу; Фолко, непроизвольно облизнув губы, положил ладонь на рукоять металлического ножа; проверил, как сидит шлем, и сам Торин.
– Спросим дорогу до ближайшего трактира, – глухо бросил он спутникам; хриплый голос выдавал волнение. – Начнут расспрашивать, едем из Эребора. И ни в коем случае не хвататься за меч!
Среди колосьев мелькали голубые венчики васильков; легкий ветер чуть заметно колыхал тугие колосья. Всадники поравнялись с путниками и резко осадили коней, пристально разглядывая, очевидно, не очень-то частых здесь гостей. Во все глаза глядел на всадников и хоббит.
Это были зрелые мужчины, невысокие, но широкоплечие, подобные гномам; простые темные кафтаны, длиннополые, почти до колен; чуть ли не до груди доставали густые вислые усы, а волосы острижены в круг. У каждого был кривой тонкий меч, но кольчуг они не носили. Один из верховых, с каким-то серебристым значком на левом плече, направил своего коня прямо к незнакомцам. Голубоватые глаза смотрели пристально, но без страха или подозрительности. Он заговорил – но на каком-то непонятном языке, хотя в потоке странных слов и попадались знакомые.
Торин с виноватой улыбкой развел руками, знаками показывая, что не знает этого наречия, и человек остановился, с легким удивлением подняв брови. Тут вмешался второй, положил руку на плечо первому и что-то негромко сказал. Всадник со значком пожал плечами и задал вопрос на плохом Всеобщем Языке, говоря со странным акцентом:
– Кто вы? Откуда? Куда едете?
– Мы ищем почтенного и славного мечника Санделло, – неожиданно для всех вдруг сказал Торин; то ли решил сразу брать быка за рога, то ли хотел огорошить соратников Олмера (если они таковы) своим знакомством с его ближайшим подручным.
И подействовало! Имя это явно было известно повстречавшимся им всадникам: чуть заметно дрогнули губы у первого, слегка вжал голову в плечи второй… Однако первый воин с прежней надменностью повторил заданные вопросы.
«Торин ошибся! – молнией мелькнуло в мыслях Фолко. – Если мы и впрямь разыскиваем Санделло, то не станем спрашивать об этом первого встречного.
Раз мы его знаем, то должны бы разбираться в здешних порядках! Если уж выдавать себя за разведчиков, то не так же!»
Торин засопел и нахмурился: явно понял, что сделал промашку. Эти люди далеко не трусливы, горбуном их не запугаешь; теперь, если назвать себя, значит, признаться, что никакого дела к Санделло они не имеют и лишь прикрываются его именем; оставалось упорствовать.
И Торин стал упорствовать.
– Вам что, неизвестно это имя?! – загремел он. – Немедленно укажите нам, как добраться до него! Это спешно!
– Здесь не кричат, гном, – старательно выговаривая слова чужого языка, холодно произнес первый воин. – Мы не знаем тебя. Назови знак прохода.
– Странная же вы пограничная стража! – держась как можно самоувереннее, ухмыльнулся Торин. – Спрашиваете пропуск, когда мы уже давно въехали внутрь!
Воины переглянулись. Затем старший со значком на плече вновь повернулся к друзьям.
– Вы поедете с нами, – спокойно произнес он, глядя прищуренными глазами на угрюмо молчащих друзей. – К обиталищу… Расскажете все, если вы свои.
Бежать не нужно.
Кивком он указал на одиноко стоящую возле дороги березку, мимо которой гномы и Фолко проехали несколько минут назад: там, прислонившись к стволу, спокойно и неподвижно стоял одетый в зеленое человек, в закрывающей все лицо зеленой же повязке с узкими прорезями для глаз. Руки его сжимали длинный лук, в полный рост воина. Стрела уже лежала на тетиве. Оторопев, хоббит скосил глаза – из пшеничного поля бесшумно поднялись еще семеро лучников. Все они стояли молча, и у каждого тетива была растянута до самого уха.
Ни малейших следов злорадства не заметил Фолко на лице первого воина.
Ни злорадства, ни ожесточения, ни тупой готовности – глаза человека, казалось, были покрыты непроницаемой броней, и внутренний взор хоббита бессильно скользил по ней, не в состоянии проникнуть в помыслы противостоящего.
– Почтенные, – раздался показавшийся хоббиту преувеличенно спокойным голос Малыша. – Мы не знаем да и не можем знать вашего пропуска. Мы издалека. Мы ищем человека, который известен нам под именем Санделло, горбун, знаменитый на Закате мечник. Если вы отведете нас к нему, все недоразумения решатся сами собой.
– Вы идете за нами, – не обращая внимания на слова Малыша, проронил первый воин, – к обиталищу… Мы не разговариваем, когда охраняем.
Говорить и решать будут другие.
Бесстрастие воинов бесило хоббита, и, хотя он понимал, что это всего лишь маска, путей заглянуть под нее он не видел. Они явно знают Санделло!
Знают, но что-то мешает им просто воскликнуть: «Ба! Да он тут совсем рядом! Мы так и знали, что вы свои!» Хоббит как бы ненароком откинул складку плаща с висящего на груди Клыка: однако стражи то ли ничего о нем не знали, то ли вновь не подали вида. Лишь на фибуле, что красовалась на левом плече хоббита, на мгновение задержался холодный взгляд старшего воина; задержался и тотчас скользнул дальше.
– Что ж делать… Едем, куда велят, – тихо проговорил Торин и вдруг добавил несколько быстрых слов на неведомом хоббиту языке, обращаясь к Малышу.
Всадник недвусмысленным кивком головы приказал им ехать вперед. Лучники тем временем вновь попрятались, однако их незримое присутствие ощущалось каждое мгновение; если бы не вера в мифрил, хоббит вообще не рискнул бы оборачиваться.
Но что же все-таки сказал Малышу Торин? Он говорил явно на своем, тайном языке, который никогда не использовался гномами даже в разговорах между собой, если среди них оказывался иноплеменник. Неужели опять уговариваются о чем-то вроде «ты переднего, я заднего»?
Они неспешно ехали по направлению, к деревне. Жилища в ней напоминали дорвагские, однако стены домов были все обшиты досками, двускатные острые крыши выдавались вперед, нависая над прикрылечными палисадниками.
Забрехали псы за высокими заборами; из сторожки возле крайнего строения появилось еще несколько воинов – все из различных племен, и Фолко уже не удивлялся соседству хазга, арнорца и истерлинга; и было там еще двое или трое совсем незнакомых, и Фолко услыхал, как Торин в задумчивости пробормотал:
– Под Форностом мы таких не видели…
Воин с серебряным значком что-то негромко сказал светловолосому арнорцу (впрочем, с таким же успехом тот мог оказаться уроженцем Ангмара). Тот, очевидно, командир заставы, быстро окинул чужеземцев не слишком приятным, недоверчивым, буравящим взглядом глубоких темных глаз, в которых, однако, хоббит читал и волю и храбрость. Его взгляд задержался на фибуле Фолко, но и этот воин тоже промолчал.
Друзья спешились. Никто не хватал их под руки, никто не отбирал оружие, не срывал шлемов; люди молча смотрели на них, словно ожидая чего-то. Торин уже было раскрыл рот, видя, что хозяева не торопятся начинать беседу, однако его опередил Малыш.
Почтительно поклонившись, он стал медленно, с расстановкой, старательно подбирая слова, говорить о том, что они разыскивают человека, которого когда-то знали под именем Санделло, что какое-то время назад, далеко на Западе, где произошла их встреча, он звал их присоединиться к нему и его друзьям в начатом ими большом деле основания свободного союза всех смелых и презирающих сытую дрему витязей. И что они, преодолев множество преград и опасностей, добрались наконец до места, где, как им указали, его можно найти; если они ошиблись, то они просят не держать на них сердца за это вторжение; и если в этих краях никогда не слышали о знаменитом горбатом мечнике, то путники продолжат поиски.
Малыш закончил свою долгую и витиеватую речь. Наступило молчание. Фолко впился взглядом в глаза начальствующего над заставой воина; решалась их судьба; может, сейчас придется драться…
– Положите ваши мечи, – холодно произнес командир порубежной стражи. – Оставьте свое оружие и отвечайте мне. Сейчас не те времена, когда чужеземцы могут так запросто разгуливать по Области Эззарх. Назовите ваши имена, ваш род и каким путем вы попали сюда. Кто указал вам дорогу? Идите в дом.
Под пристальными взглядами стражников гномы и хоббит положили на лавку свои мечи и топор. Фолко снял с плеча колчан, однако его не стали обшаривать, и Клык остался у него на груди, как и перевязь с восемью метательными ножами.
В небольшой комнате – судя по обилию оружия на стенах, караульной – их усадили в дальний от двери и окон угол. Вслед за ними вошло с улицы еще пять или шесть воинов – теперь против друзей оказался добрый десяток людей. У Фолко вспотели ладони, покрывшись холодным и скользким налетом…
Мрачно озирался, точно ища лазейку, Торин, один Малыш еще сохранял, по крайней мере, видимое спокойствие.
– Так говорите же, кто вы такие и что вам надо? – начал разговор, а точнее допрос, начальник заставы.
– Мы гномы из Эриадора, – смиренно ответил Малыш, – а наш товарищ Фолко, сын Хэмфаста – хоббит из Хоббитании, страны народа, именуемого на Востоке половинчиками. Мое имя Строри, сын Наина, а это Торин, сын Дарта.
Мы уже сказали, для чего мы пришли сюда – мы ищем человека, который известен нам под именем Санделло… Если вы не знаете такого и ручаетесь, что мы не найдем его в ближайших окрестностях, разрешите…
Краем глаза хоббит заметил быстрое движение, которое сделал один из воинов, обращаясь к только что вошедшему новому товарищу, – волнообразное движение рукой, словно очерчивающее гроб!
Здесь явно знали Санделло, знали, но не показывали виду…
– Мы не разрешаем чужакам ходить по нашим землям, – не меняя холодного тона, сказал капитан. – Вы пойдете к тем, кто знает и может больше нас.
Не слушая протестов Малыша и Торина, гномов и Фолко спокойно, но твердо вытолкнули на улицу. Шестеро воинов вскочили в седла, готовые сопровождать незваных гостей…
«Что делать? – думал Фолко. – Играть роль до конца или попытать счастья в открытом бою, пока не затащили куда-нибудь в глубь вражеской земли, откуда едва ли можно будет выбраться?»
Он впился глазами в Торина. Даст он сигнал или нет? Наклонит ли голову, положит ли правую руку на край стола, чтобы в следующий миг сидящий напротив Торина капитан упал с ножом хоббита в горле, а гномы уже успели схватить какое ни есть оружие?..
Торин не дал сигнала. Он коротко глянул на хоббита, и в этом взгляде было отрицание. Отрицание и горькая готовность идти до конца и на все, лишь бы зацепиться здесь и остаться среди вчерашних врагов, имея хоть какую-то свободу для исполнения задуманного.
Один из воинов собрал оружие друзей, небрежно увязал в тюк и приторочил к седлу. Капитан, выйдя на крыльцо, что-то негромко приказал своим – и гномам вместе с Фолко был сделан недвусмысленный знак: «А ну, поехали!»
Весь день они двигались все дальше и дальше на восток от Опустелой Гряды, по хорошо укатанной дороге в глубь Страны Олмера. У хоббита всякий раз сжималось сердце, когда он украдкой бросал взгляд на окружавший их молчаливо-безразличный конвой. Высокие, бесстрастные воины рысили на прекрасных, под стать хозяевам, каурых и буланых конях.
«Уж не к быстрой ли смерти в гости едем?» – подумал Фолко.
Он косился на каменные лица стражников, на угрюмо уставившегося в землю Торина, на меланхолично грызущего на ходу сухарь Малыша – и не мог понять, правильно ли они поступили, отдавшись в руки страже, и это сбивало с толку, мешало рассуждать и обдумывать дальнейшие действия. Ничего не оставалось делать, как смотреть по сторонам!
Мирные деревни хлебопашцев сменялись рощами, все более густыми и протяженными; исчезли последние намеки на всхолмленность, местность окончательно выровнялась. Дорогу обступили вязы и грабы, поля кончились, однако ветер нес с востока запах дыма, и этот запах невозможно было спутать ни со смрадом пожарищ, ни с удушливой гарью лесных палов – это был запах недальнего жилья.
И оно вскоре показалось – но, к удивлению Фолко, селение резко отличалось от пограничной деревни. На обширном, несколько лиг в поперечнике, безлесном пространстве, окруженном синими стенами далеких перелесков, теснились высокие, судя по всему легко переносимые с места на место шатры из какой-то очень плотной ткани; из отверстий в их кровлях поднимался дымок. К югу, где в стене зарослей виднелся далекий просвет, что-то вроде ворот на какую-то еще равнину, паслись конские табуны; на глаз Фолко показалось, что в них не менее пяти сотен голов. С севера из леса выбегал ручей, огибая становище, и исчезал в восточных луговинах.
Между шатрами мелькали невысокие тени их обитателей, и Фолко узнал хазгов.
Потребовалось как следует стиснуть зубы и прикрикнуть на себя, чтобы ничем не выдать вдруг подкатившего тошнотворного ужаса: а что, если кто-то из этих удальцов опознает Торина, лихо рубившего их собратьев в памятный день битвы на полпути от Форноста к Аннуминасу?
К дороге, поглазеть на странных пришельцев, стремглав вылетело несколько ребятишек; и долгим взглядом узких глаз проводил хоббита один из немногочисленных взрослых, оказавшихся тогда в становище. Вообще селение казалось опустевшим; Фолко дорого дал бы за то, чтобы узнать, куда делась подавляющая часть его населения.
Было уже далеко за полдень, когда они, миновав длинный участок лесной дороги, вновь оказались на краю круга полей. Снова начинались поселки – только здесь дома строились наполовину из камня, и хоббит подивился настойчивости обитателей – сколько нужно было трудиться, чтобы дотащить сюда такие груды плиточника. Селение окружал тын, и оно не тянулось ниткой вдоль дороги, как пограничные деревни, а сжималось в комок, точно ежесекундно ожидало коварного нападения. Полотнище широких ворот было все ж таки отвалено, и в проеме дремал, опираясь на копье, рослый бородатый часовой, смуглый и курчавоволосый; при виде конвоя он поспешно вытянулся, торопливо сдергивая ношеный синий плащ. Начальник стражи, тот самый воин с серебряным знаком на плече, повстречавшийся друзьям на пограничной дороге, бросил на ротозея презрительный взгляд, но не сказал ни слова. Они въехали в ворота.
– Эй, старшой! – нарочито громко обратился Торин к начальнику. – Раз уж вы нас ведете куда-то, то кормить, надеюсь, тоже будете? У меня в животе гудит, как в плавильной печи при продувке!
Воин холодно посмотрел на гнома и ничего не ответил.
– Ладно, понимаю, у вас еды едва на своих хватает. Но, может, позволишь нам нашей собственной провизией подкрепиться?
– Хорошо, – не разжимая зубов, процедил начальник стражи. – Вы поедите здесь. Своего.
Трактир здесь оказался, однако, куда как похожим на арнорские, непривычны и неприятны были лишь не слишком любезные взгляды содержателя заведения, человека необыкновенно худого, словно высохшего.
– При таком-то занятии – одни кости! – покачал головой, посмеиваясь.
Малыш.
Фолко смог выдавить из себя лишь бледную тень улыбки, ему было не до смеха.
Подгоняемые холодными взглядами конвойных, они наскоро, всухомятку поели из остатков своих дорожных припасов, запивая сухари холодной водой.
Малыш завел было речь о пиве, достал даже золотую монету, но трактирщик, не поворачивая головы, лишь цедил в ответ какие-то однообразные, тягучие слова и пожимал плечами, делая вид, что не понимает. Фолко, рассеянно обводя взглядом стены, вдруг заметил нарисованные голубые и красные фигуры – не то руны, не то магические знаки; не эльфийские, не руны Феанора, использовавшиеся в языке Квенья, Высших, Заморских Эльфов, не руны Даерона, коими писали и люди и гномы по сей день; может, даже и не письмена; слишком уж часто останавливался на них взгляд трактирщика; воины же взирали на них равнодушно. Значит, подумал Фолко, это не знаки Олмера, а что-то из глубин памяти этого народа, что невесть каким ветром занесло сюда, в Цитадель – как он стал прозывать про себя эту страну. Он вгляделся повнимательнее.
Странные знаки, очень странные; словно мукой изломанные росчерки – нет в них ни благородной простоты и изящества начертанных Феанором письмен, ни прихотливой разнообразности творений Даерона; со стороны это похоже…
Похоже, птичья лапа какая-то в середине, слева вроде как глаз… Но до чего же все жуткое, неприятное! Такое не рисуют для души – разве что отпугивать кого-то. А вот внизу, под тем, что ему кажется лапой, – вроде раззявленный рот… Алые и голубые линии свивались в причудливую вязь, и, чем дольше смотрел на них Фолко, тем больше казалось ему, что за этими знаками стоит какая-то далекая и недобрая сила, чуждая, враждебная всему, в том числе и тем, кто рисовал эти, несомненно посвященные ей знаки.
«Нужно запомнить! – приказал себе Фолко. – Кто знает, может, сгодится…»
И он своим острым глазом стрелка-хоббита стал медленно водить по изгибам линий и росчерков; он угадывал последовательность, в которой рисовался знак; пусть он не знает, что он означает – но за этим знаком была сила.
Путешествие через страну Олмера заняло еще три полных дня, и у хоббита в конце концов зарябило в глазах от разнообразия стекшихся сюда племен и народов. Здесь ему встретились и сумрачные ангмарцы – эти лютее всех зыркали на гномов и хоббита, и только присутствие стражи спасло друзей от драки; и низкие, коренастые, бородатые, смахивающие на гномов истерлинги-пахари; и сходные с ними телосложением, но не носившие бород их сородичи-кочевники; и попадались еще поселения хазгов, и еще каких-то неведомых народов, названия которых он не знал; и все это смешивалось, варилось, превращаясь во что-то неразличимо-слитное; и надо всем властвовала здесь воля Вождя. Соединение получалось странное. Хоббит видел и шумное, веселое многолюдство, с песнями, с непохожими друг на друга танцами и обрядами – и мрачные, опустевшие улицы, и молодых мужчин, ожесточенно рубящихся на вытоптанных околицах деревянными мечами и ворочающих похожими на оглобли тупыми и тяжелыми копьями. Но имя «Эарнил» звучало повсюду. Оно доносилось из-за неплотно прикрытых ставен; оно вплеталось в непонятные песни; оно было последним словом, замиравшим на устах разговаривающих в трактире, когда гномы и Фолко в сопровождении стражников входили туда; и над всем этим людским муравейником совершалась какая-то трудноразличимая, но четко налаженная работа. Чья-то воля ставила многочисленные кузни, где день и ночь стучали молоты; она управляла тянущимися по дорогам обозами с хлебом; повинуясь ей, шли, поднимая пыль, пешие и конные отряды – котел кипел, над ним поднимался обжигающий пар, уже начинающий распирать туго вставленную крышку…
– Вот ты говорил – мирная, мирная страна, – ворчал Малыш, – а вот чуланы с решетками и железными засовами у них в каждой деревне имеются, кто бы в ней ни жил…
На третий день, когда они ехали мимо невысоких холмов, Малыш вдруг насторожился и потянул носом воздух.
– Здесь где-то поблизости кузни тангаров, – заявил он, – или я ничего не понимаю в углежогстве.
– Да-да, пожалуй, – мрачнея, согласился с ним Торин. – Скоро и тут появится стоящая броня.
Однако к вечеру третьего дня их путешествие закончилось. Подспудно хоббит ожидал увидеть что-то вроде Мордорского Замка или хотя бы Исенгарда – крепость, сильную, внушающую страх и олицетворяющую мощь ее повелителей, – а вместо этого его взору предстал городок, обнесенный, правда, частоколом, но срубленным явно на скорую руку, более для вида, чем для действительной защиты; скопище разномастных домов, теснившихся на речном косогоре, тянущиеся до дальних лесов на горизонте поля, хутора среди пажитей; кузни, склады, амбары, сенники, сараи, тока; паутина разбегающихся в разные стороны дорог – и постоянное, но не суетливое движение по ним. Шли группами и в одиночку, проезжали тяжело груженные обозы, на рысях спешили куда-то конные отряды, торопились гонцы, ведущие за собой одного, а то и двух заводных коней… Звучала разноязыкая речь; и Фолко с большим трудом уловил в случайно подслушанных обрывках чужих разговоров знакомые слова Всеобщего Языка, странным образом переиначенные; встречающиеся люди из разных племен говорили между собой на причудливо измененном Западном Наречии; понять их сразу было невозможно.
В нешироких деревянных воротах, к удивлению хоббита, не оказалось стражи. Они въехали внутрь; потянулись улицы, застроенные возведенными на скорую руку бревенчатыми домами. Люди с интересом косились на молчаливый отряд, однако никто не посмел окликнуть их, обратиться с вопросом.
Пробравшись к самому центру, воины спешились и сделали знак слезать гномам и хоббиту. Перед ними оказался широко раскинувший два крыла двухэтажный дом. Четыре двустворчатые двери были распахнуты настежь, и, хотя в каждой уже стояло по стражнику, в них все время входили и выходили люди. Старший над конвоем что-то негромко сказал своему помощнику и скрылся в дверях, а гномов и хоббита охрана повела в обход строения во двор. Там тоже царила суматоха. Разгружались какие-то возы, кто-то тащил охапку только что откованных мечей, держа их будто дрова; кто-то выводил пофыркивающих коней из расположенной слева конюшни. Однако друзей повели в сторону от этого многолюдства, направо, к длинному одноэтажному зданию с узкими, зарешеченными окнами.
– В темницу… – со злостью сказал Малыш и тотчас пристал к стражникам – как там насчет пива? То есть это значит, что если дают не меньше пяти кружек в день, он. Малыш, еще согласен там пребывать, ежели четыре – он еще подумает, ну а если меньше трех, то он тут все разнесет, так что лучше пусть они пиво ему сами принесут.
Его разглагольствования были прерваны довольно чувствительным толчком в спину; Малыш пролетел несколько шагов, едва не ткнувшись носом в землю; весь кипя, он уже повернулся, чтобы броситься на обидчиков, однако Торин перехватил его руку.
Их ввели внутрь. Скупо обставленная караульная, несколько вооруженных стражников, одетых в кожаные куртки с нашитыми на них железными пластинами. Командир конвоя бросил несколько слов, один из караульных кивнул, погремел связкой здоровенных ключей на поясе и повел пленников по длинному коридору. У одной из дверей он остановился, отпер замок, и они увидели тесную каморку с грубо сколоченными из неструганых досок лежаками.
Мутное оконце под потолком почти не пропускало света. Посредине стоял колченогий стол. Вскоре вновь появился караульщик, он принес три тощих тюфяка и изрядно засаленные одеяла.
– Эй! А как насчет поесть?! – заорал ему в спину Торин.
Однако тот либо не понимал Западного Наречия, либо считал ниже своего достоинства говорить с только что посаженными под замок.
Поесть им, однако, принесли, и это оказалось вполне съедобно, и дали пива, дрянного, разбавленного, но все-таки пива, и вдосталь.
– Влопались, – меланхолично заметил Малыш, устраиваясь на жестком ложе и поминутно ерзая. – Будем теперь тут гнить, пока не вернется Сам и не прикончит нас – быстро и без затей.
– Не скули! – зло рыкнул Торин. – Долго нас тут не продержат. Им же до смерти должно быть интересно, кто мы такие и откуда знаем Санделло. Ей-ей, начинаю жалеть, что его здесь нет! Вот уж не думал, что буду так ждать с ним встречи!
Фолко помалкивал. Что-то подсказывало ему, что долго они здесь не задержатся; его тревожил предстоящий разговор, где им придется доказывать свою верность Вождю.
Минул остаток дня, прошла ночь. Наутро после не слишком сытного завтрака их вывели на прогулку. Трем уже бывалым и опытным бойцам не составило бы труда бежать – их охраняло лишь двое воинов, однако они решили играть роль до конца.
Лишь к вечеру третьего дня о них либо вспомнили, либо до них дошла очередь среди прочих дел. Загремели ключи, факелы осветили их темную каморку; в дверях показались несколько караульных и давешний воин с серебряным значком. Их повели через двор, потом вверх по лестнице на второй этаж. Они миновали несколько комнат; за длинными столами сидели люди – разные, из многих племен, разнообразно и причудливо одетые, увешанные странным оружием. Кто торопливо ел, кто спорил, несколько человек рассматривали начертанные на тонкой коже карты, о чем-то переговаривались вполголоса; встретилось там несколько пишущих, перебирающих вороха грамот, написанных, верно, на первом попавшемся под руку материале – от бересты до каменной пластинки, от бумаги до клочка окровавленной одежды. Рядом с писцами стояло еще несколько человек, то заглядывающих им через плечо, то поворачивающихся к большой, искусно выделанной карте Средиземья, сшитой из небольших кусочков меха. Фолко неотрывно смотрел на лица этих людей, стараясь поймать их взгляды; он неосознанно ждал каких-то записных злодеев, но нет – он увидел выразительные и мужественные лица, частенько не слишком красивые и правильные, но в каждом хоббит чувствовал немалую волю и твердость – и никакой «черноты»! Порой во взглядах он замечал жестокость, но и жестокость была обычной, человеческой. Невольно Фолко припомнил холодный взгляд Скиллудра – воистину, тот куда больше сгодился бы для служения Тьме!
Они прошли мимо людей и орков (Фолко увидел мирно беседующих ангмарца и здоровенного Саруманова орка), хазгов и истерлингов, харадримов и эльдрингов (как их занесло в такую даль от Моря?) и остановились перед узорной дверью, где, скрестив копья, застыли двое стражей. Короткий тихий разговор – и копья разведены, дверь открыта, и Фолко, собрав волю в кулак, сделал шаг через высокий порог.
Там горели свечи, возле окна стоял просторный стол, в дальнем углу был узкий лежак, по стенам висели копья, топоры, ятаганы, мечи и прочее оружие, а у стола, устремив на вошедших внимательный и испытующий взгляд прищуренных глаз, стоял высокий человек в темной одежде. На широком поясе слева висел длинный кинжал, сразу напомнивший Фолко о встрече с Олмером на Сираноне. В длинных светлых волосах зоркий хоббит увидел изрядную долю седых прядей; глаза были глубоко посажены, левую скулу рассекал длинный шрам. На краю стола лежал большой сверток – в нем друзья увидели все свое отобранное оружие. Усмехнувшись, человек положил ладонь на рукоять топора Торина.
– Я приветствую вас, хоть вы явились нежданно и негаданно! – сказал он, и едва заметный акцент в его речи, как две капли воды схожей с манерой речи Олмера, подсказал хоббиту, что перед ним уроженец Королевства Лучников. – Мое имя Берель. Садитесь и давайте побеседуем. – Он указал на расставленные вокруг стола кресла. – Побеседуем спокойно и разрешим все недоразумения.
– Ничего себе недоразумения! – фыркнул Малыш. – Схватили, обезоружили, сунули за решетку, продержали в неизвестности три дня, а теперь говорят – разрешим!
Берель терпеливо улыбнулся.
– И все-таки тут нет оскорбления, почтенный гном, не знаю твоего имени.
Все происшедшее с вами – лишь малая часть нашего обычного порядка. К вам ведь отнеслись с большим доверием – ну забрали мечи, но даже не обыскали – ни вас самих, ни ваши мешки. Конечно, наш затвор – не самое приятное место, но так уж у нас заведено. Итак, почтенные, кто вы? Как вас зовут?
Как и зачем вы пришли сюда?
«Нужно говорить правду! – мелькнуло в голове у Фолко. – Как можно больше правды, тогда не столь заметна будет вплетенная в нее ложь…»
И прежде чем Торин взял на себя обязанность отвечать, Фолко заговорил сам:
– Почтенный Берель, мы из Эриадора, из Закатных стран. Это – Торин, сын Дарта, это – Строри, сын Наина, гномы из Лунных Гор. А я – хоббит, или по-восточному – половинчик, Фолко, сын Хэмфаста. Готовы к услугам. – Он вежливо поклонился Берелю, краем глаза заметив, что гномы повторили его движение. – Мы проделали долгий путь…
– Это мне известно, почтенный сын Хэмфаста, и я только хотел бы знать – зачем? У нас не Торговая Область, к нам являются по делу.
Берель смотрел в упор, его голос оставался по-прежнему дружелюбным, но взор отвердел.
– Да, мы пришли сюда, потому что знали кое-кого из тех, кто повелевает здесь, – вмешался Торин. – Мы встречались с ними и свели знакомство.
– Да, с мечником-горбуном Санделло и… с Вождем Эарнилом, – продолжал Фолко.
– Но, почтенный Берель, – вдруг со странной усмешкой подхватил речь хоббита Торин, – мы шли не к Вождю Эарнилу. Мы шли к Олмеру из Дэйла, человеку, которого я знал давным-давно, на Закате, в Арчедайне, под прозвищем «Злой Стрелок».
Видно было, что Берель смешался. Он провел рукой по усам, испытующе взглянул на друзей – и хоббит с затаенным торжеством увидел в глубине его взгляда некоторую растерянность; да и понятно – эти странные гномы обнаруживают такие странные познания! Кто их разберет, может, они и в самом деле люди Вождя… Фолко готов был поклясться, что так – или примерно так – обязан был думать в то мгновение Берель.
– Друзья Вождя Эарнила – мои друзья, – произнес, кашлянув, Берель, как бы не обращая внимания на прозвучавшее имя Олмера. – Но как же вы познакомились с ним? Прошу вас ответить на этот вопрос, он не праздный.
Если вы действительно его друзья, то вам нечего скрывать…
– Мы не раз встречались с ним – в Арноре и прилегающих местностях, – сказал Фолко.
Он вдруг ощутил странную потребность, настоятельное стремление рассказать и о первой встрече – в Пригорье. Ясное дело, что Олмер тогда-был там и, оставаясь невидимым за спинами своих дружинников, удержал Санделло от поединка. И хоббит стал говорить, стараясь не упустить ни малейшей детали, не щадя себя, рассказывая о ссоре в трактире. Однако, рассказав о «Гарцующих Пони», он ни словом не обмолвился о «Ножнах Андарила». Особенно подробно, не упуская ничего, он рассказал о встрече на Сираноне, о примирении их с Вождем и Санделло и о сделанных им дарах…
– И, прощаясь с нами, Вождь пожелал нам успеха в Мории. Он сказал, что вновь хочет встретиться с нами, что был бы рад этому. Он сказал, мы услышали – и вот мы здесь, в его стране, и хотим быть вместе с ним.
Берель молчал и пристально смотрел на клинок Отрины, что, раскрасневшись, протягивал ему сейчас хоббит, на топорище Торина. Фолко заметил, что человек несколько раз едва заметно кивнул, точно соглашаясь с какими-то собственными мыслями.
– И благодаря этому клинку мы прошли ущельем в горах, где живет тот, кто в образе Пса, – тихо добавил Фолко. – Я показал ему это и назвал имя Вождя, и он пропустил нас, сказав, что Вождь уже давно подчинил его себе.
– Хорошо, – медленно произнес Берель. – Вы сказали – я услышал. Но расскажите же еще о себе! Откуда у тебя этот наш знак? – Его палец указал на загадочную фибулу на плече хоббита.
– Я нашел ее в лесу, – как на духу, ответил Фолко. – В лесу, неподалеку от Аннуминаса, и оставил себе просто как красивую вещь, не зная ее истинного значения. Не буду лгать, будто получил ее из собственных рук Вождя.
– Так как же пролегал ваш путь после встречи у Мории? – В голосе Береля было все больше искреннего интереса.
Заговорил Торин. Он вкратце описал их подземные приключения, путешествие с Морским Народом (имя Скиллудра произвело благоприятное впечатление), дорогу на север и – поворот на восток при известиях о начавшейся в Арноре войне.
– А окажись вы тогда в Аннуминасе? – пристально взглянул на гнома Берель. – Ты бы встал в хирд?
– Нет, – равнодушно ответил Торин. – Старейшины изгнали меня из Халдор-Кайса. Мне нет резона помирать за их сокровища.
– А меня в хирд никогда и не брали, – поднял изувеченную руку Малыш.
– А что вы знаете об этой войне? – с легкой настороженностью спросил Берель. – И если знаете – то откуда?
– Когда мы шли через Эребор, то немного не догнали ваше войско, – сказал Фолко, – задержались, спасая из полыньи в Карнене человека – воина Вождя, именем Герет, жителя Приозерного Королевства. Он признал нас за своих, узнав кинжал и переделанный посох, и рассказал нам о тех несчастливых днях.
– Почему же вы решили противостоять своим? Как решился на такое, половинчик?
– Хоббиты – народ мирный, это так, – делая вид, что задет, холодно сказал Фолко. – Но и среди них встречаются любители странствовать и жить так, как считают нужным, вставая под те или иные знамена не потому, что под них встает большинство твоих родственников, а потому, что это – твои знамена и ты сам выбираешь их.
Берель еще долго расспрашивал их о подробностях дороги, о басканах, дорвагах и наконец широко улыбнулся.
– Что ж, я верю вам, – просто сказал он. – Верю потому, что сам был тогда осенним вечером в Пригорянском трактире и видел вас собственными глазами. Мое почтение, половинчик! Ты не только вырос, но и изрядно поумнел. А о вашей встрече на Сираноне мне рассказывал сам Санделло. Да и Вождь кое-что говорил, когда я не увидел у него его гундабадского трофея.
Что ж! Если вы хотите быть с Вождем и не служите Арнору или эльфам – милости прошу! Но скажите, почему вы все-таки пришли сюда?
– Здесь единственное место, где нас могут оценить по достоинству, – первым ответил Малыш. – Тебе, почтенный, не получить от нас иного ответа.
Нам прискучили одиночные странствия, когда единственная цель – выжить.
– Но знаете ли вы, что требует от своих воинов Вождь?
Друзья промолчали.
– На Сираноне мы говорили о достойных храброго делах, – проговорил Торин. – Но я не думаю, чтобы Вождь, смелый, храбрый и благородный, сделал бы своей целью грабеж ради грабежа… Хотя взять у того, кто имеет много, тому, кто не имеет ничего… Что ж тут зазорного!
– Я скажу вам, – торжественно провозгласил Берель. – Вождь, конечно, сказал бы лучше… Я только повторяю. – Он сделал паузу. – Здесь, в этих землях, собрались свободные силы свободного мира. И здесь они ждут своего часа, чтобы начать величайшую и справедливейшую из войн, покончив с рабством, навязанным нам Заморскими Эльфами. Мы сметем прогнившие стены дряхлых королевств, созданных руками чародеев и их прислужников. Мы по справедливости разделим несметные богатства, что лежат там под спудом. Не станет границ и стражей, не станет врагов и недругов, наши дети не будут гибнуть по прихоти правителей. Каждое племя и каждый род сможет жить по законам предков, не подчиняясь никому, кроме самих себя. Это будет мир сильных и свободных! Слабые уйдут, таков закон. Только так мы сможем освободить Средиземье!
«Только не спорить!» – как заклинание твердил про себя хоббит. Он мог бы разбить наивно-неуклюжие построения Береля двумя-тремя неотразимыми доводами – но нужно было молчать, пересиливая себя.
– Здесь, в нашей Области, – продолжал Берель, – у вас лишь один путь – вступить в войско Вождя и следовать за ним до победы, или пока смерть, честная смерть на поле брани, на вырвет вас из наших рядов. Ручаюсь, вы бы заняли тогда достойное место в Чертоге Ожидания, почтенные гномы!
Пришедшие к нам могут пойти за нами – или сгинуть, ибо великое дело не может подвергаться опасности из-за глупых случайностей. И раз вы выслушали все это, то вам нужно решить, с кем вы. Я не могу принять вашу клятву верности, это может лишь Вождь, но дать вам достойное дело в моих силах.
Не его ли искали вы – правильно ли я понял ваши слова?
Он остановился и перевел дух, облизнув сухие губы.
– Собственно, мы шли сюда, чтобы быть вместе с Вождем, – медленно произнес Торин. – И знали, на что идем.
– Что ж, тогда вот ваше оружие. Кстати, здесь эльфийский лук?
– Да, я купил его… по случаю, – поспешно сказал Фолко. – Продавшие его не знали истинной цены и значения. Но Вождь держал его в руках – и не отверг его.
– Хорошо, берите. Но что вы умеете делать? У нас никто не есть свой хлеб даром! Впрочем, если хотите – берите кузню, у нас есть несколько свободных. Мы нуждаемся в оружии, а вы, гномы, известные мастера. А ты, половинчик?
– Могу быть при них поваром, – пожал плечами хоббит.
Берель уже открыл рот, очевидно, собираясь произнести «вот и прекрасно», как неожиданно вновь вмешался Малыш.
– Мы воины, – холодно произнес он, скрещивая руки на широкой груди. – Мы шли сюда в поисках достойного дела нашим мечам, почтенный Берель.
Оружие мы могли ковать где угодно – и повсюду получать за него хорошую плату. Нет, мы пришли за делом! Дай нам его! Трудное, тяжелое, какое все прочие сочли бы безумным и невыполнимым!
– Такое право надо заслужить, – также с ледком в голосе ответил Берель.
– Как? Ковать? Так ты никогда не узнаешь, какие мы в деле!
– Ну отчего же? – усмехнулся Берель. – Через четыре дня род Харуз устраивает состязания в воинском искусстве. Принять участие может каждый.
На главный приз вам рассчитывать не приходится, но показать себя – почему нет?
– Почему это не приходится? – с высокомерным выражением осведомился Торин.
– Главный приз победителю, если он человек – принятие его в род и красавица жена, – вновь усмехнулся Берель.
– А если нет? – спросил, загораясь, Торин.
– Почет, известность, уважение, а главное – внимание Вождя.
– Тогда мы тем более примем участие, – спокойно сказал Малыш. – Однако это еще через четыре дня, а где нам сейчас приклонить голову?
– Об этом позаботится Нефар. – Берель ударил в небольшой бронзовый гонг. На пороге появился юноша-ангмарец, высокий, темноволосый. Берель коротко приказал ему найти свободное место для «новых друзей», как он выразился. Нефара при этом он назвал братом.
– Вы тоже станете нам братьями, – обратился он к гномам и хоббиту, – когда дадите клятву. А насчет кузни – все же подумайте. Там от вас будет больше всего пользы.
Они уже выходили, когда Берель, странно улыбнувшись, вдруг задержал их.
– Конечно, мне ничего не стоило допросить вас поодиночке, – негромко сказал он, усмехаясь. – Но я достаточно знал о вас и без этого.
***
Нефар долго водил их по улицам городка, пока не устроил на втором этаже какого-то склада. Выходец с Запада, он хорошо говорил на Всеобщем Языке, хотя знал еще добрых пять-шесть наречий, что были в ходу у сторонников Олмера. На вопросы он отвечал не очень охотно, зато кратко и точно. «Как давно был основан этот город?» – «Одиннадцать лет назад, когда Вождь решил окончательно обосноваться здесь». – «Жили ли здесь какие-либо племена?» – «Нет, тут была пустая земля, Леса Ча не пропускали сюда никого». – «Как же прошел Вождь?» – «На то он и Вождь, что перед ним все расступаются». – «А сам ты откуда?» – «С Запада, мой дом в Ангмаре…»
Осмотрев просторное, хоть и изрядно пыльное помещение, Малыш поинтересовался, где им брать еду.
– Пока вы не дали Клятву, еду вам придется покупать, – сказал молодой ангмарец. – Зато потом все будет бесплатно, из воинских магазинов, и кроме того, если будете работать – получите за сделанное золотом. У нас не скупятся на мастеров.
– А пойдешь ли ты на состязания, что устраивает род Харуз? – поинтересовался Торин.
Ангмарец утвердительно кивнул.
– Мы хотим помериться там силами, – заявил Малыш. – Как туда попасть?
– Я зайду за вами утром того дня, – пообещал Нефар.
***
Три дня друзья ничего не делали – отъедались, отсыпались да гуляли по городу, прислушиваясь, присматриваясь и припоминая. Неприятно удивил их пришедший на следующий день Нефар, порученец Берля, – слова пропуска, переданные для них, действовали только до городских ворот. За частоколом уже требовались иные.
Нефар же зачастил к ним, в свою очередь расспрашивая и выслушивая…
Наступил день состязания. Друзья сумели придать себе довольно приличный вид – одежда была отстирана, оружие начищено, гривы у пони расчесаны и заплетены.
В густой, пестрой толпе они неспешно ехали по проселочной дороге, ведущей на юго-восток. Род Харуз обитал в полудне пути от города; по пути Нефар рассказывал им правила состязаний.
– Там есть обычные виды, – говорил он, – как стрельба из лука, например. Мишень постепенно уменьшают и относят все дальше и дальше. Есть игра копьем – нужно на полном скаку прокинуть его через узкое кольцо. Есть для мечников, для владеющих топорами, кистенями, ножами…
– А единоборства? – спросил Торин.
– Только на деревянном оружии. В полном доспехе. Короче, вместо мечей – палки. Но броня настоящая. Желающих выкликают из толпы. Просто выходишь, переступая черту.
Род Харуз оказался многочисленным истерлингским племенем, постаравшимся на славу принять гостей. На обширном поле появились легкие подмостки с шатрами, украшенными многочисленными флагами. Множество гербов различных колен и домов. И в центре каждого герба хоббит видел небольшой белый круг с черной трехзубчатой короной. Мало было голубых и золотых цветов – предпочтение отдавалось резким черным, красным, желтым краскам. Народ заполнял пространство вокруг очерченного на земле громадного круга; род Харуз, как хозяева, собрался по правую руку от самого высокого помоста, на котором зоркий хоббит заметил Береля в окружении незнакомых ему людей.
До этого уже были песни, и легкое угощение, и суетня распорядителей; но главный пир и пляски ожидали гостей после выявления достойнейших.
Нефар вполголоса рассказал друзьям, что род Харуз ушел сюда из Великой Степи, проиграв бой могучему племени, клану потомков Хамула, Черного Истерлинга, чье имя когда-то наводило ужас на всех обитателей зеленых равнин, перед которым дрожал молодой в те годы Гондор. Род Харуз потерял множество мужчин и, устраивая такие состязания, возмещал потери.
Хоббит уже заметил, что все обитатели Цитадели делились на пришедших сюда поодиночке и большими родами. Одиночкам надеяться было не на кого, они тянулись друг к другу, и возникали братства, скрепленные дружбой прочнее, чем иные рода связывало кровное родство. Немало было таких, кто не вступил в войско, а трудился на земле или у ткацкого станка, обретя наконец желанное спокойствие. Здесь никому не давали пропасть. Иноземные купцы не допускались сюда; почти все потребное Цитадель производила сама, ибо земли ее были тучны, урожаи изобильны, леса богаты дичью, а реки и озера рыбой.
Но вот грянули трубы, и величественный старый истерлинг, с белоснежными седыми волосами и почти коричневой кожей, выехал из рядов на великолепном коне под роскошной попоной. Он заговорил, но на наречии Цитадели; пришлось довольствоваться переводом Нефара. Вождь рода Харуз приглашал всех к честной борьбе. Пять прекрасных девушек ждут лучших из лучших бойцов Свободных Народов. Все, оставшиеся без родни, угла и крова, – выходите!
Сначала объявили состязание стрелков. За ними должны были последовать копейщики, потом – каждый сможет показать «удивительное», как выразился Нефар, такое, что еще не видели. А потом – единоборства…
Бубны и трубы. Клики глашатаев. Людское море взволновалось, и черту стали переходить решившие показать себя. Остро и горячо стало в груди Фолко, и он шагнул за черту, получив от Торина вместо напутствия крепкий хлопок по плечу.
Однако, когда среди трех с лишним десятков соперников он увидел добрую дюжину хазгов, его уверенности поубавилось.
«Тут стрелами никого не удивишь, – подумал он. – И они выстрелят дальше меня, это точно… Но мы так просто не сдадимся!»
Вынесли мишень, белую дощечку на шесте в рост человека; народ расступился позади нее, раздался в стороны. Новый сигнал трубы – и стрелки стали строиться на плавной кривой подле помоста, где стоял Берель. По одному они выходили к линии прицеливания, а глашатай громко возвещал их имена. Каждого встречал одобрительный гул.
Соперники оказались достойны друг друга. На первой стрельбе промахнулся только один из тридцати восьми. Фолко вышел, не чуя под собой ног, не слыша удивленных восклицаний и раздававшихся кое-где насмешек. Понимая, что надо сразу чем-то выделиться, он не стал тратить времени на прицеливание и секунды. Расстояние было для него пустяковым, и он всадил стрелу в самую середину мишени навскидку, чего не позволяли себе даже хазги – непревзойденные лучники.
Когда он возвращался после выстрела, недоуменная тишина вокруг него вдруг сменилась криками радостного удивления, и Фолко пожалел, что не понимает ни слова.
Мишень отнесли дальше, и вновь Фолко не задержался на белой черте; выйдя к ней, он отвесил несколько церемонных поклонов во все стороны; последний он отдавал, стоя спиной к мишени, и, резко повернувшись, пустил стрелу, в то время как другие стояли, примериваясь, довольно долго. И вновь приветствия, взлетающие над головами копья…
После третьего выстрела их осталось двадцать. После четвертого – восемь: кроме Фолко, двое истерлингов и пятеро хазгов. Эти уже посматривали на Фолко с каким-то мрачноватым интересом. После его выстрела навскидку они тоже перестали целиться, и, когда мишень передвинули в третий раз, кое-кого из них это подвело. Их громадные стрелы прошли очень близко от мишени, но все-таки мимо. Теперь люди целились очень долго, ловя малейшее дуновение ветра, то поднимая, то вновь опуская лук.
На пятом выстреле Фолко понял, что его силы на пределе. Дальше ему стрелы не послать, и без того пришлось пускать ее довольно сильно вверх.
Хазги не приняли его вызова стрелять навскидку – выцелили, и ни один не промахнулся. Из истерлингов не попал никто.
Когда мишень отодвинули еще дальше, Фолко лишь тяжело вздохнул.
Пришлось прибегнуть к выручившей его в ущелье Сарумана уловке – пустить стрелу, сидя на земле. Он не промахнулся, и это вызвало бурю восторга. Не попал один из его соперников, их осталось четверо. Однако, когда распорядители стали относить мишень еще дальше, самый старший из хазгов что-то хрипло крикнул. По толпе пронесся вздох удивления, Фолко стоял, ничего не понимая. Старый хазг, низкий, весь в шрамах, протянул ему жесткую ладонь и что-то произнес; хоббит не понял, но протянутую руку пожал. Пожал руку врага…
Стрелки впятером подошли к помосту, где стоял Берель; по пути хоббит увидел отчаянно вопящих что-то восторженное друзей-гномов, а потом услышал, как Нефар негромко перевел ему слова хазга:
– Они отказываются от состязания и требуют, чтобы тебя объявили победителем вместе с ними. Относить мишень дальше они считают нечестным.
Толпа приветствовала благородный поступок хазгов дружным ревом.
– Поздравляю, половинчик, – обратился к нему с помоста Берель. – Но все-таки ты делишь награду…
Фолко не успел ответить; вновь взревели трубы, и глава рода Харуз объявил, что все пятеро победивших получат в подарок по серебряному походному кубку, красавице же придется подождать.
Хоббита втянули в толпу, и он угодил в объятия друзей. Вокруг него образовалось плотное кольцо – его поздравляли, хлопали по плечам, по спине, многие пытались заговорить, однако он не понимал Восточных Наречий, а Нефар оказался на время оттертым, прорваться к хоббиту он сумел, лишь когда нужно было принимать награду.
– Он говорит, что доблесть твоя и умение ставят тебя в один ряд с лучшими стрелками степей, – бесстрастно переводил Нефар обращенную к Фолко речь старейшины рода Харуз. Тот говорил громко, и вся толпа внимательно слушала. – Род Харуз будет всегда рад видеть тебя среди своих. Отныне любой из мужчин рода Харуз – твой брат, ибо превыше всего они ценят доблесть и боевое умение. Тебя приглашают погостить у них после состязаний. Не вздумай отказаться!
Фолко низко поклонился, благодаря за награду; распрямившись, он принял из морщинистых рук небольшой кубок древней работы, блестящими глазами обвел плотные людские ряды; в тот миг он совсем забыл, что стоит среди тех, в кого он, может быть, стрелял год назад на Забытом Кряже, или с кем рубился на подступах к Исенгарду, или с кем ему еще придется рубиться – в ближайшем будущем. Он хотел сказать что-то хорошее, но его намерение остановил вновь раздавшийся звук трубы. Начинались состязания копейщиков.
Это оказалось захватывающее зрелище. Стремительные всадники, словно сросшиеся с поджарыми конями, подобно громадным хищным птицам, с гортанными боевыми возгласами неслись по полю; словно черные молнии, мелькали копья; и каждый удачный бросок, когда копье пронзало узкое, затянутое цветной тканью кольцо, приветствовался тысячеголосым кличем.
Хороши были в этой игре истерлинги, показали свою удаль харадримы, не последними явили себя и хазги; однако всех превзошел худой, совсем юный ангмарец. Копье казалось продолжением его правой руки, и он покорил всех, пробросив его через пять колец, отстоящих на два локтя друг от друга. Его объявили победителем, и красивая черноволосая девушка, гордо выступив из рядов, взяла его руку в свою.
После копейщиков всадники состязались в умении метать аркан, выдергивая вбитые в землю столбы с рогулиной на конце. Здесь не было равных истерлингам; победитель, широкоплечий, низкорослый крепыш, на могучем, под стать наезднику, коне, вырвал столб, вбитый десятью ударами молота на глубину в два локтя. И он также получил руку невесты из рода Харуз, а также оружие с серебряной насечкой.
А Фолко словно наяву видел черные змеи арканов на поле битвы – там, в далеком Арноре, и падающих гномов, вырванных из строя смертельной петлей.
Однако ему приходилось тоже что-то кричать, показывая заинтересованность, чтобы не навлечь на себя подозрений.
Всадники с арканами покинули огромную арену.
– Что теперь? – обратился хоббит к Нефару.
– Теперь очередь мастеров. Каждый может показать свое умение в чем пожелает.
«А что, если?.. – мелькнула у Фолко озорная мысль. – Стрельбой их не удивишь. А если ножами?..»
Хоббит, решительно раздвинув соседей, полез к черте.
Выступивших оказалось немного. Несколько людей – ангмарцев и харадримов – показали искусное владение мечом, веерную защиту и нападение, однако это не шло ни в какое сравнение с тем, что хоббит видел у Малыша. Понравился ему богатырского сложения смуглокожий харадрим, мастерски крутивший вокруг себя тяжелое копье, действуя им одновременно и как дубиной. А потом вперед вышел невысокого роста человек в свободной желтоватой одежде; он поклонился, высоко подняв сжатые кулаки, распрямился – и из его правого кулака словно вырвалась голубая молния. Длинная боевая цепь с острым наконечником казалась живой змеей, обвивающей со всех сторон своего повелителя; ни на мгновение не оставаясь в покое, змея металась из стороны в сторону, закрывая своего хозяина непроницаемым сверкающим куполом.
Странного человека с необыкновенным оружием проводили восторженными криками.
Настала очередь хоббита. Запыхавшийся Нефар, однако, успел принести по просьбе Фолко мешок репы и сейчас раздавал ее примерно десятку добровольцев, вызвавшихся помочь.
Фолко вышел на свободное пространство и поклонился. Десять его помощников вышли следом за ним, неся в руках по кучке репы. Фолко вздохнул, сосредоточился, на миг зажмурился… а потом резко распрямился и махнул рукой. В тот же миг десяток желтых репок были брошены ему прямо в голову; навстречу им из-под его плаща вырвался стальной веер; ловкие руки хоббита метнули все висевшие на перевязи ножи. Их лезвия с плотным хрустом рассекали желтую плоть – и ни одна репка не долетела до цели.
Наградой ему были восторженные вопли и стук мечей о щиты – знак высшего одобрения у степных племен Истланда. Раскрасневшийся Фолко стоял, неловко раскланиваясь; подбежал Нефар и хлопнул его по плечу, сказав, что люди просят повторить. И Фолко повторил столь же успешно; и, когда он шел с поля состязаний, мысль – а хорошо бы стать единственным победителем в двух видах за один день! – занимала в его голове неоправданно много места.
Однако нашелся еще один, кому было чем подивить собравшихся, – им оказался обычно скромный Малыш.
Он невозмутимо вышел из рядов зрителей, неся под мышкой охапку хвороста, и быстро, как умеют одни лишь гномы, разжег небольшой костер.
Затем с лихим посвистом он выхватил из ножен даго и меч – и Фолко вновь увидел знаменитый железный вихрь Маленького Гнома. Прежде чем люди успели удивиться, зачем был разожжен костер, Малыш легким, стремительным движением подхватил острием меча горящую ветку, и она закувыркалась перед ним в воздухе, разбрасывая вокруг себя багряные искры. Ошеломленные зрители замерли, а Малыш подхватил с земли вторую ветку, третью, четвертую, и вот уже перед ним в воздухе горел еще один костер, поддерживаемый молниеносными, неразличимыми глазом движениями меча и даго.
Ни на миг не ослаблялась непробиваемая защита; не стали реже длинные неотразимые выпады – но костер горел, и одна ветка даже крутилась над головою Малыша. Так он поднял в воздух весь горящий хворост, окружив себя огненным куполом, а потом с резким криком: «Хазад!» – отскочил в сторону, вкладывая оружие в ножны под неистовые крики удивления и восторга.
Последней серией ударов он перерубил все до единой горевшие хворостинки, и сейчас на земле угасала лишь небольшая кучка угольков.
Что и говорить, приз достался Малышу, но и хоббит не был обойден вниманием; Берель объявил, что награждает его от своего имени, – и на левом запястье Фолко сомкнулся тяжелый браслет из блестящего белого металла, не серебра и не мифрила, с еще более глубоким и завораживающим мягким блеском; мягко светился вделанный в браслет черный камень, и сияние это неведомо почему действовало освежающе. Если с минуту сосредоточенно смотреть, пристально вглядываясь в камень, то усталость отступала и крепли решимость и мужество.
Малыш, окруженный толпой, торжественно прошествовал, прижимая к животу драгоценный, отделанный золотом рог; глашатаи трижды возгласили ему славу.
Малыш и Фолко, усмехаясь, сложили возле Торина на землю свои награды; тот засопел, словно сердясь на что-то, и когда объявили последний вид состязаний – единоборство, – он решительно полез к черте.
– Погоди, – вдруг остановил его Нефар. – Не отнимай у молодых надежды получить заветную награду. Погоди, во вторую очередь за золотую чашу, которую приготовил Берель, будут сражаться все желающие, там соберутся достойнейшие.
Торин коротко глянул на Нефара, словно раздумывая.
– Зачем тебе бороться за приз, которым все равно не воспользуешься? – продолжал тот. – К тому же, почтенный гном, ты явно сильнее многих и многих, и многие будут повержены тобой. А молодость зачастую неразумна…
Зачем тебе затаившие на тебя обиду? Сразись с теми, кто по достоинству оценит воинское искусство противника, даже потерпев поражение от него!
Торин остался и вместе с Малышом и Фолко смотрел, как выходят один за другим одетые в полный доспех воины, лишь заменив мечи палками; как специально выделенные люди рода Харуз окружают каждую из пар, чтобы следить за правилами; и как один за другим, с опущенными головами, стараясь не смотреть по сторонам, уходят прочь потерпевшие неудачу, а оставшиеся вновь выходят друг против друга, и так до тех пор, пока не остался один воин, худощавый и горбоносый, с орлиным взором глубоких глаз и иссиня-черными прямыми длинными волосами, – человек с Востока, от самого Баррского Хребта.
А потом глашатаи объявили, что вызываются к состязанию все, кому не нужна женская ласка, кого влечет бой ради боя и победа ради одной лишь славы; и немало опытных, изрубленных в стычках бойцов откликнулось на него. Среди прочих вышел и Торин.
С замиранием сердца следили друзья, как взлетает и падает его дубинка, как гном играет ею, словно любимым топором, гвоздя с неожиданных позиций по забралам противников; и как одного за другим победил он троих и неожиданно остался вдвоем с могучим истерлингом в темно-коричневом кожаном доспехе, низком шлеме с гребнем, также победившим до этого троих. Торин не снимал надетый поверх доспехов плащ, лишь покрепче подвязал его, очевидно, не желая обнаруживать свой роскошный мифрильный бахтерец; и, когда они сошлись, верх сперва оказался за истерлингом, потому что плащ хоть и немного, но все же мешал Торину, и его противник мастерски воспользовался этим. Один раз ему удалось ударить сверху по хауберку гнома и задеть того по наплечнику. И тут Торин взбеленился. Громоподобный клич Народа Дьюрина прорвался сквозь гул подбадривающих истерлинга криков: «Барук хазад!» Плащ отлетел в сторону, и истинное серебро доспехов Торина засверкало под солнцем. «Хазад аймену!» – и, выбитое, далеко в сторону отлетело оружие противника; в следующий миг палка гнома, словно копье, ударила в самое уязвимое место – в поперечную складку шлема, причем все видели, что Торин нарочно изменил направление удара, чтобы не ранить человека…
И золотая чаша досталась Торину, и он гордо прошел, высоко поднимая ее, в обнимку с побежденным им истерлингом, помирившись с ним и обменявшись на память ножами; и Берель, с улыбкой разводя руками, пригласил всех троих друзей, так отличившихся в тот день, на праздничный пир с ближайшей его дружиной; и можно было лишь радоваться, что все оказалось настолько удачно, если бы не странное чувство тревоги, что появилось у хоббита, когда он увидел маленького карлика, неслышно скользнувшего мимо трапезных столов к Берелю, – давнего знакомца, какого друзья не видели со дня битвы у Волчьего Камня; и странен был взгляд, брошенный карликом на Торина, безмятежно потягивающего пиво. В сердце Фолко вползла холодная змея надвигающейся угрозы.
А когда пир закончился, Берель знаком попросил друзей остаться.
– Вы показали себя достойными самых трудных и славных свершений во имя нашего дела, – сказал он. – На этой неделе выступает отряд, что пойдет в глубокий поиск далеко на восток. Вы должны присоединиться к нему. Этот отряд по старым картам будет искать Тропу Соцветий (у Фолко остановилось дыхание) и встретиться там с самим Вождем! Вы достойны этого дела, и оно достойно вас. Идите же и докажите свою верность великому Вождю Эарнилу!
Глава 8. ЗА ЛЕСАМИ ЧА
– И все-таки мы влопались донельзя глупо, – мрачно бросил Малыш, когда они шли по улицам городка к своему обиталищу. – Теперь они знают, что мы можем… – Он сделал ударение на «что».
Возбуждение схлынуло; Торин угрюмо опустил голову, волоча драгоценную чашу так, словно это был мешок с камнями. Встречные провожали друзей удивленными взглядами… Приказ выступать с отрядом Трехзубчатой Короны поверг всех троих в неописуемое удивление. Ох, неспроста опытнейший Берель, давнишний сподвижник Олмера, включил в отряд трех бродяг, только несколько дней назад загадочно появившихся на рубежах вверенной ему Области, да еще в отряд, отправляемый на столь важное дело, к тому же навстречу самому Вождю! Может, эти состязания были только прикрытием, а на самом деле от Олмера просто пришел категорический приказ – этих немедленно ко мне? Но как могла весть о них так быстро достигнуть затерявшегося где-то на Востоке Олмера, а если и достигла – то ответ не успел бы уж точно. Какой же быстротой должен был обладать гонец, которому оказалось бы под силу такое?
– Нужно разузнать это, как угодно, но разузнать, – буркнул Торин, когда Фолко изложил друзьям свои соображения.
– Я видел здесь карликов, – сказал Малыш. – Может, что и узнаем? Уж больно хитрая рожа была у того нидинга, которого мы встретили у Береля. Я его из тысячи узнаю! Клянусь бородой Дьюрина, он должен много знать, если вхож к самому Берелю!
– А Нефар? – заикнулся было хоббит.
– Этот умрет, но не скажет, – отмахнулся Торин. – Чую ангмарскую породу, она крепче каменного дуба!
На следующий день посыльный принес им распоряжение Береля явиться на сборный пункт в полном вооружении и верхами. Друзья повиновались.
Выступающая в поход дружина оказалась многочисленной – целая сотня.
Здесь были собраны бойцы из самых разных племен Средиземья: и истерлинги, и харадримы, и ангмарцы, и эреборцы, и неведомые Фолко изгои восточных народов; встретились и несколько Сарумановых орков. В рядах воинов мелькнуло спокойное лицо давешнего мастера с боевой цепью; друзья встретили и всю пятерку знаменитых стрелков хазгов, почтительно раскланявшихся с Фолко. Появился верхом на караковом коне и Берель. Рядом с ним на дивном жеребце редкой молочно-дымчатой масти ехал высокий человек, одетый в длинную вороненую кольчугу, с двуручным мечом у пояса; похоже, это был предводитель отряда, но Фолко не мог угадать, откуда он родом. Многоголосый гул сразу утих, отряд стал поспешно выстраиваться полукругом.
Двуручный меч, неожиданно также оказавшийся вороненым, под стать доспехам, с легким шелестом вылетел из ножен; сжимая его обеими руками, предводитель поднял его острием вверх, точно собираясь принести клятву; он обвел жестким взглядом ряды, и последние обрывки разговоров утихли. Берель также поднял руку.
– Слушайте и внимайте словам нового дела! – крикнул он, приподнимаясь на стременах. – Вам надлежит пройти по краю обитаемых земель к тайне Востока и помочь Вождю разрешить ее. Он нуждается в вас. Вы выступаете завтра, на сборы даю один день. Не тревожьтесь о дороге – у вас есть опытные проводники. Не тревожьтесь о припасах – мы даем вам достаточно.
Ваше дело – проложить мечами дорогу к неведомому и обратить его на службу нашему делу, ибо вы знаете, что такие места таят много чудесных вещей, сила которых необходима, если мы восстанем против наученных Заморскими Силами эльфов, гори земля у них под ногами! А теперь будет говорить Отон.
– Братья! Перед нами путь, где будет раздолье вашим мечам. Все вы – известные бойцы, славные среди своих соплеменников. Все вы… почти все, – он бросил быстрый взгляд на Фолко и гномов, – давно знаете друг друга и меня и помните закон нашего Братства – только смерть может помешать выполнению приказа. В отряде одиннадцать новых воинов – им придется делом доказать свое право быть среди нас. Десятники! Разобраться по старым десяткам!
Строй сломался, по нему прошло короткое множественное движение, и он оказался разделенным на десять небольших отрядов – где по девять, где по восемь, а где и по семь человек. Одиннадцать новичков остались стоять в середине – и среди них гномы и хоббит. Отон спешился, неторопливо прошелся вдоль строя – и только теперь хоббит с удивлением сообразил, что тот говорил на Всеобщем Языке!
Проходя мимо новых бойцов, Отон на время задерживался возле каждого, задавал два-три вопроса и называл номер десятка, куда тот должен был отправиться. Когда очередь дошла до друзей, Отон с минуту молча смотрел на них, прищурив темные глаза, а потом мотнул головой и небрежно бросил:
– Восьмой десяток…
Остаток дня прошел в сборах. Грузили припасы для дальней дороги, отбирали коней и делали еще тысячу дел, необходимых перед походом. Друзья честно работали наравне со всеми; им повезло: в десятке не было орков, командовал им немолодой уже уроженец Дэйла, хорошо знавший народ гномов и уважавший их. Кроме него, в десятке были еще два истерлинга, два ангмарца, один выходец из Айбора и один аж из северных областей долины Андуина, из государства Беорнингов. Все знали Всеобщий Язык, все видели недавнее состязание и поглядывали на друзей с изрядной почтительностью.
Ночью Фолко опять долго не спал. Вот он оказался в самом центре Цитадели Олмера, познакомился с десятками служащих ему; но он не видел в них закоренелых в грабежах и убийствах разбойников с большой дороги. Это были сильные и смелые люди, и власть Олмера могла держаться среди них на чем угодно, кроме одного – кроме страха.
Наутро отряд выступил. Друзья ничего не успели узнать; однако когда дружина Отона проезжала городскими улицами, среди провожавших Фолко нежданно увидел знакомое лицо Келаста и едва удержался от вскрика.
Дорвагский разведчик стоял в окружении товарищей, бесстрастно взирая на проходящие мимо ряды конных. Лишь едва заметное движение его головы дало понять хоббиту, что Келаст заметил его.
– Эй, Манор! – тронул за плечо могучего истерлинга Торин. – Когда нам скажут, что нужно делать в этом походе? Тут же не так, как в Арноре, где приказывают рубить, не сказав кого и зачем! Я тут недолго, но думаю, что должно быть по-иному!
– Так и будет! – отозвался Манор, поправляя копье у седла. – На первом же привале Отон расскажет все, что нам нужно знать. Он ничего не скрывает понапрасну. Сам увидишь…
У городских ворот их нагнал приехавший пожелать удачи Берель, и тут же к отряду присоединился еще один его член – низенький тщедушный человечек со странно знакомой плотно закрытой корзиной; присмотревшись, Фолко узнал в ней садок с улагами!
Три дня они продвигались через страну Олмера – не медля, но и без ненужной поспешности; взору Фолко открывались богатые селения разных родов и племен, которые, точно сорванные ветром листья, облепили могучий ствол неколебимо стоящего перед грозою дерева. Отряд Отона ни в чем не знал нехватки. Даже ночевали они не под открытым небом, а на имевшихся вдоль дороги обширных воинских дворах – опытный командир Отон не хотел утомлять своих людей раньше времени.
Смутно и мглисто было эти дни на душе у хоббита. Их встретили с открытой, чуть грубоватой, но искренней дружелюбностью; их умению дивились и уважали за это; кое-кто даже просил на досуге обучить их увиденным на ристалищном поле приемам боя. Руки истерлингов, харадримов, ангмарцев и хазгов ломали хлеб, протягивая половину краюхи хоббиту; к его кружке с готовностью тянулись полные ароматным медом фляги; ночью, сжавшись под одеялом, Фолко с ужасом все четче и четче осознавал, как непросто ему будет поднять оружие на доверявших ему и делившихся с ним походным ломтем.
Фолко и его друзья быстро поладили со своими новыми спутниками, хотя поневоле держались в стороне, стараясь не ввязываться в общие разговоры.
Их оставили в покое – здесь за каждым признавалось право вести себя как вздумается, лишь бы не отступал в бою. Только хазги, а их в отряде оказалось полтора десятка – бросали какие-то странные взгляды на висевший на груди у хоббита заветный кинжал; и взгляды эти не отличались, признаться, особой приязнью. Фолко спросил совета у друзей.
– Незачем ссориться с ними раньше времени или давать им повод держать камень за пазухой, – пожал плечами Малыш. – Нужно объясниться в открытую.
Вечером третьего дня пути Фолко как бы невзначай оказался рядом с сидевшими в кружок хазгами; окинутый плащ оставлял открытым клинок Отрины.
Хазги словно по команде смолкли, выжидательно глядя на хоббита. Тот попытался заговорить с ними тщательно подобранными словами наречия Цитадели, малый запас которых он все же успел составить себе к этому времени, однако старый хазг, один из недавних соперников по стрелковому спору, остановил его.
– Говори на языке Заката, – каркнул он, поднимая голову. – И тебе легче, и мы тебя поймем – тут есть кое-кто, кто его знает.
– Хорошо, почтенные! Я хотел поговорить с вами как воин с воинами и верю, что вы поймете меня. Догадываюсь, что вас смущает эта вещь, которая ныне принадлежит мне. Но знайте же, что я получил ее из рук самого Вождя, во время нашей встречи на далеком и враждебном Западе. Я не знаю подробностей гундабадского боя, но не как презренный грабитель, обдирающий тела мертвых, обрел я этот кинжал! В истинности этих слов сошлюсь на хорошо известного вам Санделло, а также Береля.
Хазги некоторое время помолчали, пока двое или трое из них вполголоса переводили остальным слова хоббита. Потом они вдруг заговорили вместе, словно совещаясь; старый хазг, который, очевидно, был у них за старшего, молчал, только быстро переводил взгляд с одного соплеменника на другого, словно спрашивая о чем-то; и когда заговорил он, все остальные разом умолкли.
– Здесь никто не проверит твоих слов, – медленно сказал он. – Но мы видим – ты говоришь правду… Узнай же, половинчик, что этот клинок некогда принадлежал нашему народу, одному из наших вождей. Несколько зим назад часть наших прошла далеко на закат к самому Гундабаду… Там они повстречали Вождя. Этот клинок попал к нему, и, клянусь Великой Лестницей, он попал к нему по праву. Мы удивились, увидав его у тебя… Но теперь все ясно. Садись с нами, Отмеченный Вождем, выпей круговую!
Из разговора с хазгами Фолко узнал, что когда-то, невообразимо давно, когда Черного Замка в Мордоре не было еще и в помине, когда в Золотом Лесу еще жила великая, хотя неведомая и страшная. Сила, когда весь Закат был свободен – предки хазгов обитали в землях к западу от Туманных Гор. Сила Востока была тогда с ними, и остерегались они лишь яснооких эльфов, живших севернее их привольных степей. Тогда эльфов было много, не в пример больше, чем теперь, – может, поэтому они казались тогда менее опасными, ибо мало обращали внимания на Смертных и шли собственными путями. Однако хазгов они недолюбливали, потому что в совсем уж незапамятные времена прародители хазгов служили какой-то сверхмировой Силе, не имеющей в их памяти ни имени, ни облика; и эта Сила была враждебна эльфам.
– Мы если видим что-то, то никогда не забываем, – покачиваясь, мерно и торжественно говорил хоббиту старый хазг. – От деда к внуку, от отца к сыну идут Вести, и каждый узнавший обязан запомнить их до самой смерти, а умирая – передать наследнику. И слова безымянных свидетелей, давно ушедших в лоно Матери, живы по сию пору, и они повествуют нам, как вздыбилось ставшее багряным небо и великий огонь снизошел с закатных небес. И сверкающие рати неведомых нам богов ступили на крайний запад земли, и Сила, хранившая нас, пала, увлекая за собой в пучину и западные земли.
Лишь горстка тех, кто положил начало роду нашему, чудом уцелела тогда, в битве, равной которой не было и не будет. И наши пращуры ушли на восток и обосновались у горных подножий. А затем пришли эльфы и создали свою страну подле ворот в подземное царство гномов, и другие народы Смертных также поселились между берегом Великого Моря и Горами. Долгие, долгие годы протекли – и вот из морских пучин появились устрашающие корабли, несущие полчища закованных в сталь воинов, великих лучников. Люди Моря стали строить свои гавани, налагая дань на прибрежные племена. Однако затем на Востоке вновь поднялась тень той, первоначальной Силы, и вспыхнула страшная война. Короли Морей оказали помощь эльфам, и в горниле истребительной схватки сгорели почти все колена нашего рода. Но все имеет свой конец, кончилась и война, и снова потекли мирные годы, и родились новые люди нашего языка. Однако угроза своими исполинскими крылами вновь затемнила небо над головами хазгов. Короли Морей обосновались на крайнем юге, и степи, ныне именуемые Роханом, были их владением. Короли потребовали покорности у нашего племени, а когда получили отказ, нанесли такой удар, что нашим предкам пришлось навсегда покинуть родину. И с тех пор мы живем надеждой, что вместе с Вождем отвоюем наконец наши древние владения и в зеленых степях вновь разольется протяжная песнь людей нашего языка.
Фолко осторожно полюбопытствовал, не слыхали ли его почтенные собеседники что-либо о таинственном Волчьем Камне, о котором ему довелось узнать во время странствий по югу степей?
– Волчий Камень? – переспросил старый хазг. – Конечно, слыхали! Это поставили свой знак наши младшие братья, вышедшие вместе с нами из западных земель и всегда жившие в дружбе с исполинскими волками. Часть из них присоединилась к Вождю, но часть продолжает скрываться на нашей прежней родине, надеясь невесть на что.
***
На пятый день пути, когда отряд впервые заночевал под открытым небом, к хоббиту пробрался Келаст. Как сумел дорваг обмануть бдительность стражей, выставленных осторожным и опытным Отоном, как проскользнул мимо бдительных хазгов, мимо костров истерлингов, способных различать шуршание мыши в траве? Он просто возник из тьмы рядом с хоббитом, опустился беззвучно на землю и словно слился с нею. Торин и Малыш остались сидеть возле костра, спинами прикрывая хоббита и дорвага.
Келаст и его люди не теряли времени даром. Они узнали многое, выполнив приказ старейшин, теперь можно было и возвращаться. Подсматривая и подслушивая, взяв трех языков, они выяснили, что острие удара вроде должно быть повернуто на юг – после сбора в Великой Степи всех служащих Вождю сил. Область Олмера могла выставить немало воинов, однако сама по себе многочисленным дорвагским племенам она была не страшна, ибо ввязываться в войну с ними – хотя бы для того, чтобы не ударили в тыл, значило воевать с Айбором, который соратники Вождя, напротив, хотели привлечь на свою сторону.
– Но Айбор они могут купить, – возразил Фолко. – И там закроют глаза на разорение вашей лесной окраины.
– Для этого сил тех колен, что живут сейчас, недостаточно, – сверкнул глазами Келаст. – И они прекрасно это знают, мы убедились в этом, подслушав немало их разговоров. Похоже, поход будет нацелен на юго-запад, но что может помешать Олмеру рассчитаться с ними после похода главных сил?
Мы узнали, какие восточные племена сейчас идут за ним. Скажу прямо: если он соберет хотя бы две трети их ополчений, у него хватит сил не только испепелить наши леса, но и Гондор поставить на грань гибели. Он может двинуть на запад десять десятков тысяч! Но для этого нужно время. Мы решили следить. Мы отправили вести домой и останемся здесь, чтобы вовремя предупредить наших братьев.
– А не боитесь, что вас выследят?
– Кто выследит дорвага в лесу? – презрительно пожал плечами Келаст. – Им нас не взять. За всю неделю они ни разу не напали на наш след. Не Нападут и дальше. А если по чистой случайности и наткнутся – у нас достаточно способов, чтобы обмануть любую погоню.
– Скажи, не ждут ли они возвращения Вождя? – спросил Фолко, желая проверить слова Береля.
– Нет. По крайней мере не сейчас. Говорят, что он ушел в какой-то дальний поход на восток и что в подмогу ему посылается небольшой отряд, в который, кстати, вы и попали!
Фолко вкратце пересказал Келасту все приключившееся с ним после расставания на лесной дороге. Выслушав, тот тихо промолвил:
– Вы идете по самому краю… Чем я могу помочь, пока вы еще в пределах земель Олмера?
Фолко поведал ему о подозрительно поспешном, на его взгляд, принятии их в эту дружину лучших бойцов Береля; вспомнил карлика, чей зловещий взгляд никак не шел у него из головы; его стократно обострившееся чутье на опасность предсказывало недоброе.
– Дай нам три дня сроку, – сказал Келаст. – И не отчаивайся! Думаю, дорваги разрешат эту загадку.
– Но как же… – начал было Фолко.
– Предоставь это дорвагам, – перебил его Келаст. – Нам не нужно много времени, и осторожничать в большом деле мы не привыкли.
И он бесшумно исчез в ночи – ни одна ветка не шелохнулась, ни один сучок не треснул; дорваг растворился в темени, канул в нее, точно ныряльщик в непроглядную воду… Друзьям оставалось лишь ждать.
Однако это ожидание никак нельзя было назвать однообразным. Они подходили к границам Области Олмера, его Цитадели, все теснее обступали их пока еще невысокие, поросшие лесом горы; меньше стало поселений, но дорога была наезжена, и постоялые дворы нет-нет, да и попадались. На третий день, когда должен был появиться Келаст, Отон приказал отряду собраться перед выступлением с бивуака.
Воины расселись большим полукругом на опушке леса, где провели ночь.
(Отон последние дни почему-то избегал ночевать под крышей, да и народу на постоялых дворах было изрядно.) Все стихло, только в кронах, уже чуть заметно тронутых желтизной, посвистывал ветер.
Отон говорил о цели похода. Говорил жестоко и правдиво, не скрывая предстоящих великих трудов и испытаний. Он ничего не прибавил к уже известному друзьям о Доме Высокого и о Тропе Соцветий. Зато о лежащих меж ними странах и землях он сказал немало нового.
– Чтобы открыть Вождю дорогу в Дом Высокого, нам предстоит расчистить путь, чтобы не оставлять на его долю препятствий, устранить которые по силам и нам. Там, по воле Тропы Соцветий, сходятся владения многих сил Востока, не подчиняющихся разуму и недоступных внушению. Где-то в тех краях лежит западная граница могучих и безжалостных эльфов, наших смертельных врагов. Колдовской своей хитростью они, конечно, попытаются помешать Вождю. Наша задача – их удержать. За ними Черные Гномы, что, не в обиду нашим гномам будет сказано, вступили в противоестественный союз с эльфами Востока. Мощь их велика, они неистовы в сражении, поэтому мы не станем штурмовать неприступных стен Черного Замка, запирающего переправу через Хоар. Там нужно действовать хитростью. Но вот тех гномов, которые обустраиваются в ближних пределах Дома Высокого, нужно отбросить – иначе нам не пробраться к тайне. Но прежде всего нам придется столкнуться с Ночной Хозяйкой. Она повелевает страхом, страхом управляет племенами и не допускает никого в свои края. Движимые ею обезумевшие армии покоряют ей новые и новые земли. Нам придется выступить против тех ее слуг, что попытаются преградить нам путь, и здесь я надеюсь на всех вас. Сейчас Вождь не может послать сюда большое войско, да это и ни к чему – эти племена должны стать нашими союзниками в борьбе с эльфами. Нужно, чтобы покоренные Ночной Хозяйкой стали нашими друзьями. Это трудное дело, но таково веление Вождя. Вождь говорит, что с самой Ночной Хозяйкой он намерен схватиться на обратном пути от Дома Высокого, поэтому мы должны разузнать о ней как можно больше.
И о многом еще говорил Отон. Нужно, чтобы все десятки, в которые влились новички, не разучились мгновенному повиновению и в то же время не потеряли собственные глаза и голову, «ибо один лишь Вождь способен быть в бою всюду и везде, видеть и объять все; я же надеюсь на вас и знаю, что не для всякого славного и своевременного действия нужна будет вам моя команда».
Они немало еще прошли в тот день. Когда стал сгущаться вечер, Отон остановил отряд рядом с обширным постоялым двором; там они получили ужин, но для ночлега расположились на улице. Друзьям с трудом удавалось сохранять хладнокровие, с минуты на минуту ожидая появления дорвагов.
Лагерь постепенно затихал; Отон еще шагал от костра к костру, временами исчезая в темноте – лично проверяя часовых.
– А если их схватят? – одними губами прошептал Фолко.
– Убереги нас от этого, Дьюрин, – также еле слышно ответил Торин.
– Мое сердце разорвется, если придется выбирать между их спасением и провалом нашего похода! Ведь спасти их, не раскрыв себя, мы все равно не сможем.
– Не каркайте! – сердито оборвал друзей Малыш.
И они дождались. Словно в чудесном плаще-невидимке, Келаст вновь миновал часовых и возник внезапно рядом с друзьями, как таинственное порождение ночи. Его лицо скрывал капюшон, однако хоббит разглядел свежий рубец, пересекающий лоб.
Келаст торопливо заговорил, не тратя попусту драгоценного времени.
Голос его выдавал усталость, свежая рана говорила о только что пережитой опасности, однако об этом он не обмолвился ни словом.
– Помня твой рассказ, мы выследили и схватили карлика, ближнего подручного Береля. Не знаю, тот ли это, но рассказал он преизрядно, особенно после того, как мы пригрозили ему огнем. Оказывается – увы, увы нам! – Берель послал быстрейшего из улагов к Вождю с известием о вашем появлении, подробно описав вас и спрашивая, что с вами делать. Он заподозрил в вас лазутчиков. Эти улаги способны летать, опираясь крыльями на силу свирепых ветров, вечно несущихся над землей на недоступной даже орлам высоте. Так, в этих потоках, улаги за считанные дни достигают самых удаленных краев Средиземья. Так вот улаг доставил Вождю послание Береля, и от него пришел ответ со строгим приказом – не трогать вас, ничем не выказывать подозрений, но как можно скорее отправить с отрядом Отона ему.
Вождю, навстречу. Проклятые соглядатаи Береля выследили нас и по следам установили, что вы расстались с нами незадолго до того, как сдались пограничной страже. Карлик уверял, что больше ничего в письме Вождя о вас не говорилось, но кто его знает, это отродье! Для того чтобы вы ничего не заподозрили, вас и пригласили участвовать в состязании у рода Харуз – и с полным основанием, как победителей, присоединили к отряду Отона. Берель играет вами, как сытый кот с мышью! Отону поручено тщательно следить за вами, однако делать это скрытно, чтобы вы ничего не заметили. А уж зачем вы этому Олмеру – воистину ведает один лишь великий Манве.
Выслушав этот рассказ, друзья невольно содрогнулись. Холодный, липкий страх, который не рассеешь сознанием своей силы, своей способности противустать опасности с мечом в руках. Их было трое против загадочной Силы, и Сила та легко раскрыла их нехитрые уловки, сорвала все покровы и готовила теперь ответный удар.
– Вам нужно бежать, – продолжал тем временем Келаст. – Карлик дался нам недешево: пришлось убить одного из часовых, заметившего нас, да и самого карлика тоже. Нам нужно скорее уходить отсюда, устраивать свой наблюдательный пункт где-нибудь вне пределов Цитадели… На нашу помощь больше не рассчитывайте. Мой вам совет – бегите! Бегите и постарайтесь исполнить свой долг иным способом. Ничего лучше я посоветовать не могу.
– Нет, Келаст, – тихо и непреклонно сказал Торин. – Мы не воспользуемся твоим советом. Если мы попытаемся скрыться – на нас начнется охота, и тогда, боюсь, нас не спасет и сам Великий Дьюрин. Нет, мы постараемся подобраться к Вождю как можно ближе, оставаясь под этой личиной! Трудна дорога к Дому Высокого, и лучше уж такое общество, чем никакого. У нас ни провианта, ни снаряжения для этой сверхдальней дороги, мы не знаем путей на Восток, не знаем языка здешних народов. А ведь на пути еще такие опасности, как Ночная Хозяйка, Области Духов и прочее… Нет, мы все-таки останемся. Ты говоришь, Вождь приказал доставить нас к нему – прекрасно!
Только этого нам и нужно. Мы исполним то, что решили, а потом – будь что будет.
Торин бросил быстрый взгляд на Малыша, и Фолко припомнил их споры, когда они выбирали путь.
– Ну как знаете, – не стал перечить дорваг. – Тогда прощайте! Я не могу больше задерживаться здесь. Нас тоже ждет дорога. Прощайте!
– Мы еще встретимся по эту сторону Гремящих Морей, – вдруг уверенно сказал хоббит. – Не стану говорить, что наша встреча произойдет в счастливый для нас обоих час, но она будет. Я так чувствую.
Дорваг исчез – и словно погасло что-то в душах друзей, словно порыв холодного ветра задул неяркую лампадку. Все дороги назад были теперь отрезаны. Друзьям оставалось только одно – идти навстречу Копью Тьмы, почти без надежды уцелеть, идти с одной лишь мыслью – если Копье будет брошено, ни они, ни стотысячные армии не предотвратят ужасов истребительной войны. Но они еще могут упредить чудовищный удар, если сумеют точно послать свою, кажущуюся такой бессмысленной по сравнению с могуществом противостоящей стороны стрелу в тот роковой момент, когда Копье еще взвешивается в исполинской надмировой руке, уже готовое к броску, до которого остаются считанные мгновения; и в этот миг их слабая стрела может сбить прицел страшного противника, и своим смертоносным Наконечьем Копье уйдет в пучины Первозданного Мрака… Что будет с ними после этого – никто не мог и помыслить.
Они провели бессонную ночь, не находя себе покоя на жестком ложе из лапника под хмурым, затянутым облаками небом. В полусне хоббиту являлись страшные видения, диковинные голоса окликали его – словно кто-то пытался издалека пробиться к его омраченному сознанию, остеречь, предупредить…
Он пытался пробиться навстречу этим видениям, но что-то, превышающее его внутренние силы, загораживало путь, вставая перед ним бесформенным непроницаемым маревом, без жизни, без разума, подчиняющимся каким-то далеким Силам, враждебным Западу и находящимся вне досягаемости Сил Мира.
Лишь когда на небе стала расширяться розовая полоса рассвета, хоббит, истощенный этой бесполезной борьбой, провалился в глубокий сон.
Отон не ждал. Он вел отряд на восход скорым маршем, и вот уже последние поселения Цитадели остались у них позади. Горы придвинулись; на юго-западе осталось озеро Ненто – приближались темно-зеленые с редкими проблесками осеннего золота северные поля края Лесов Ча. Отряду предстоял нелегкий путь через их таинственные дебри.
На пятый день после того, как друзья расстались с Келастом, дружина Отона разбила лагерь на опушке перед сплошной стеной леса; светлые рощи уступали место сомкнутым рядам седых лесных исполинов. Их подножия тонули в сером тумане; странные ширококрылые птицы время от времени мелькали над уходящими в поднебесье вершинами; эти леса неприветливо глядели на незваных пришельцев. Однако хоббит испытывал не растерянность, а угрюмую решимость схватиться с ними; в глубине сознания он понимал, что это желание идет от таящейся где-то в тайных потемках разума неотступной тревоги, что Долг их останется невыполненным из-за слабости и неразумности, и поэтому ему хотелось каждодневной борьбой заглушить неотвязно грызущую его и друзей тревогу.
Но старая дружина Отона, его бывалые десятники не проявляли беспокойства – Леса Ча были надежной защитой для Цитадели. Знающие их легко могли найти среди чащоб проложенные слугами Вождя тайные тропы; их было немало, да и тропами-то их назвать можно было с натяжкой – две телеги могли разъехаться на каждой. И Отон повел свой отряд в глубь Лесов. Фолко показалось, что он вновь очутился в заповедном сумраке Фангорна; в шелесте листьев он различал невнятные слова загадочного древнего языка, что передали энтам обучившие их речи эльфы.
Хитро петляющая лесная дорога виляла среди могучих корней, выпирающих из земли, словно от избытка первозданной силы; мелкие лесные твари сновали по спутанным ветвям, сомкнувшимся над головами людей; гортанные голоса перекликались где-то в отдалении, и звучали они весьма недобро; однако Отон что-то вдруг крикнул им в ответ на непонятном наречии и велел оставить под огромным дубом несколько плотно набитых мешков, а затем он спокойно повел отряд дальше.
У Шепола, выходца из Дейла, что оказался в одном десятке с хоббитом, Фолко узнал, что это – плата гуррам за беспрепятственный пропуск отряда через лес; конечно, гурры не смогли бы причинить особого ущерба, но без потерь бы не обошлось, если бы не эта плата.
– Здесь, в Лесах Ча, уйма всяких страшилищ, – добавил Шепол. – Погоди, то ли еще будет. Беда, если на крылатых змей нарвемся, их не остановит и имя Вождя.
Четыре полных дня отряд пробирался седыми замшелыми чащобами; каких-то особенных страшилищ им не встретилось, если не считать одного хьорна; хоббиту это зрелище было не в диковинку, а вот кое-кто из отряда сгоряча схватился было за меч; однако – странное дело! – Отон, выйдя вперед, так что веки живого, пробудившегося дерева почти охватили его, грозя неминуемой и лютой гибелью, что-то крикнул прямо в зеленый вихрь взволнованной листвы над его головой – и хьорн отступил, медленно отвалившись в сторону и слившись с бесконечными рядами обычных деревьев.
– Видел? Вот что значит имя Вождя! – со значением произнес Шепол.
Гномы и хоббит лишь молча переглянулись.
Но вот Леса Ча остались позади, дорога вывела их на простор огромной равнины. Здесь зеленая степь, протянувшаяся на тысячи лиг с запада на восток, смыкалась с лежащей севернее полосой лесов. Места эти были пустынны – здесь кочевали только немногочисленные роды истерлингов. Далеко на востоке, над самым краем горизонта, едва различимо виднелась светлая полоска, чуть светлее окружающего небосвода.
«Горы, – подумал Фолко. – Горы и их снеговые вершины. Неужели это Великий Восточный Хребет?»
Они вступали в области, где Красная Книга была уже бесполезна и ничто из пережитого не могло служить им помощником. Впереди лежали тысячелиговые просторы Дор-Феафарота; Фолко удивился, услыхав из уст истерлинга это эльфийское название. Очевидно, оно настолько прочно вросло в память местных жителей, а давшие ей имя эльфы так давно покинули эти земли, что даже для воинов Олмера это было не более чем просто название страны. В слове «феафарот» хоббит угадывал корни, означавшие «дух» и «охота, преследование»; их сочетание не предвещало ничего хорошего.
На самом краю Лесов Ча отряд остановился для краткого отдыха; лишний раз осмотрели сбрую, проверили крепость тюков, прочность веревок; попутно гномам и хоббиту их десятник велел поменять пони на куда более быстрых и выносливых хазгских лошадок.
– Нам надо спешить, – сказал он, – а ваши пони истомлены и спешки не выдержат. Хотите вы или нет, но придется пересесть на других!
И, не теряя ни дня, поднимаясь с рассветом и останавливаясь уже в темноте, дружина Отона устремилась на юго-восток, оставляя по правую руку Лес Рока, прямиком к горам хеггов. Карта хоббита говорила об обширных владениях серых духов в тех краях; вряд ли Отон не знал о них, однако он ни минуты не колебался в выборе пути своего отряда.
Сильны и выносливы оказались специально отобранные Берелем воины многих племен; даже неутомимым гномам приходилось порой нелегко, Фолко же и вовсе держался одной лишь силой воли; когда к вечеру начинало сводить мышцы от долгой скачки, когда после остановки на ночлег еще приходилось разбивать лагерь и готовить пищу, он находил отдых в странном воспарении духа от мелких земных дел к величественным картинам Основ Мира; он приказывал себе увидеть Валинор, или Элдамар, или Тол Эрессею; и он оказывался словно в двух мирах одновременно – в одном он механически выполнял нелегкую повседневную работу, в другом же странствовал по давным-давно закрытым для Смертного Путям; он подозревал, что не иначе, как Олорин вновь стал помогать ему.
Это умение открылось неожиданно, на десятый день пути отряда, когда усталость овладела хоббитом до такой степени, что в нем угасли все мысли, кроме тупого желания дотащиться до грубошерстной подстилки, брошенной на землю. Однако, когда его голова коснулась заменявшего подушку свернутого плаща, он не провалился, как прошлой ночью, в пустое черное безмолвие; его внутреннему взору, неожиданно явилась высокая облаченная в белое фигура; лицо ее скрывал мягкий полумрак, однако Фолко тотчас узнал мага. Олорин сделал широкий, словно приглашающий жест и тотчас исчез; хоббит ощутил себя стоящим перед исполинскими воротами, границы их и очертания которых терялись в окружающей мгле; и нужно было открыть их, а для этого как можно скорее отрешиться от ноющей боли в ногах и бурчания несытого желудка; от жесткости наспех устроенной постели и липкого, ползущего над самой землей предвечернего холода… Нужно было о многом забыть и многое вспомнить, и чья-то могучая воля звала, манила хоббита, подвигая его испытать силой своей мысли крепость наглухо закрытых для тысяч и тысяч Ворот. И он внял призыву, и внешний мир стал мало-помалу гаснуть в его мысленном взоре; усилие за усилием, движение воли за движением воли, он освобождался от мешающих чувств плоти; это оказалось довольно легко – достаточно было сосредоточиться на странном узоре этих Ворот, забывая обо всем остальном; и, когда он мысленно приказал им открыться, створки беззвучно разошлись в стороны (однако хоббит успел ощутить чью-то могучую волю, помогавшую ему в этом); перед ним раскрылись неоглядные дали – словно парящий орел, взирал он на распростершиеся под ним пространства…
Он видел Море – великое, угрюмое, вечное в своей свирепой мощи, охраняющее подступы к прекрасным странам Прямого Пути; его взгляд отыскал среди вечно катящихся валов серую пелену тумана, перечеркнувшую простор; зыбкой и непрочной казалась она, однако Фолко сразу же понял, что эту призрачную преграду не одолеть и крепчайшим таранам – перед ней оказался бы бессилен даже Гронд, Молот Подземного Мира, ибо это была Черта, Пелост по-эльфийски, еще именуемая Рамандуне, Стена Заката. С севера на юг протянулась она, появляясь из затянувшей полуденный горизонт дымки и исчезая в сумраке полуночи; и от нее начинался Прямой Путь. Взгляд хоббита миновал Черту, и вот, как в давнишнем его видении еще по дороге через Арнор, он увидел белую полосу прибоя и гладкие черные стены исполинских гор и понял, что странствие его мысли привело его даже за Тол Эрессею, к берегам Благословенной Земли. Он видел тонкие, казавшиеся сотканными из света, перевитые хрустальными нитями башни Тириона, пролетел над гигантской аркой Алквалонде в гавани Телери; грозные бастионы, воздвигнутые еще в дни бегства Моргота и отправления Двух Деревьев, остались позади; узкая долина кончалась, незримая тропа вывела его на обширную сияющую равнину, и долго после этого казалось ему, что он никогда не увидит ничего более прекрасного; и яркость красок, и чистота небес, и благоухание лугов были неописуемы и невыразимы, и сладкое, неведомое чувство овладело им при виде навсегда потерянного для Смертных Заокраинного Запада. Звуки чудесной музыки, в которой, казалось, сливалась и разворачивалась вся история этого мира с его радостями и горестями, донеслись до его слуха; и согласное пение многих чистых голосов, и золотое сияние, разлитое над Валмаром, и смутные фигуры, прекрасные, но неразличимые в деталях, открылись его внутреннему взгляду; и он воззвал к Олорину, умоляя простить его за несдержанные слова во время их последней встречи, ибо Майар показал хоббиту, во имя чего совершается их поход; красота нуждалась в защите, и сознание того, что этот прекрасный мир сейчас вновь, как и три века назад, зависит от упорства хоббита и его друзей, давало новые силы…
Так продолжалось каждую ночь, пока силы Фолко не восстановились. Олорин на миг появился перед ним в его видениях, простившись с хоббитом на краткое время; но прекрасные сны теперь не оставляли Фолко, и способность вызывать их по собственному желанию осталась с ним навсегда.
Тем временем отряд постепенно приближался к горам. Они шли по самой границе леса и степи, и на пятнадцатый день пути, когда по утрам с севера ощутимо тянуло холодом, им повстречался кочевой истерлингский род.
Точно из-под земли появились перед ними многочисленные всадники, направляющие бег своих сотрясающих землю табунов. По девять косичек было заплетено у каждого наездника; коричневыми и красными узорами была покрыта их просторная одежда, удобная для бешеной скачки и для лихой рубки.
Истерлинги приветствовали Отона и его дружину; и старейшины рода долго говорили с предводителем отряда Вождя.
Вечером истерлингский род на славу угостил союзников; многие с удивлением разглядывали гномов, а особенно – хоббита; однако ни один не позволил себе нескромных вопросов. И дружинники Отона узнали о новом деянии Вождя…
Истерлингские племена и союзы далеко не все и не сразу приняли сторону Короля-без-Королевства. Многие роды, особенно из богатых и многочисленных, не желали подчиняться кому бы то ни было и ни под каким видом не хотели примкнуть к Делу Эарнила. И возглавил их славный род, обитавший неподалеку от Мордорских Стен, род, основанный Хамулом, Черным Истерлингом, который был в особенном почете у Властелина Барад-Дура.
Память хоббита тотчас вернула его к страницам Красной Книги. Хамул!
Грозное имя, когда-то наводившее страх на всю Степь, имя могучего предводителя непобедимой степной конницы, ставшего затем одним из кошмарной Девятки, Призраком Кольца, ужасным Улаири, охотившимся за фродо и сгинувшим в пламени Роковой Горы после Падения Гортаура! Так вот чьи потомки неожиданно стали на пути Олмера. Прихотливы пути судьбы… Род Хамула не смирился с утратой власти и дерзко бросил вызов Олмеру, преградив ему путь на восток, к землям верных ему хазгов. Однако тот со своим небольшим отрядом сумел проложить дорогу к холму, на котором и отбивался весь день до вечера, когда подоспели несколько истерлингских племен, державших его руку. В беспорядочной ночной схватке род Хамула, потеряв много лучших бойцов, был оттеснен, а наутро его вожди увидели перед собой многократно превосходившие силы Олмера – подтянувшихся хазгов, истерлингов, отряды обитателей Мордорских Стен (о них хоббит услышал впервые); но безумные отвергли предложенный мир и начали безнадежный, заведомо обреченный на поражение бой, в котором были разбиты. Однако Вождь милостиво обошелся с посягнувшими на него: пленный Блав, вождь рода Хамула, был отпущен с богатыми подарками, раненые получили помощь, воинам мятежного рода даже сохранили оружие… Вся Степь славит мудрость и великодушие Вождя; отовсюду приходят вести о новых и новых послах к нему, объявляющих о новых присоединившихся к нему коленах.
А Вождь не ждет, он уже скачет дальше – на восток через земли хазгов; да сопутствует ему удача во всех его трудах и начинаниях!
Так говорили истерлинги; и у дружинников Отона горели глаза, когда они слушали эти рассказы, а гномам и хоббиту приходилось изо всех сил притворяться обрадованными; Фолко терзался жестоким разочарованием: как было бы хорошо, если бы шальная стрела какого-нибудь наездника из рода Хамула нашла дорожку в доспехах Вождя. Однако в глубине сознания по-прежнему холодным камнем покоилось невесть откуда пришедшее, но прочное и неослабевающее убеждение, что Судьба вручила ключи от жизни Вождя именно их тройке.
На следующий день Огон распрощался с кочевниками. Дружина, ободренная, как после хорошего отдыха, с песнями тронулась в путь; и лежал он, как узнал Фолко, прямо через заставы хеггов к владениям Ночной Хозяйки.
Миновала еще неделя. Осень вступила в свои права, хотя здесь, в Дор-Феафароте, пока еще держалось приходящее с юга тепло. Над головами тянулись на полудень птичьи стаи; желтизна постепенно овладевала древесными кронами.
– Гляди лучше, – наставлял хоббита сам Отон, когда ему пришла очередь стоять ночную стражу. – Лес эльфов – под боком, всякое может быть…
Задремлешь – сам знаешь, что будет.
Для выразительности он показал хоббиту свой увесистый кистень.
– А что – нападают? – как можно более небрежно осведомился хоббит, соединив в голосе почтение к командиру, презрение к этим неведомым врагам-эльфам и уверенность в собственных силах.
– Случается, – кивнул Отон. – Не вздумай поднимать забрало! Эти бессмертные бьют ночью за сто шагов, целясь по блеску луны в глазах!
Ладно, в полночь приду проверю, а в два пополуночи тебя сменят. Не робей, половинчик!
Отон растворился во мраке; Фолко остался один. Конечно, это было не совсем так – друзья-гномы, как обычно, находились поблизости. Однако погибать от стрелы союзника, принявшего тебя за врага, – ничего нелепее не придумаешь, и гномы тут не помогут!
Текло время, лагерь давно затих. Фолко лежал в кустах на вершине взлобка, время от времени бросая взгляды на иссиня-черную громаду Леса Рока; в ложбине, внизу, спал отряд; где-то неподалеку всматривались в сумрак другие караульные. Ночь выдалась звездной, сияла Тропа Эарендила, к которой всегда обращались помыслы хоббита, когда ему случалось оставаться наедине с самим собой – особенно если над головой распахивался черный купол небосвода. И словно внезапный толчок вошло в сознание ощущение устремленного на него пристального взгляда, несущего в себе отблеск бессмертных, как и раса Перворожденных, вечносущих с Бессветного Года звезд. Фолко не требовалось напрягать память, чтобы понять, кому может принадлежать этот устремленный из мрака взор, – это мог быть только эльф.
И тотчас же, словно поток необычайно ярких видений хлынул в его помыслы, Фолко почувствовал оказавшегося перед ним Перворожденного.
Почувствовал его презрение к нему, Фолко, маленькому караульщику в отряде смертельных врагов Древнего Народа. Какие-то темные воспоминания о неслыханных по жестокости боях затуманивали мысли эльфа гневом, но к ним присоединилась и радость – он мог захватить «языка» и исполнить приказ своего правителя.
И прежде чем оглушающий удар обрушился на его шлем, Фолко, не имея иной возможности упредить эльфа, изо всех сил стараясь не шуметь, откатился на локоть-другой в сторону – и заговорил по-эльфийски, обращаясь к невидимому собеседнику на древнем языке Нолдора. Конечно, Авари мог и не знать этого наречия, но синдаринские слова хоббит помнил хуже.
– Погоди, во имя всемогущего Эру Илуватара! Во имя Варды Элентари, Великой Элберет!
Вспыхнуло и угасло во тьме изумление невидимого эльфа, сменившись радостью; словно теплый ветер среди промозглого вечера повеял на хоббита; он позволил себе несколько мгновений нежиться в этом потоке, а затем, встряхнувшись, шепотом сказал, что хочет поговорить и объясниться.
– Тогда готовься к дороге, неведомый! – раздалось в ответ. – Ты должен объясниться, но не со мной, а с теми, кто видит глубже меня.
– А… это далеко? – осведомился Фолко. – Мне в два пополуночи сменяться – нельзя, чтобы меня хватились!
– Ты назвал имена Великих Сил, – медленно проговорил эльф, по-прежнему оставаясь во мраке. – Я чувствую, а следовательно, и знаю, что ты не враг.
Но что ты делаешь среди врагов? Зачем ты здесь? Почему не хочешь уйти вместе со мной?
– Я должен быть здесь… Это трудно тебе объяснить вот так, на ходу. Но после двух пополуночи я готов следовать за тобой куда угодно – если, конечно, успею вернуться к утру.
– Успеешь, – заверил его эльф. – Но я должен быть осторожен и не могу полагаться на случай. Помни, ты у меня на прицеле! Как только тебя сменят, иди ко мне, и ни слова или движения в сторону! А до этого времени молчи!
– Но с тобой я могу говорить? – осведомился Фолко.
– Нет! Потом, если все так, как ты сказал, у нас будет время побеседовать. А пока – лежи и молчи!
Огненный бурав нетерпения терзал Фолко все нескончаемые часы, оставшиеся от его стражи. Мучило загадочное молчание так и не показавшегося ему на глаза эльфа – однако присутствие его Фолко ощущал очень ясно, подобно тому, как чувствовал бы солнце сквозь закрытые веки.
Ночная тишина сделалась какой-то всепоглощающей, в ней тонул любой звук; острый слух хоббита не мог уловить даже смутной ночной возни в лагере.
Шаги разводящего он услыхал, когда тот с несколькими воинами оказался в нескольких шагах от него – однако успел окликнуть их прежде, чем они увидели его.
Получив разрешение идти, он медленно пошел к лагерю вдоль темных кустов; но, когда оказался в неглубокой, залитой непроглядным мраком ложбине, как раз посредине между двумя аванпостами, резко нырнул влево, и ночь поглотила его.
Эльф был рядом – Фолко слышал его тонкое, едва уловимое слухом Смертного дыхание; оставаясь невидимым, тот приказал хоббиту идти вперед и не оглядываться.
Они долго пробирались через ночные теснины, сквозь спеленутые тьмой буреломы; наконец провожатый легонько свистнул особым ни на что не похожим образом, и из густоты ветвей впереди донесся ответный свист; только теперь хоббиту разрешили обернуться.
Эльф отбросил серый плащ-невидимку, и пробивавшийся сквозь листву лунный луч заиграл на тонких кольцах его доспехов, отразился на высоком шлеме, зажег сотни огоньков в самоцветах, усыпавших рукоять длинного кинжала; бездонные глаза смотрели на хоббита, и было в них тревожное ожидание, и холодное подозрение, и смутная надежда – все сразу; и был в этом лице свет, неведомый Фолко, не солнечный – как память дня, не лунный – как отражение ночи, не звездный – свет, что шел откуда-то из глубин его таинственной души, познать которую никто не мог, никто из Смертных. Этот свет родился из долгих-долгих, неимоверно долгих размышлений и действий – размышлений о недоступных пониманию хоббита вещах и действиях в тех областях, о существовании которых он не мог даже подозревать. Это был свет, не заимствованный у Сил, – но свет, идущий из глубин самого его существа; он не освещал, не рассеивал мрак, напротив, он возникал как составная часть любой действительности, и наконец Фолко понял ту смутную строчку в самых старых и древних преданиях, которая так долго казалась ему бессмысленной: «И свет в них подобен тьме, и тьма – свету».
Древней силой дышало это лицо, и казалось: какие армии дерзнут встать на пути таких воителей? Однако он точно знал, что таковые нашлись и время отсчитывает последние часы до великой стычки Могучих, и на миг ему показалось, что жар исполинского, захватившего все сущее пожара опаляет ему лицо…
На поляне смирно стояли несколько коней; из зарослей бесшумно вышли трое эльфов; они заговорили между собой на странном языке – это был не Квенья, не Синдарин и не даеронское наречие – какой-то совсем особый, очевидно, самый древний из эльфийских языков, язык Вод Пробуждения.
Спустя несколько минут всадники уже мчались сквозь ночь; Фолко сидел на крупе коня позади столкнувшегося с ним эльфа; под пальцами была необычайно мягкая, шелковистая, но в то же время необычайно прочная ткань его плаща; странный пряный запах, необычный, терпкий, слегка дурманил голову; Фолко пытался заглянуть вперед, и ему казалось, что под копытами лошадей стремительно развертывается серебристый светящийся ковер, тотчас сворачивающийся у них за спинами.
Они скакали недолго. Из мрака донесся предостерегающий свист; эльфы ответили и осадили коней. Фолко ощутил на плече тонкую, но необычайно сильную руку своего спутника – казавшиеся слабыми пальцы готовы были в любой миг парализовать любое его движение.
Они миновали кольцо кустов. Поляна – темная, закрытая густыми кронами вязов от бледных лунных лучей. По краям ее хоббит разглядел несколько десятков неподвижно застывших фигур, высоких, стройных, облаченных в слабо мерцающие плащи. Рука провожатого мягко подтолкнула Фолко к стоящей в середине тесной группе; перед ними смутно темнели сложенные костром поленья. Хоббит не мог увидеть лиц, разобрать какие-либо детали оружия или украшений, да это и не было нужно – он безошибочно ощутил истекающую от молчаливых воителей силу, и те несколько, к которым его подвели, казались сильнее всех. Эта их сила предстала мысленному взору хоббита подобием исполинской хрустальной стены, одинаково противостоящей и жаре, и холоду, и пламени, и льду…
– Подойди ближе, невысоклик, – раздался негромкий, исполненный достоинства голос, чистый, низкий и спокойный. – Подойди, нам нужно получше разглядеть друг друга.
Эльф-предводитель шагнул вперед и откинул капюшон; на хоббита в упор смотрели чуть заметно светящиеся изнутри глаза с огромными темными зрачками, из которых словно исходило непонятное сияние, заставлявшее мысли путаться; волна чужой воли захлестнула сознание Фолко, круговерть зеленого и голубого взвихрилась перед его взором – однако он не уступил.
«Кто бы ты ни был – даже из числа Валаров, – с невесть откуда взявшимся упорством мысленно проговорил он, сжимая зубы, – я не дам тебе хозяйничать у меня в сознании!»
Он был уверен, что его услышат – и его услышали. Подбиравшиеся к тайникам его помыслов волны утихли, отступили; эльф-предводитель негромко вздохнул.
– Однако ты упорен, половинчик! – Он говорил на Квенье. – Но садись же ближе к огню.
Произнеся это, эльф указал на чурбак возле груды дров. Фолко настороженно покосился вправо, влево – и неспешно опустился; эльф сел напротив него, простер над костром руку.
Что-то горячее вдруг забилось в висках Фолко, словно крови стало тесно в жилах; он впился глазами в протянутую над костром ладонь эльфа, длинную и узкую – и наяву ощутил волнами расходящуюся от нее теплоту. Послышалось шипение, потянуло дымком; спустя мгновение по черной коре уже сновали сине-алые язычки пламени, а еще через минуту костер уже вовсю горел, но особенным, никогда не виданным раньше Фолко пламенем – оно давало мало света, и совсем не было дыма.
– А теперь говори же, Знающий Второе из Наречий! – повелительно зазвучал голос предводителя. – Говори, ибо я – Форве, сын Орве, сына Ильве, Верховного Короля Куививиена! Говори, что ты делаешь среди служащих Ночи? Как попал к ним? Куда направляется отряд? Кто им водительствует? Где главные силы этого воинства?
– Я понимаю, почтенный Форве, сын Орве, сына Ильве, что «вопросы задаешь здесь ты», и все же я дерзну спросить тебя: а кто вы? Ибо я из дальней страны на крайнем западе Средиземья и думал…
– Не прикидывайся простаком! – усмехнулся Форве. – Ты прекрасно знаешь о Разделении Эльфов в дни До-предначальной Эпохи, когда те, кого впоследствии назовут Нолдором, еще и не помышляли о возвращении в Средиземье! Ты прекрасно знаешь, кто мы, но если хочешь, я скажу. Мы – Авари, Невозжелавшие, отвернувшие дареный Свет и отыскавшие свой собственный. Мы не за Силы Арды, но против Тьмы. Итак, говори!
И Фолко начал свою повесть. Она заняла немало времени, он даже охрип, когда наконец завершил ее. Он рассказал им об Олмере и о Пожирателях Скал, об очнувшихся орках и поднявшемся Морском Народе вкупе с дунландцами и Людьми Могильников; он рассказал, что Олорин назвал Олмера «острием Копья Тьмы»; он описал, как мог, его Цитадель и служащих ему людей; добавил, что до сих пор никто не догадался, где корень его силы; и под конец изложил все, что знал о планах и намерениях Короля-без-Королевства.
Эльфы слушали его бесстрастно. Когда он замолчал, тяжело дыша и потирая пересохшее горло, Форве коротко взглянул ему в глаза и молча протянул покрытую причудливой резьбой флягу; там оказалось вино, легкое, ароматное, бодрящее; от него чуть кружилась голова, но по телу разлилось приятное тепло.
– Он поворачивает на запад… – задумчиво проговорил Форве, обводя взглядом товарищей, словно бы приглашая к разговору. – Что ж, не он первый – и не он последний. Но останавливать его все равно придется, ибо если мы не остановим его сейчас… Все помнят, чем обернулось наше промедление в прошлый раз! Я благодарю тебя, половинчик! Тебе уже не раз, наверное, говорили приятные слова, хваля твою храбрость, и не стану их повторять, ибо, по моему разумению, вы взялись за заведомо невыполнимое и гибельное дело. Вы не убьете его, а сами либо погибнете, либо, что еще хуже, попадетесь ему в лапы и под пытками расскажете все, что знаете, и тем немало повредите тем, кто действительно способен противостоять ему. Мой вам совет – уходите! Уходите и дайте завершить дело тем, у кого для этого достаточно сил.
– Мы не будем знать ни сна ни покоя, если бездумно отдадим это дело в чужие руки, – возразил хоббит. – Да и где вы отыщете его?
– У Дома Высокого, как ты сказал, – пожал плечами Форве.
– А если я ошибся? Или меня обманули? Или он изменит намерения?
Форве улыбнулся – снисходительно и с оттенком превосходства.
– Предоставь нам размышлять над этими материями. А ты, житель далекой страны, лучше возвращайся к себе на родину.
– Это мое дело, – упрямо нагнул голову Фолко. – А ты почтенный, не хочешь рассказать мне – в награду за сведения – что-нибудь о Доме Высокого? Отчего так стремится туда Олмер?
– Это нетрудно, – усмехнулся эльф. – Давным-давно, когда Силы Мира только-только вступили в Арду, они, как ты, наверное, знаешь, начали войну с Темным Охотником. И в этой борьбе они призвали себе на помощь великое множество духов, тех, что впоследствии стали именоваться Майар. Иные из этих духов были творениями Вседержащего, самого Эру Илуватара и во всем подобны Валарам, только меньшей силы. Были там те, кто пришел из других областей Эа, появились там как отражение Разума Творящего. Были возникшие от разделения сущностей. – Форве рассказал уже знакомые хоббиту предания о возникновении сознания от столкновения Света и Тьмы, подобно Великому Орлангуру. – И один из тех духов, что ведут свой род от Отражений, положивший много сил для утверждения этого Мира, телесный облик, схожий с обликом Детей Илуватара, и поселился далеко на востоке, за Баррским Хребтом. Он воздвиг там себе богатые покои и на досуге занялся творением различных магических, наделенных удивительными свойствами вещей. Слухи о его небывалом мастерстве достигли и Вод Пробуждения, первые уроки ремесла эльфы получили именно от него – и лишь потому выжили, сумев оборонить себя от ужасных слуг Темного Охотника. Одним из славнейших учеников Высокого – как стали прозывать его за огромный рост – был Отрина, который после Раскола Перворожденных ушел к Нижним, Черным Гномам. Высокий – я не видел его самого, но мой отец и дед бывали в том Доме как гости неоднократно – был движим прежде всего жаждой познания этого мира. Он не уставая твердил, что восхищен и поражен богатством замысла Илуватара и изобретательностью Великих Духов, Валаров, и потому почти всякое, что он создавал, было могущественным инструментом познания. Палантиры, известные тебе по преданиям Западных Окраин – лишь жалкое подобие того, что творили руки Высокого. Никогда не алкал он власти – да и кто из нас может сказать, чего на самом деле может желать Дух? Он был близок с Кователем Луле, частенько посещавшим в Средиземье своих любимых Черных Гномов. Но пришло время, когда Высокий решил отправиться в далекое странствие, «к подножиям Мира», как сказал он моему деду, уходя. И, чтобы уберечь от нечистых рук свои сокровища, творения своей мудрости, он и проложил Тропу Соцветий, где пройти может лишь чистый помыслами. Искусно спрятал он и начало этой Тропы, однако на всякий замок можно найти ключ – и тот, у кого есть сила, может обойти ловушки Высокого, увы всем нам! Вот почему вокруг его Дома мы, Авари, Черные Гномы и посланцы Великого Орлангура, держим постоянную стражу. Высокий обещал вернуться – и мы ждем его возвращения.
– Но что это за ловушки? И как обладающий силой может их обойти? Какой природы должна быть эта сила? – забывая о почтительности, наседал на эльфа хоббит.
– Этого я тебе не скажу, – последовал ответ. – Ты забыл, с чего мы начали нашу беседу? От тебя знание может – пусть даже против твоей воли – попасть к Врагу. Заметь, никто не сомневается в тебе лично. Мы умеем видеть сквозь покровы, и я знаю, что твои намерения чисты и ты никогда не вступал на одну дорогу со Злом… Иначе мы бы просто сейчас не говорили с тобой, – добавил эльф со странной и зловещей усмешкой, дико выглядевшей на его прекрасном лице.
– Тогда расскажи мне о Великом Орлангуре, о Серединном Княжестве, – попросил хоббит. – Неужели и это мне не будет позволено узнать?
– Об этом – пожалуйста! – вновь усмехнулся, на сей раз по-доброму, эльф. – Я расскажу тебе всю историю его появления в этом Мире, можешь сравнить ее с тем, что ты слышал раньше.
Это случилось давно, две тысячи солнечных кругов назад, в дни Третьей Эпохи, когда Истари, Орден Магов, высадились на западных берегах Средиземья, посланные Силами Мира для противостояния наследнику Первого Врага, могучему Гортауру, еще известному под именем Саурона.
И почти одновременно с ними в наш Мир вступил Великий Орлангур. Никто из живущих на востоке не знает, каково его подлинное происхождение. Сам же он говорит так, позабыв собственное возникновение: вначале было Ничто, был Хаос – но неоднородный. И были в нем изначальные области сгустков мрака, первородной субстанции, и ближайшее к нынешнему месту Арды звалось Унголиант. Много ужаснейших существ, родившихся на погибель свету жизни, вышло из его мрачных глубин; однако Унголиант не оставался неизменным. В момент сотворения Эа пылающие обломки Хаоса, волны Пламени Неуничтожимого пронзили первозданный сумрак, и Тени расслоились – в Унголианте возникли серые области, и были даже такие места, где Свет задержался надолго, будучи не в силах прорваться сквозь завесу Тьмы. А там, где Свет столкнулся со Тьмой, возникло различие, а там, где различие – там движение, а где движение – там сила, а где сила – рано или поздно возникнет сознание. И сознание возникло – и в Эа вступил Великий Орлангур.
Это имя – Орлангур – он взял себе сам, ну а уж Великим его прозвали обитатели Средиземья… Долгие тысячелетия, пока Валары довершали очерчивание Мира, пока длились схватки с Первым Врагом, пока явились в Мир Первородные и Последовавшие, возникали и рушились царства, затемнялся Валинор, кипели долгие битвы в Белерианде, достигал вершины своего величия Нуменор, тянулась Третья Эпоха, низвергались в огненные бездны Роковой Горы Кольцо Всевластья и Назгулы. Ужасные Улаири заканчивали свой земной путь, следуя за Главным Кольцом в сердце огненной бури, – там, в невообразимых безднах и провалах Эа, вне стен Мира, в первородной черноте зрело сознание Великого Орлангура. Он познал Тьму и Свет, и они слились в нем, и познал он также свое собственное начало, и неведомыми нам путями познал прошлое Мира и его настоящее, и тайным даром своим он провидел будущее. В Унголианте, говорят, берет свое начало Великая Лестница, что заканчивается Звездной Пристанью высоко над туманами Средиземья, и в предназначенный день Великий Орлангур двинулся по ней вверх.
Он миновал ужасные области, полные дикой, возникшей по воле Моргота жизнью, и наконец приблизился к самым корням Арды. И надо было случиться так, что как раз в это время Черные Гномы, уходя все глубже и глубже, осваивая горизонт за горизонтом, уперлись в Последний Слой. Кирка Дайна Прерывателя пробила окно в Нижний Мир, и взорам удивленных рудокопов предстало слабо мерцающая во Тьме Великая Лестница, по которой двигалось вверх, прямо на них, Нечто, неописуемое словами языков Детей Илуватара.
Сущность – и Ничто, Пустота – и Содержание, лишенное Формы. И Черных Гномов поразил непереносимый ужас, и они пали, лишившись чувств и сил.
Однако Великий Орлангур не имел намерений убивать или вообще вредить кому бы то ни было, и, проникнув через пробитое гномами окно, он велел им очнуться и сказал так: «Отчего вы падаете ниц? Я пришел сюда не за властью. Встаньте!»
И они поднялись, и Великий Орлангур, поняв их смятение, принял тотчас телесную форму, чтобы они могли говорить с ним без страха, но с почтением, – и он принял облик Великого Дракона, и дивились гномы, ибо тело его одновременно находилось и в прорытых ими тоннелях, и вовне Плоти Арды. И они начали беседу, и Великий Орлангур много расспрашивал их об их уложениях и обычаях, о порядке жизни, о прошлом, настоящем и надеждах на будущее и затем, поднявшись вместе с Даином и его спутниками по длинным проходам, явился в исполинском зале Королей Земли всему спешно собравшемуся племени Черных Гномов. Долго говорили они, и гномы стали просить Великого Орлангура поделиться с ними тем великим знанием, что накопил он за бессчетные тысячелетия молчания, размышления и постижения, ибо, сказали они, ты явился к нам, в Арду, движимый желанием познать наш Мир, а это и есть наше постоянное и главное занятие, ибо мы, Черные Гномы, – стражи его Основ. Неустанным трудом мы крепим Кости Земли, ибо многие поколения наших предков приумножали красоту подгорных чертогов и возводили прекрасные строения на ее поверхности, а из туманных слов Могучего Ауле, Вековечного Кователя, нашего Отца, мы знаем, что Духи Заката готовят какое-то чудовищное изменение всего сущего. Мы не хотим этого, мы боимся, что окажутся ненужными все наши труды, и потому мы крепим и крепим Основы, дабы иметь надежду, что хоть кто-то уцелеет, если Силы Мира вновь возьмутся за его переделку.
И Великий Орлангур щедро стал делиться с ними своими познаниями, и под его началом Черные Гномы достигли великих высот мастерства. Однако затем Великому Орлангуру захотелось взглянуть, что происходит и на поверхности.
Благодаря своей мудрости он и так знал это, но ему хотелось именно взглянуть на Зеленый Мир глазами, а не только мыслями.
И он двинулся дальше наверх, и достиг Черного Замка, что сторожит переправу за Баррским Хребтом – это верхний форпост Черных Гномов. И когда он увидел раскинувшиеся вокруг благоуханные луга, и звонкие сосновые, красноствольные боры, и сверкающую гладь бесчисленных рек – когда он увидел это глазами, подобно тебе и мне, – он возлюбил еще больше этот Мир и решил остаться тут навсегда. И он избрал местом своего жительства огромную пещеру, расположенную в старых, стертых временем и водой горах, залегавшую неглубоко от поверхности с широким входом, дабы каждый, у кого будет желание и хватит твердости духа, мог явиться к нему. Мощь его внушала сперва такой страх и людям тех мест, и нам, эльфам, что все бежали перед его ужасным Оком, однако нашлись смельчаки – причем среди людей. И несколько вождей разбежавшихся племен, собрав всю свою смелость, отправились к страшной для всего живого пещере, где в глубине, на возвышении, свивал золотые кольца Вещий Дракон. И вожди почтительно поклонились ему, думая, что он хочет взять власть над их землями, однако он ответил им так же, как и Черным Гномам до этого: он пришел не властвовать, а познавать, и стал спрашивать сам.
– В чем смысл бытия вашего, о люди, – говорил он, и каждый из собравшихся вождей трепетал до глубин своего существа, не в силах вынести и объять своим разумом великую Волю, что жила в голосе и во взгляде Великого Орлангура. – В чем смысл вашего краткого земного пути, если вы уходите Вовне, через Двери Мира в неведомое? И почти каждый из вас уходит, оставив незавершенным главный труд своей жизни, – кто не оставил сына, кто не докончил книгу, кто не выстроил дома… Не бессмысленно ли до боли краткое бытие, краткий миг между холодными океанами Небытия? Вы созидаете, не пользуясь плодами трудов своих, а смерть, вырвав творца, искажает его замысел в трудах непознавших его до конца последователей. Воздвигаются и рушатся царства, сменяют друг друга языки – но вы по-прежнему рабы той великой Необходимости, что наложил на вас Илуватар, и Зло, грозя вам смертью, может заставить вас выполнять предначертания Тьмы, что оборачивается горем для других Детей Эру. Это странно – бояться ухода из Мира могут разве что бессмертные эльфы, для которых смерть – катастрофа, трагическая случайность. Однако вы живете! Так для чего же?
И долго молчали вожди, лишь один нашел в себе силы говорить – остальные едва сохраняли способность слышать. Имя его было Атлис. Речи Орлангура и Атлиса вошли во все летописные своды как Куививиена, так и Серединного Княжества.
И так ответил Орлангуру Атлис, вождь из рода вождей, ничего не знавший досель о Вседержащем Эру Илуватаре, что Был Всегда, о Силах Мира и о прочем:
– Прав ты, о Великий, кратка жизнь наша, и неведома живущим участь Ушедших. Прав, что не часто пользуемся мы плодами трудов своих, однако радость нам – видеть, что эти плоды оказываются полезны детям нашим, и находим мы счастие в приумножении Красоты и Порядка в Сущем. И искусные мастера наши творят, по своему разумению, Красоту, заключая ее в свитки и камни, возводя и изображая, высекая и занося в строчки. И как рачительный хозяин оставляет сыну устроенный дом, так и мы передаем следующим за нами созданную – и сохраненную от предков – Красоту и Мудрость. И мы верим, что когда-нибудь наши потомки должным образом распорядятся собранным нами для них.
И тогда Великий Орлангур так ответил Атлису:
– Смел ты и добр, и наделен немалыми силами, нестерпима для тебя мысль о ненужности твоих трудов, о тщете своих усилий, и многое их того, что ты говоришь, могло бы быть правдой – если бы не то Грядущее, что уготовили Миру те, кого вы называете Богами, хотя на самом деле они – лишь Стихии, Силы Арды, наделенные разумом и сознанием. Слушайте же, Смертные, и укрепите сердца ваши, и да не дрогнет от услышанного ваша воля! Да, творя и созидая, передавая созданное детям, храните вы бессмертие вашего рода, однако наступит Черный День, когда эта цепь прервется. Знайте же, что до сих пор жив Моргот, Черный Враг Мира, когда-то стоявший вровень с сильнейшими Валарами. Возгордившись, он попытался вознестись, но был низвергнут соединенными силами эльфов, людей и Народа Валаров. А низвергнутый, был он вышвырнут через дверь Мира во Тьму Внешнюю, связанный крепчайшими цепями, ибо нет в пределах Эа силы, способной убить его, как следовало бы, наверное, по-вашему, поступить с ним из-за его деяний. И многие тысячелетия пребывает он во Мраке, скрученный и недвижный – но ничего не забывший, и каждый миг лишь усиливает его злобу и ненависть ко всему сущему. И Мир мог бы наслаждаться покоем – если бы и в Первозданной Тьме Моргот не нашел себе союзников. И там нашлись силы, что когда-то стояли за него, – и ныне поднявшиеся из Бездн существа, ни на мгновение не останавливаясь, грызут связывающие Моргота путы, постепенно истончая их. И хотя очень еще далека от завершения их работа, настанет день, когда она окончится. И тогда горе, горе всем живущим! Ибо в немыслимых силах явится Моргот в Арду, и все зло, копившееся и таившееся в течение веков его плена, восстанет вместе с ним и двинется против Сил Заката. И грянет Великая Битва, Дагор Дагоррат по-эльфийски. Битва Битв и Война Войн, и дни этого Мира окончатся, и он будет расплавлен и отлит заново. Что последует за Концом Дней, Гибелью Арды и Второй Музыкой Айнуров, не знает даже сам всемогущий Эру Илуватар.
Но что нам до Илуватара! Высок его Престол Сил, и не достигнут его слуха вопли, стоны и проклятия, что в последний горестный час вырвутся из груди умирающих на Земле. Ведь все, запомни, все, созданное бессчетными поколениями Смертных и Бессмертных, падет, вся сотворенная ими Красота развеется пеплом, и последний из живших проклянет отцов своих, на одно лишь горе даровавших сынам своим жизнь. И тогда воистину бессмысленными станут все до единой короткие и горькие человеческие жизни, все труды, мысли, порывы, подвиги, подвижничество, вдохновение, озарение – все станет бессмысленным, ибо бессильно будет напоить страждущего в те последние мгновения, когда воздух наполнится горячим теплом и от жара начнут трескаться губы немногих уцелевших.
И, потрясенные открывшимся им, молчали вожди. Один лишь Атлис продолжал говорить, и таковы были его слова:
– Но разве не предначертана нам, Смертным, судьба от первого до последнего мгновения жизни волею Богов? И раз таково Божественное решение, что толку нам роптать? Разве можем мы что-то изменить?
– Можете! – ответствовал Великий Орлангур, и от голоса его стали рушиться в пыль замшелые камни вдоль стен. – Можете, и только вы одни во всей Арде способны на это. Есть один-единственный способ избегнуть бессмысленности – ПРЕДОТВРАТИТЬ ДАГОР ДАГОРРАТ! И если бытие Мира сделается вечным, тогда каждое благое деяние человека воистину обретет бессмертие, и дети ваши будут благословлять отцов своих.
– Но как можно предотвратить Дагор Дагоррат? – вопросил Атлис.
– Вы, Смертные, должны сделаться равными Богам. Долгие века должны вы и потомки ваши собирать силы и знания и, собрав, силой, хитростью либо еще как-то вырваться за пределы Мира, подобрать – или отобрать! – Ключи от Двери Мира, выйти за Стены Арды, найти Моргота и навечно скрепить его путами так, чтобы он уже никогда не смог освободиться, или же – если вы станете достаточно сильны – отнять у него сознание.
Громом разнеслись по пещере эти слова Великого Орлангура, однако Атлис не поддался заключенной в них недоброй силе и сказал:
– Легко сказать, да трудно сделать, ибо нужно знать – как можем мы стать равными Богам?
– Эру, прозванный Илуватаром, недаром считал Смерть не проклятием, а величайшим даром, залогом высшего предназначения вашего рода, – ответствовал Великий Орлангур. – Дух ваш, что покидает Арду, очень силен, только силы эти дремлют в нем. Но есть пути для того, чтобы разбудить их – и тогда два мира будут принадлежать вам, и стихия Валаров сделается вашей стихией, и вы сможете сравняться с ними в могуществе… А как разбудить эти силы – речь на множество дней, ибо нет числа преградам – как и способам их одоления. И надлежит вам, сильномогучим вождям, отбросив распри и детскую погоню за дешевым блеском мирской власти, объединиться и слиться с древним Серединным Княжеством, что уже давным-давно существует неподалеку от этих мест. Я дам вам – на краткое время – силу убеждения, шлите ко мне просветленных в духе людей, мудрецов по меркам Смертных Народов из пределов Серединного Княжества. И на его месте воздвигнется невиданный в Средиземье Порядок, облеченный величайшей Целью, который – я предрекаю – не распадется до тех пор, пока не выполнит свое предназначение, и не будет во всем Мире выше доли, чем быть слугой и защитником Серединного Княжества. Я помогу воздвигнуть вокруг его пределов исполинскую Стену, что надежно защитит вас от тревог мелких пограничных войн.
И все случилось так, как сказано было великим Орлангуром. Туманная Стена опоясала владения Серединного Княжества, а правители его, побывав у Великого Орлангура, стали его последователями, и народ Княжества во всей многочисленности отрекся от суетных соблазнов, посвятив дни свои постижению и изменению самих себя. Но подробности происходящего за Туманной Стеной скрыты даже от нас, эльфов – у нас свой путь. Наглухо закрыты все Двенадцать Ворот Серединного Княжества, выкованных Черными Гномами, и каждые Ворота имеют высоту шестьсот локтей, а ширину – четыреста. Идет время, и, чувствуя это, я ощущаю, как приближается с той же неумолимостью, что и возможный Дагор Дагоррат, тот день, когда широко раскроются все Двенадцать Ворот, и великое войско, выйдя из них, начнет свой путь на запад, и горе тем, кто по наущению Сил Арды или даже по недомыслию дерзнет преградить дорогу этому войску! Сам Великий Орлангур поведет его – но что будет дальше, я не могу сказать тебе. Кровавая муть застилает гладь нашего Гадательного Озера, ясно одно – по размаху та битва может стать величайшей в истории, если, конечно, Валары и служащие им не проявят благоразумия и не отдадут ключи от Двери Мира добровольно.
– А Валары? Неужто они не знают о Великом Орлангуре?
– Знают. Но ничего не могут сделать с ним, ибо он – Третья Сила, которая даже не может быть уничтожена мощью одной из двух других.
Поговаривают, что если Мрак объединится со Светом в борьбе против Предела, что есть великий Орлангур, тогда быть может… Никто не скажет наверняка.
Это тайны Высших Сил, они одни обладают способностью познавать свою собственную судьбу.
– А почему вы, эльфы, не присоединились к силам Великого Орлангура?
– Потому что у нас иные силы. Мы прикованы к Арде, мы пленники этого мира, и нам отказано в свободе даже после телесной смерти на полях сражений, – с оттенком печали в голосе ответил хоббиту Форве. – Нам не прорваться за Стену Мира. Вернее, Великий Орлангур пока не узнал способа.
Но хватит об этом! Высокие материи высокими материями, но нужно противостоять тому Злу, что наиболее опасно сейчас. Что нам делать с отрядом Отона, невысоклик Фолко?
– Мне кажется… – робко проговорил хоббит, удивленный этим вопросом в устах гордого эльфа, – мне кажется, что лучше не трогать его. Он идет на соединение с Вождем – так можно выследить Олмера.
– Хорошо! – резко сказал Форве. – Так мы и поступим.
– Но позволено ли будет еще спросить кое о чем высокого принца? – поспешно произнес Фолко, видя, что эльф поднимается. – Можно ли попасть в Серединное Княжество? Мне, например?
– Тебе можно, – без тени насмешки ответил эльф. – Там принимают всякого Смертного, кроме, правда, гномов. Они, как и мы, Перворожденные, не могут покинуть Арду. Им нечего делать в готовящемся походе, хотя, конечно, и мы, и Черные Гномы выставим свои силы, если придется драться здесь, в Средиземье или даже в Валиноре. Но дальше нам не пройти. А тебя возьмут – ты ведь сродни людям.
– А как можно узнать, близок ли день начала похода?
– Ну и вопрос! Думаю, за ответ на него Валары не пожалели бы никаких сокровищ. Не знаю, невысоклик! Как не знает никто в пределах Арды, как не знает Великий Орлангур и даже сам Эру Илуватар. Надеюсь увидеть его начало и сожалею, что этого не увидишь ты.
Форве вновь сделал движение, намереваясь встать.
– Но я хотел бы узнать еще что-нибудь об истории вашего народа! – взмолился хоббит. – Что произошло на Водах Пробуждения после Раскола Эльфов?
Форве едва заметно усмехнулся.
– Сейчас нет времени для долгих рассказов, – произнес он, стягивая что-то с пальца левой руки. – Возьми вот это. Мой перстень, конечно, не равен по силе какому-нибудь из прославленных Трех, но он будет небесполезен тебе и послужит также вечным пропуском в наши земли и поводырем. Где бы ты ни странствовал, из любой окраины Мира этот перстень поможет тебе найти дорогу ко дворцу моего деда – приглашаю тебя, ты всегда будешь желанным гостем в его стенах. Там мы сможем поговорить о многом – ведь после нашего короткого разговора осталось столько недосказанного!
Прощай, невысоклик, тебе пора возвращаться. Сперва я хотел убедить тебя не делать этого, но теперь вижу, что вы, хоббиты, все равно поступите по-своему. И последнее – подойди сюда. – Склонившись к хоббиту, Форве прошептал ему на ухо:
– Я оставил тебе в перстне еще и дар ложной смерти.
Прости, что говорю об этом, но если несчастливая судьба приведет тебя в руки палачей – прикажи ему усыпить тебя, и он исполнит твой приказ, где бы он ни лежал, даже сорванный с твоей руки и попавший в лапы врагу. Ты погрузишься в глубочайший, неотличимый от смерти сон, и твои враги, посчитав тебя погибшим, скорее всего бросят тебя в какую-нибудь яму на съедение волкам и стервятникам – там ты придешь в себя и сможешь спастись, но берегись! Дар глубокого сна почти неотличим от дара смерти – он легко переходит в небытие.
***
Только к рассвету хоббит добрался наконец до своей походной постели. В голове шумело, кровь стучала в висках, от услышанного ходуном ходили мысли… Рядом сонно заворчал Малыш – и в тот же миг раздался сигнал рогов к побудке. Начинался новый день тяжких трудов – путь отряда Отона лежал через области, что на карте Радагаста были закрашены серым. Их ждали духи, и кто мог сейчас сказать, удастся ли им пробиться через эти края?
Глава 9. НОЧНАЯ ХОЗЯЙКА
Голубой камень на перстне Форве жил в такт с биением сердца хоббита – алый мотылек в глубине самоцвета равномерно взмахивал крылышками вместе со вдохами и выдохами Фолко. Хоббит несколько мгновений полюбовался переливами красок, вздохнул про себя и снял кольцо с руки. Дело было сделано. Камень запомнил своего нового хозяина, и теперь его можно было убрать куда-нибудь поглубже, подальше от чужих глаз. Нелегко было настроить камень в унисон самому себе; с хоббита сошло семь потов, пока он наконец не добился желаемого. Весь взмокший, он откинулся на прикрытый свернутым плащом корень, заменявший ему подушку. День кончался – второй день после встречи с Авари; вокруг лагеря Отона зловеще вздыбились острые клыки принадлежащей хеггам горной страны. В последних вечерних лучах Фолко разглядел невысокую сторожевую башню, освещенную закатным заревом. Дорога разветвлялась. Торный, наезженный тракт вел на юг, к неведомым странам за владениями хазгов; узкая, полузаросшая тропа убегала, петляя, к серым телам гор. На развилке врос в землю старинный, покрытый мхом камень, что когда-то служил дорожным указателем. Фолко попытался разобрать стертые временем письмена на его поверхности – безуспешно; это были не Феаноровы и даже не Даеронские руны, а какая-то новая, неизвестная на Западе письменность. Уныл и неприятен был их вид, изломанные линии пересекались словно в невыразимой муке.
«Уж не мордорские ли?» – подумал хоббит, отходя.
Отон протрубил в рог, собирая дружину. Впервые за весь их поход на его лице Фолко увидел признаки тщательно скрываемого волнения – бывалый воин хмурился, теребил ус и, прищуриваясь, то и дело бросал пристальные взгляды на вознесшийся перед отрядом перевал.
«Хегги, – подумал хоббит. – А за ними – ховрары, а между ними – духи и прочая прелесть. Зачем сюда лезть? Если главная наша цель – встреча с Вождем, то не разумнее ли обойти?»
– Все, кончай разговоры разводить! – зло крикнул Отон отставшим воинам, подгоняя их.
Дождавшись, пока все соберутся, постукивая при этом плетью по невысокому сапогу, он заговорил, указывая на перевал и на одинокую сторожевую башню:
– Вот первое дело. Узнать, есть ли кто там из стражи. Если есть, не ввязываться в драку, а сразу назад. Десятку Охано оседлать вон тот гребень, Фирате займет противоположный. Если кого-нибудь встретите – старайтесь обезоружить, ни в коем случае не убивать! Нам нужен союз с хеггами. Бироз, веди своих к башне!
Любо-дорого было смотреть, как, скрываясь между камнями, ужами скользя по малозаметным трещинам и промоинам, ни на мгновение не появляясь на открытых местах, устремились к башне орки из десятка Бироза. Фолко приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы хотя бы предположить, где те находятся.
Орки исчезли среди камней; взоры дружинников приковала к себе башня.
Гномы и хоббит лежали, прячась в невысокой поросли тамариска; зоркий Фолко заметил какой-то блеск в одной из бойниц, но это мог быть и закатный луч.
Посланные Отоном разведчики появились в поле зрения остального отряда, лишь когда добрались до стен башни, став неуязвимыми для стрел, если бы ее защитникам вздумалось пустить в ход луки. Что было дальше, понять было трудно; однако спустя несколько минут до слуха оставшихся в лагере долетел звук рога. Опасности не было, башня была покинута.
В сгущающуюся ночь ушли десятки Охано и Фирате – занять гребни, между которыми шла тропа. Через час, когда тьма уже изрядно сгустилась и от вечерней зари остались лишь смутные сполохи возле самого горизонта, Отон сделал знак остальным.
Шли молча, растянувшись двумя длинными цепочками и держа наготове луки;
Фолко, больше доверяя слуху, чем глазам, ловил малейшее шевеление на темных склонах – однако все оставалось тихо и недвижно.
Все выше поднималась луна, все круче становилась и ведущая в глубь гор тропинка. Вскоре отряд Отона вытянулся в длинную цепь. Где-то впереди пробирался среди каменистых россыпей десяток Бироза; Охано и Фирате прикрывали товарищей с боков. Фолко недоумевал, почему Отон стал сам смотреть, что делается в оставленной башне; и внезапно его размышления прервал резкий, рвущий слух вопль откуда-то из тьмы перед ними, сменившийся криками и лязгом мечей. Где-то там, впереди по ущелью, их передовой дозор схватился с неведомыми врагами, и Отон, не теряя ни секунды, скомандовал: «На коня!»
Оказавшись в седле и доверившись чуткому скакуну, Фолко на миг зажмурился и напрягся, стараясь уловить опасность, обращаясь к своему не раз выручавшему его чутью. Ответа не было, его словно опустили в плотное, гасящее звуки и движения масло; он ничего не ощущал.
Фолко не успел испугаться, удивиться или огорчиться этому. Звуки боя раздались и сверху, на гребне скалистой гряды; оттуда вынеслись стрелы, и хоббит оказался втянутым в бессмысленный бой – ему пришлось убивать лишь для того, чтобы не быть самому убитым.
Однако дружинники Отона не растерялись. Не дожидаясь команды, каждый сжался в седле, укрываясь за круглым щитом; они пришпорили коней, стараясь как можно скорее уйти из-под прицела невидимых лучников и схватиться с тем, кто, как все решили, преградил им путь по тропе. Еще несколько мгновений скачки – и передовые всадники вылетели прямо на смутную массу врагов, напиравших на остатки десятка Бироза. Неведомые наездники были облачены в просторные серые плащи, и лица скрывались под наличьями низких шлемов; длинные прямые мечи тускло взблескивали при взмахах. Бироз потерял уже троих, однако остальные орки отчаянно отбивались, сбившись тесной кучкой и медленно отступая.
– Ангмар! – грянул боевой клич Олмерова воинства; свистнули арбалетные стрелы; в толпе напиравших противников кто-то упал, но ряды их сомкнулись, продолжая надвигаться.
Отон поспешно перегораживал ущелье стеной орочьих и ангмарских щитов; лучники – хазги и истерлинги – били через головы спешившихся; Фолко оказался рядом с Торином и Малышом в строю приготовившихся встретить натиск врагов пеших воинов.
Во тьме хоббит не видел выражения глаз друзей, однако в нем самом грузно ворочался, поднимаясь и разрастаясь, мерзкий и склизкий комок страха – погибнуть вот так, здесь, в забытых всеми горах от рук воинов забытого народа, сражаясь на стороне своих лютых врагов!
Серые плащи заколебались, не выдерживая бьющих наповал стрел. На краткий миг возникло затишье, и вперед тотчас же вышел Отон. Он сбросил плащ; черная кольчуга доходила до колен; не взяв с собой щита, он обеими руками держал прямо перед собой свой очень длинный прямой меч. Широкое лезвие с шипением рассекло воздух и, высекая искры, со скрежетом вонзилось в каменистую землю.
Отон заговорил – чистым, холодным голосом, опираясь на угрюмо-молчаливый строй своих. Поднаторев в пути, запомнив несколько сотен самых употребительных слов из восточных языков, Фолко с трудом, но все же понимал его речь.
– Мы – посланцы Вождя, – говорил Отон, – мы пришли к вам с миром. Что, кроме мира, может быть между делающими одно дело? Нам нужен проход через ваши края… Не причиним вреда… Готовьтесь к походу… к вам подбирается Ночная Хозяйка… Вождь избавит… Мы уничтожим эльфов… вы будете с нами, и ваша сила, которая так нужна людям в борьбе с колдовством бессмертных… зачем вы напали на нас и пролили нашу кровь… несправедливо… закон гостеприимства по обычаю степей и гор… я могу требовать выкуп… я избираю свободный пропуск…
Никто не отвечал Отону. Из-за недвижных шеренг противостоящих ему воинов в серых плащах до слуха хоббита донеслась медленная, заунывная музыка, тоскливо тянущаяся на несколько однообразных, повторяющихся раз за разом нотах. Тупая боль стиснула виски, во рту пересохло.
Орки стали медленно-медленно пятиться; и, словно защищаясь от яркого, бьющего прямо в глаза света, прикрыл лицо ладонью и Отон; у хоббита что-то случилось со зрением – на месте строя врагов он видел лишь неразличимый в деталях серый туман, словно подсвеченный изнутри тусклым, мертвенным светом.
А потом все внезапно стихло, и, придя в себя, дружинники лишь оторопело таращились в окружавший их сумрак – шеренги сероплащных воинов растаяли как дым, исчезнув без следа; ангмарцы подобрали на камнях немало своих арбалетных стрел, нашедших цель, измазанных кровью…
Однако Отон не стал терять времени на попытки разобраться в этих загадках. Зло и повелительно отдавая команды, он привел отряд в порядок, и вскоре они вновь пробирались залитым тьмою ущельем.
Неусыпные глаза постоянно следили за ними; затылком хоббит постоянно ощущал чужое присутствие; однако откуда-то из потайных уголков сознания все явственнее проявлялась невеселая мысль – эти в сером не враги Отону.
Произошло недоразумение, скоро все выяснится – и еще один отряд займет свое место в строю готовящейся к броску на Закат армии Востока…
Только на рассвете Отон объявил привал. Измученный путем и постоянным ожиданием вражьей стрелы из мрака, Фолко повалился на одеяло и тотчас уснул как убитый.
Весь следующий день – а Отон дал отряду лишь краткий отдых – они двигались узкими, извилистыми ущельями, сплетшимися в причудливый лабиринт. Коричневые, серые, черные скалы мрачно возносили свои увенчанные рогатыми коронами главы над длинной цепочкой дружинников. Несколько раз на господствующих высотах им попадались высокие башни, подобные той, что стерегла крайний рубеж владений хеггов. День выдался сумрачный, бессолнечный, низкие тучи надвинулись с востока, грозя вот-вот пролиться промозглым ливнем. Еще выше стали окружающие их каменные стены; но вот ущелье внезапно раздалось в стороны, выведя отряд на плоскую круглую проплешину, поросшую травой, не меньше мили в поперечнике. Отон предостерегающе поднял руку.
Странное место – сюда сходились несколько горных дорог; подобно впадающим в озеро ручьям, они спускались в эту зеленую равнину. Она была пустынна, исполинскими клыками неведомых чудищ торчали над скалами три сторожевые башни; над травами застыла гробовая тишина – даже неугомонный ветер совсем утих.
Фолко было не то что страшно – противно; он видел диковинные вещи, но былой тяги к таинственному он уже не ощущал. Усталость начинала брать свое, и хотелось лишь одного – как можно скорее пустить ту единственную стрелу, ради которой был затеян весь нынешний поход, – а там будь что будет.
Отон долго простоял в раздумье, пока наконец не махнул рукой. Однако он не повел отряд напрямик, через середину равнины – его дружинники, прижимаясь к скалам слева, медленно огибали подозрительное место.
Рога грянули, когда дружина миновала полпути. Над горами прокатились громкие боевые распевы, заставив многоопытных воинов мгновенно перебросить щиты из-за спины на руку. Прижавшись спиной к отвесной скале, отряд ощетинился копьями, ангмарцы поспешили взять наизготовку арбалеты.
А рога все пели и пели; невидимые трубачи не жалели сил, и вот под звуки гордого марша на верхних гребнях скал, точно призраки, из сырой мглы стали выныривать длинные шеренги вооруженных воинов; Фолко разглядел длинные, больше человеческого роста луки.
– Сейчас начнется, – прошипел оказавшийся подле хоббита Уфорг, орк-мечник; он уже упер свой вытянутый книзу щит в землю, обнажил кривой вороненный ятаган.
Несколько стрел воткнулись в землю неподалеку от передней линии щитов – уже на излете, бессильные и неопасные. Сверху отряд был прикрыт нависшим над головами скальным карнизом; на некоторое время они были в безопасности.
– Спокойно! – крикнул Отон, давая шпоры коню и выезжая из-за спин дружинников. Как и в ущелье, он был в длинной кольчуге, держа поперек седла свой длинный меч. Что-то свистнуло, о его наплечник сломалась выпущенная откуда-то сверху стрела – он даже не повернул головы. Твердой рукой Отон направил пугливо прядающую и храпящую лошадь прямо на середину, пренебрегая опасностью. Отдалившись от угрюмого строя своего отряда, он поднял темный рог и затрубил. Хоббит не знал, что означает этот долгий, переливчатый зов; можно было лишь догадываться, что Отон вызывает предводителя нападающих на переговоры. И, видя, как спокойно сидит в седле этот рослый воин, даже не пригибая головы и не вздрагивая от взвизгивающих то справа, то слева стрел, Фолко невольно воздал должное его храбрости и мог лишь горько жалеть, что это мужество в один прекрасный день окажется на стороне тех, с кем ему придется сойтись в схватке, из которой может выйти живой лишь одна сторона.
С бешеным взвизгом-ржанием лошадь Отона взвилась на дыбы, ужаленная стрелой в круп; взвилась и повалилась на бок, пораженная еще добрым десятком коротких, брошенных сверху дротиков; и вновь Отон, ловко высвободив ногу из стремени и легко соскочив вбок, ответил лишь звуками своего рога. Что-то большее, чем просто вызов, вложил он на сей раз; его правая рука сжимала нечто, висящее на шейной цепочке, и когда звуки его рога утихли, он неожиданно высоко вскинул сжатую в кулак руку – и хоббит покачнулся, как от удара дубиной по шлему, оглушающего и лишающего чувств.
Сила волнами расходилась от поднятой руки Отона, заставляя воинов его дружины приседать, укрываясь от незримого напора под выставленными щитами.
Это была тупая и грубая Сила, злая и нетерпеливая; ее напор заставил запламенеть, нетерпеливо забиться в ожидании боя клинок Отрины на груди Фолко; эта Сила была ненавистна тому, кто выковал его, и вот пришло время для новой встречи!
Однако хоббит мог лишь стиснуть зубы и терпеть; впрочем, все это длилось не-слишком долго. Откуда-то из-за гребней скал, из-за съеденных ветром каменных грив, до их слуха донесся ответ – угроза сменилась растерянностью, рога противника трубили отбой.
С облегчением вздохнули и задвигались замершие было в ожидании кровавого боя дружинники; Отон остался стоять на середине, лишь опустил правый кулак – и поток Силы сразу иссяк, словно кто-то задул трепещущий огонь. Но присутствие этой, теперь вновь задремывающей Силы все равно ощущалось – и перед Фолко теперь встала новая – какая уже по счету? – загадка: что это за Сила, откуда она взялась и как с ней бороться?
– Ты чувствовал? – шепотом спросил он у напряженно озирающегося по сторонам Торина.
Гном не поднимал забрала, топор по-прежнему был у него в руке.
– А то нет, – мрачно ответил он. – Что-то новое, опять какая-то напасть! Клянусь бородой Дьюрина, это дело рук Олмера!
Он говорил быстро и вполголоса, на «быстром западном языке», и можно было надеяться, что его слов не поймет никто, кроме Фолко и Малыша.
– Придется и его тоже… – начал было Малыш, многозначительно кивая на Отона, но в этот миг из-за скал на противоположном краю равнины показалось несколько десятков всадников, в воздухе поплыли высокие знамена, похожие на свисающие с длинных шестов конские хвосты, окрашенные в самые разные цвета. Торжественно запели рога на кручах, воздух огласился громкими криками – сомнений не оставалось, на переговоры ехали вожди нападавших.
Как и предполагал Фолко, все происшедшие стычки были не более чем «недоразумением». Они договорились, они не могли не договориться: но о чем вели речь посланцы народа хеггов и Отон – откуда мог знать это хоббит?
Предводитель их отряда добился свободного пропуска, помощи продовольствием; однако хегги, как сказал Отон, «ждут Вождя, чтобы присягнуть ему»; взамен они хотели получить защиту от напирающих на их границы подвластных Ночной Хозяйке племен – и против Черных Гномов, нежданно-негаданно докопавшихся до их собственных гор и нынче вовсю шурующих в их недрах.
– Они собираются в большой поход, – сумрачно глядя исподлобья на своих спутников, сказал Отон. – Собрались многие колена… и они хотят нашей помощи, точнее… ну, короче, мы должны быть там.
Огон явно не хотел говорить подробнее; и, похоже, никто из его отряда не понял, что он имел в виду, обмолвившись «точнее…». Никто, кроме Фолко и его друзей-гномов.
– Небось почуяли Талисман, – недобро хмурясь, промолвил Малыш, когда вечером того же дня они остались втроем возле угасающего костра;
Талисманом они, не сговариваясь, окрестили то, что держал в руке Отон, когда ему удалось остановить уже готовых к нападению хеггов. – Почуяли Талисман и хотят использовать против наших!
– Знать бы, что это за штука! – задумчиво проронил Торин. – И кто его сработал! Мне почему-то кажется, что Вождь, но я могу и ошибиться. Вдруг это дело рук какого-нибудь мага или мудреца?
– Символы Власти так просто в чужие руки на отдаются, – возразил Фолко.
– Будь кто-нибудь кроме Олмера способен создавать такие талисманы, он бы уж точно не отдавал их ему, а постарался бы занять его место. Тем более что Сила эта явно не светлая. Нет, кроме Олмера, эту штуковину сработать некому. Но прежде чем что-то во что-либо вкладывать, надо это что-то откуда-то взять… Интересно – на что еще способен этот Талисман? Эх, Радагаст, Радагаст! Давненько мы от тебя ничего не слыхали…
– Сделать мы пока все равно ничего не можем, остается только ждать, – уныло протянул Малыш, и они, переглянувшись, сделали единственно возможное – отправились спать.
Ночью Фолко долго и тщетно пытался вызвать Олорина. Однако его мысленному взору открывалась лишь гулкая, звенящая бездна, на самом краю которой балансировало его сознание, в любой миг готовое сорваться с гибельного обрыва… Загадки оставались неразрешенными.
Тем временем отряд Отона присоединился к немалому числом войску хеггов, что направлялось к восточному краю своих гор, где Черные Гномы, по словам Отона, соорудили что-то вроде крепости. При этом предводитель отряда весьма выразительно глянул на Торина и Малыша; однако последний прикрылся своей обычной безмятежной улыбкой, Торин же хранил бесстрастное молчание.
На расспросы соседей по строю гномы говорили, что в их местах о роде Черных давным-давно забыли, сохранилось лишь предание, что они ушли в самую глубокую глубь.
Отон тем временем отправил куда-то еще одного улага; крылатая ящерица, взмыв над лагерем, понеслась, набирая высоту, куда-то на юго-восток.
Однако до твердыни Черных Гномов они так и не дошли. Ночью в становище хеггов внезапно поднялась непонятная тревога, мрак огласили горестные крики и стенания; Отон, едва успев опоясаться мечом, ринулся выяснять в чем дело, а вернувшись спустя краткое время, коротко объявил: на их селения напала Ночная Хозяйка. Говорят, явилась самолично. Это сама Смерть! – Лицо его было серым, голос дрожал, на беспрестанно отираемом лбу блестел пот.
Они повернули на юг. Полки хеггов шли в молчании, да и в отряде Отона бодрости заметно поубавилось. Ночная Хозяйка вела с собой многочисленные рати.
По вечерам от костра к костру полетело недоброе перешептывание.
– Идем на верную смерть! Отон, этот выживший из ума Отон, неужто он хочет положить нас всех?! Да и положит, чтобы только заслужить честь у Вождя!
– Да что ты, Вождь такого ему не простит!
– А кто его знает? Помнишь, что Берель насчет Хозяйки говорил? Нет, надо уносить отсюда ноги, пока живы – сотней армию не одолеть.
Отон слышал это, его плечи горбились, однако он молчал.
А Фолко и гномы были озабочены те дни лишь одним – как проникнуть в тайну Талисмана? Предстоящая встреча с Хозяйкой их мало страшила. В конце концов, они не давали никаких клятв Вождю… В любой момент можно было уйти, разыскать где-нибудь разведчиков или эльфов; а в бою, если не лезть вперед, всегда спасут мифрильные доспехи. Но Талисман, Талисман! До него добраться проще, чем до тайны силы Олмера; но он – часть ее, и наложить на него руку надо немедленно! Они должны узнать, что это такое!
А Гэндальф по-прежнему не появлялся, хотя хоббиту, как на заказ, снились мягкие, спокойные и прекрасные сны, где не было места войнам, крови и пожарам, где его дух отдыхал, наслаждаясь блаженным покоем…
Был ненастный сентябрьский вечер, когда, оставив позади горные теснины, большая часть войска хеггов вышла на равнину, простирающуюся далеко на восток. Низкие тучи предвещали грозу, вокруг лежала пустынная и негостеприимная местность, складки, всхолмья с кое-где видневшимися жидкими рощицами. И там, впереди, в сгущающейся темноте, необычно рано для войскового лагеря горели сотни рыжих огней, сотни ни от кого не скрываемых костров. То были ополчения племен, подвластных Ночной Хозяйке. Воеводы хеггов спешили выстроить своих, и Фолко подивился: зачем вообще было вылезать из спасительных гор, из-под защиты верных скал, где хегги, наверное, были бы непобедимы?
Ни та, ни другая стороны не скрывались. Закат охватил полнеба, и в его как нельзя лучше соответствующих мрачному времени перед самой битвой багряных лучах полк за полком выходил на поле; рати выстраивались друг против друга.
Отон, которого эти дни за глаза называли «безумцем», но бояться стали заметно сильнее – после случая с Талисманом, – сжал свою дружину в плотный кулак. С военного совета он вернулся мрачнее тучи, велел всем тотчас же вооружиться, не оставляя ничего в лагере.
Сотня Отона была поставлена на правом крыле войска хеггов, на самом краю; мало-помалу сгущались сумерки, и вдруг в стане хозяев горной страны грянули уже знакомые хоббиту боевые рога; правое крыло качнулось и двинулось вперед, наставив копья прямо на смутно темнеющий шагах в полутораста строй врагов. Рыхлый строй хеггов мало чем напоминал непоколебимый хирд, однако у их противников строя и вовсе не оказалось – толпа легковооруженных воинов, большинство с луками, пращами, легкими копьями; Фолко почти не видел щитов и уж совсем не замечал шлемов.
Дружина Отона ехала шагом, не вырываясь вперед; и лишь когда над их головами свистнули первые стрелы, Отон неожиданно приказал остановиться.
Часть дружины спешилась; хазги и истерлинги остались в седлах. А затем, плотно составив щиты, прикрывшись с боков пешими воинами хеггов и четырьмя десятками своих конных, Отон повел отряд вперед, прямо на неровную линию слуг Ночной Хозяйки.
Фолко шагал как во сне. Сперва он попал во второй ряд, но шедшего перед ним ангмарца нашла случайная стрела, тот осел с булькающим хрипом, и хоббит оказался впереди, между двумя здоровенными орками; он кое-как приладил свой небольшой щит так, чтобы дыра в строю вышла бы не слишком большой, и попытался понять, что же происходит вокруг.
А хегги, собрав лучших своих бойцов вокруг отряда Отона, шаг за шагом теснили противостоящих им, все глубже врезаясь в их ряды. Что делалось в середине и слева, Фолко понять не мог, похоже было, что там лишь сдерживали напор врага; их удар должен был стать решающим.
Однако быстрые стрелки даже не пытались грудью встретить напор бронированной дружины Отона. С хеггами они все же дерзали сцепляться, здесь же они лишь отбегали назад и не жалели стрел.
Коротко звякнув о закрывающую лицо хоббита мифрильную маску, сломалась увесистая стрела; Фолко пошатнулся, едва не упав. Другая клюнула его в плечо; третью отразили поножи. Над ухом безостановочно щелкали арбалеты ангмарцев; страшные луки хазгов сеяли опустошение в рядах армии Ночной Хозяйки; все глубже и глубже проникали они, и вот – противник перед ним не выдержал, бросая свое нехитрое оружие, воины врага обратились в бегство; перед дружиной Отона открылось пустое пространство – лучники неприятеля побежал-и почему-то не назад, а куда-то вбок, подставляя себя под копья хеггов, идущих по правую руку от Отона; повелительно закричал сам Отон, поворачивая своих и ближних хеггов влево, в середину, где вовсю кипел бой, куда более упорный, чем здесь, – однако в этот миг в лица им повеяло леденящим, промозглым и затхлым ветром, несущим запах тления и смерти; хегги с визгом стали десятками валиться навзничь и в ужасе отползать назад; кинулись врассыпную и немногие воины из числа слуг Хозяйки, еще мелькавшие где-то поблизости; отряд Отона замер, точно с разгону налетев на стену.
Послышалось глухое отдаленное завывание, полное яростной тоски и смертельной злобы, рожденной этой тоской; ледяной ветер жег глаза, врываясь в узкие прорези шлемов; руки сами собой разжимались, отказываясь держать оружие; глаза, точно завороженные, следили за каким-то неразличимым, смутным шевелением, неясным колыханием в сгустившемся впереди сумраке; оттуда, из этого сумрака, на них надвигалось нечто, о чем уже давным-давно позабыли в тех краях, откуда вели род воины Отона; Сила эта давным-давно не являла себя ни в солнечных степях Истланда, ни в хмуром и туманном Ангмаре, ни даже в далеких владениях хазгов; вот мелькнул мертвенно-желтый проблеск – словно два тусклых фонаря замигали впереди; крик умер на губах хоббита, но рука его судорожно шарила за спиной, шарила и никак не могла вырвать из налучья заветный лук и последнюю надежду – эльфийскую стрелу. Вот во мгле замаячили смутные очертания огромной фигуры, напоминающей человеческую; два желтых огня были мертвенным свечением ужасных зрачков. Постепенно из темноты проявлялись контуры – что-то сотканное из еще более непроницаемого мрака, многосуставное, изломанное, с непомерно длинными конечностями…
Оно приближалось. Яростный вой не затихал ни на миг, перекрыв все раздававшиеся доселе вокруг звуки; ледяной ветер, казалось, начисто смел и хеггов, и их противников; Фолко представилось, что дружина Отона брошена одна-одинешенька не только на этом поле, но и во всем мире, что от Средиземья не осталось ничего, кроме тусклой равнины да ворочающейся впереди них кошмарной Силы, явившейся из непонятных и темных мест. В отчаянии Фолко закричал – ужас, первобытный и необозримый, затопил его, дойдя до самых сокровенных уголков памяти, не оставив ни силы, ни воли, ни даже мысли о сопротивлении.
И все же он не повернул назад и не бросился удирать без оглядки, забыв обо всем. Не замечая заливающего глаза пота, не слыша собственного тонкого крика, визгливого от непереносимого страха, он все-таки удержался в строю.
Перед его глазами на краткий миг мелькнуло «прекрасное видение расстающегося с обременительным существованием Синего Цветка, который он увидел некогда в далеких отрогах Туманных Гор. И стало чуть легче, хотя он сам далеко не сразу понял, почему так случилось. Глаза его не в силах были оторваться от теперь уже хорошо видной фигуры Ночной Хозяйки, медленно надвигающейся на начавший пятиться шаг за шагом отряд Отона.
И тут до сознания хоббита внезапно донесся совершенно бешеный голос Отона. Тот стоял перед строем, спиной к опасности, высоко воздев над головой свой меч; лицо его, белое, безжизненное, с полными безумной ярости Глазами, заставило отряд приостановиться. Еще не разобрав слов Отона, хоббит понял, что тот приказывает стрелять; руки Фолко, помимо его воли, сумели наконец вынуть лук и наложить на тетиву, давно ждавшую этого момента, длинную тисовую стрелу. Справа и слева от него подняли арбалеты ангмарцы; у Фолко не было ни мысли, ни сил оглядываться, но, сделай он так, на лицах дружинников он прочел бы свирепую решимость сражаться до конца; вряд ли кто помнил в те секунды о чем-либо, кроме надвигающейся смерти; сражаться нужно было во имя единственной достойной этого цели – спасения собственной жизни.
Стрелы сорвались. Прицел было брать легко: тощая, составленная словно из одних костей фигура Ночной Хозяйки была уже неподалеку, однако тут произошло неожиданное. Со злобным то ли свистом, то ли шипением тень выбросила вперед нечто вроде длинной, с многими суставами руки, и до слуха потрясенных дружинников Отона донесся сухой звук ударов их стрел в неподатливую кость. Бессильные стрелы валились на землю, а тварь продолжала приближаться… второй, третий залп – бесполезно! Отряд вновь попятился, кое-кто, потеряв голову, с отчаяния выставил вперед бесполезное и бессильное уже копье. Отон, где Отон?! Почему не командует отход, мы же сейчас останемся здесь!!!
Клочья мрака, точно обрывки старого, ветхого плаща окутывали бесплотный костяк; мутные желтые огни глаз жадно шарили по рядам сжавшегося отряда Отона. Взбесившись от страха, понесли несколько истерлингских лошадей, сбрасывая в пыль наездников; хазги лучше управлялись со своими скакунами, но и их кони дико храпели и не повиновались приказам, хазги не могли оказать своим никакой помощи.
Фолко перестал тратить понапрасну стрелы. Точно завороженный, перестав чувствовать даже режущий лицо ветер, следил он, как, угрожающе раскачиваясь, протянулась к отряду длинная рука, за ней вторая.
И тут словно молния разорвала мрак, мысли пробились сквозь тенета страха – Фолко увидел, что вторая рука Хозяйки оканчивалась не кистью с длинными извивающимися пальцами, способными гнуться, похоже, во всех направлениях, а тупым уродливым обрубком!
И сразу перед глазами встала давным-давно, с самого детства, известная история – хоббиты Четверки в Могильниках; удар Фродо, перерубивший руку Умертвия, тянущуюся к мечу, лежащему поперек горла трех его друзей. И его собственные чувства наконец тоже смогли дать ему правильный ответ: он вспомнил свой первый бой, бой с неведомыми серыми тенями среди Обманных Камней; но те тени были бессильны, а здесь… Здесь им противостояло Нечто, когда-то изгнанное с Запада непререкаемой волей Тома Бомбадила и нашедшее приют здесь, в дальних краях, куда не могла дотянуться рука Безотчего Отца Заповедных Земель. И, изгнанное. Оно превратилось в Ночную Хозяйку.
С отчаянным, безумным воплем, вскинув копье, один из ангмарцев бросился прямо на Хозяйку, очевидно, потеряв голову от ужаса. Отон не успел удержать его, человек оказался прямо перед Умертвием, вскинув оружие…
Громыхнув, выдохнув и протянув к нему костлявую длань, Хозяйка на миг замедлила шаги – но лишь для того, чтобы тягуче и гнусаво издать несколько звуков, произнести какие-то неимоверно древние слова черного заклинания, – и человек рухнул, медленно повернувшись лицом к дружинникам и заваливаясь на бок. Это его падение было еще более ужасным, потому что все увидели, как из его широко открытого рта медленно, не правдоподобно медленно выплеснулась темно-багровая волна дымящейся на вечерней прохладе теплой крови.
Дружинник упал, и Хозяйка не торопясь двинулась дальше. Фолко понял, что порог, до которого отряд мог сопротивляться, перейден; еще миг – и все бросятся врассыпную; и он закричал, собрав последние силы, продолжающему отходить Отону:
– Талисман! Талисман! Отон, достань то, что дал тебе Вождь! Ну же!
Иначе не остановить!
Взгляд Отона, брошенный им на хоббита, был взглядом человека, одной ногой уже стоящего в могиле и уже почти ничего не видящего и не понимающего из происходящего вокруг. Однако смысл сказанного дошел до него, и – хвала неведомо кому, светлым или черным силам! – он перебросил меч в левую руку, а правой достал из-за пояса Талисман.
Это было Кольцо, скованное из тускло-желтого металла; оно не лучилось, в нем не скрывалось и тайного внутреннего огня – однако Фолко вновь ощутил напор той скрытой в Кольце силы, что вынудила хеггов остановиться и признать власть Вождя.
И одновременно с поднявшим руку Отоном Хозяйка нанесла свой удар – в шит хоббита словно врезалось тяжелое бревно, каким ломают ворота крепости.
Рука Умертвия тянулась, тянулась к ним, рассыпавшимся, разметанным; на ногах не удержался никто, даже могучий Торин; один лишь Отон продолжал стоять, и – странное дело! – он вдруг стал подобен обликом самому Умертвию. Кольцо облачило его в темный призрачный плащ, истончило тело; теперь перед духом Могильников стоял равный или, по крайней мере, наделенный силой из того же источника. Откровение это накрепко запало в память хоббиту.
Да, они были родственниками – Умертвие и сотворивший это Кольцо.
Родственниками не кровными, но по источнику Силы, сотворившей их такими, какие они есть.
Отон крикнул, точнее – воззвал, и клич его заставил кровь хоббита вновь обледенеть в жилах. Как мог человек издать подобное?! Это был голос не человека – духа, призрака, призрака ужасного и злобного. И Фолко вспомнилось самое начало его приключений, та мирная ночь, когда они с Торином сидели в покойной комнате Бренди-Холла, рассуждая о тревогах этого мира; и тот не то зов, не то вой, огласивший окрестности тихой Косой Горы…
Может, существовали и еще какие-то силы, но о них хоббиту в тот миг не вспомнилось – а Девятеро вновь овладели его помыслами. Да и Отон стал куда как похож на одного из Призраков Кольца, судя по затверженным наизусть описаниям из Красной Книги.
И Хозяйка вняла обращенным к ней словам, произнесенным на мертвом языке Черной Речи, когда-то измысленной Сауроном для своих нужд; в записках Бильбо и Фродо сохранились образцы, Фолко не мог ошибиться; но знал ли Отон эту Речь, или эти слова ему подсказало Кольцо?!
Слегка покачиваясь в высоко вскинутой руке Отона, Кольцо по-прежнему извергало из себя давящий мутный поток, омрачающий сознание, но в то же время облегчающий бремя страха перед Умертвием. Подземный Дух вдруг тоже произнес нечто в ответ – угрюмое и унылое ворчание, однако уже лишенное ярости и жажды крови. Отон – точнее, не Отон, а некто, сейчас говорящий его устами, – что-то резко скомандовал. Хозяйка тоскливо взвыла – но то была вовсе не тоска, напротив – злорадная, изуверская, несдерживаемая радость, если только испытываемое ею хотя бы с натяжкой можно было назвать радостью. Хозяйка медленно склонилась перед Отоном; все замерли, глядя на это чудовищное зрелище. А потом она выпрямилась и стала постепенно таять, растворяясь в сгустившемся ночном сумраке. Стылая мгла взвихрилась на том месте, где она только что стояла; взвихрилась и опала, и вот уже ошеломленную дружину Отона окружала лишь темнота. Сам Отон, так и не склонившийся перед Хозяйкой, после ее исчезновения все же не выдержал, тяжело упал на одно колено, а потом завалился на бок; несколько минут никто не мог приблизиться к нему, и этим успел воспользоваться Фолко.
Преодолевая головокружение, слабость и подступившую тошноту, он подполз к неподвижно распростертому предводителю.
Мрак уже выпустил из своих цепких объятий бесчувственного человека, лишь лицо Отона казалось лицом мертвеца – костистое, туго обтянутое смутно белевшей в темноте кожей. Левая рука все еще сжимала меч, правая, неестественно вывернутая, накрыла скрюченными пальцами Талисман.
Хоббит сорвал с пояса флягу, брызнул водой в лицо Отона, поспешно поднес горлышко к раскрывшимся с тяжелым вздохом губам. Глоток, другой – крупный кадык заходил под кожей, – и Отон сел, плохо видя окружающее, но правая рука его уже прятала куда-то за пазуху Кольцо.
– А ты, оказывается, много знаешь, половинчик, – хрипло выдавил из себя Отон. – Не зря тебя Вождь к себе кличет…
Предводитель отряда глядел на Фолко с пробившимся сквозь ужас и тьму нескрываемым удивлением, но с удивлением обычным, человеческим, не потусторонним.
– Не так много, – скромно ответил хоббит, сделав вид, что не понял последней фразы. – Я опознал это чудище по обрубленной руке – оно известно у нас в Хоббитании.
– Откуда ты узнал о даре Вождя? – в упор спросил Отон, и голос его не предвещал ничего хорошего.
– Тут и узнавать нечего, – пожал плечами Фолко, придавая лицу самое честное выражение, на какое только он способен. – В горах ты показал хеггам некий знак. Они подчинились. Этот дух – Ночная Хозяйка по-местному – когда-то была заодно с хеггами против общего врага. Что отсюда следует?
– Что голова у тебя варит! – пробормотал Отон. – Или что врешь ты на редкость складно… Однако вижу я, что это дело не по мне. Но Вождю я должен буду рассказать все! Сам тогда перед ним отвечать будешь…
– А Вождь и в самом деле так сильно желал видеть меня? – как ни в чем не бывало спросил хоббит.
– Сильно, и теперь я вижу, что не зря, – повторил Отон, уже отрываясь от разговора и оглядывая поле в поисках своих и чужих.
– Отон, но как же ты ее остановил?
– Как остановил? – Отон нахмурился, снял шлем, вытер покрытый обильной испариной лоб. – Как остановил? Да я, собственно, даже и не останавливал… Вождь сказал: если будет очень трудно – может, поможет это, и дал… Кольцо. А что с ним делать, как, куда – ни полслова…
Спасибо тебе, половинчик, у меня, признаться, такого и в мыслях не было – показать этому… этой… короче, достать Кольцо. Да, не простое оно, видать, куда как не простое, – задумчиво окончил Отон, и лицо его вновь странно изменилось – словно он смотрел куда-то вдаль на видимые одному ему ворота, – а руки его наконец сжимали долгожданный ключ: глаза сузились, налет горделивой презрительности лег на его распрямившиеся плечи, твердо очертился подбородок…
Он что-то решил про себя – или, по крайней мере, встал на дорогу к ответу.
Больше хоббиту узнать ничего не удалось. Перед ним был прежний Отон – командир отряда, посланный с особым заданием в дальний поход, и от него одного зависела жизнь и смерть отданных в его распоряжение слуг Вождя.
Кольцо скрылось в складках широкого пояса, надетого поверх кольчуги; он поднялся на ноги и звучно рявкнул на все окрестности, приказывая собраться и выстроиться. Мгновение хоббит смотрел снизу вверх на гордо приосанившегося человека, а потом молча пошел к своему месту в строю.
Глава 10. ЧЕРНЫЕ ГНОМЫ
Как дым, как морок, растаяла Ночная Хозяйка; как сквозь землю провалились ее многочисленные рати. Понемногу тянулись назад, к полю боя, хегги; теперь Отон говорил с ними совсем по-другому. Теперь он уже не просил – он повелевал, и его приказы выполнялись без задержек. Очередной улаг отправился с донесением, а отряд Отона, почти не уменьшившийся в числе, продолжал путь – теперь уже к твердыне Черных Гномов.
Из подслушанных разговоров Фолко сумел выяснить, где находится эта крепость; он тайком посмотрел на свою карту – оплот подземного народа лежал неподалеку от места встречи с Ночной Хозяйкой, однако дружины хеггов на пути к нему далеко отклонялись на запад, за добрый десяток лиг обходя места, которые на плане хоббита покрывал серый цвет. В области старых духов они вступать не дерзнули.
Гномы и Фолко на время оставили споры о том, что делать дальше. Кольцо Вождя! Кольцо, заставившее склониться перед его носителем само Умертвие!
Умертвие признало знак своего хозяина. Когда-то они были частью Великой Тени, сотканной Первым Великим Врагом; потом их принял под свою руку Саурон; потом они ослабли, лишенные после падения обоих своих повелителей необходимого притока силы – и вот Поклоняющиеся Могильникам, принявшие сторону Олмера, будят призраков, что дремали в Поле Обманных Камней, а Ночная Хозяйка видит в подъятом кольце известие о возвращении Хозяина.
– Олмер – это новое воплощение Саурона, – решил наконец произнести роковые слова хоббит. – Но только как он им стал? Где его уязвимое место?
У повелителя Барад-Дура такое место было – Кольцо Всевластия, с его уничтожением пал и он сам.
– Надо захватить Талисман. – Темное пламя билось в глазах Торина. – Мешкать больше нельзя. Надо захватить – а потом сразу на юго-запад, к Роковой Горе. Я слыхал, что она если уснула, то не беспробудным сном.
– Ну ты хватил! – усомнился в словах хоббита Малыш. – Саурон пал и вряд ли может так вот запросто вернуться.
– Откуда нам знать? – в свою очередь возразил Фолко. – Может, конечно, Олмер – это и не сам Гортаур… не знаю, только вот сила его – она, считай, Сауроновской природы.
– Но он был человеком, это точно, – мрачно проронил Торин, грызя от волнения ноготь. – Я помню его Злым Стрелком… Это был человек.
– Опять мы крутим круг без точила, – вздохнул Малыш. – Наверняка все равно не скажешь. Может, человек, может, кто другой. Что это меняет для нас?
– Если Олмер – человек, только получивший откуда-то силу, – нетерпеливо стал втолковывать с видом знатока Торин, – значит, его можно убить. Если это – то, что мы видим, – есть всего лишь телесная форма великого и могучего Духа, незнаемыми путями одолевшего Стражу Эарендила и проникшего обратно в Арду из-за стен Мира, тогда нужно оставить попытки покончить с ним самим и начинать рубить сплетаемые им тенета Тьмы – вот как Отон и его Кольцо например. Низвержение таких, как Гортаур – не наших рук дело. Здесь нужны эльфы, а еще лучше – Майар. Смертные же могут лишь держаться до прихода подмоги из-за Черты.
– И все-таки нужно попытаться, – упрямо нагнул голову Маленький Гном. – Это будет самый верный способ все узнать. Посмотрим, как ему понравится эльфийская стрела в горле!
– А что делать с Отоном и его Талисманом? – спросил Торин. – Это лишнее доказательство, что у Олмера – сила не от мира сего!
– Но телесную оболочку Гортаура повергли Элендил с Гил-Гэладом без помощи Валинора, – заметил Малыш.
– Вот-вот. Потомок Первого Короля Нолдора и отмеченный особым благоволением великого Манве Сулимо предводитель Верных Нуменора! Нечего сказать, куда как послабже нас с тобой!
– Хватит спорить! – поморщился Фолко. – Дух, человек, Саурон, Олмер – за этим мы и идем. Но есть ведь силы и помимо Валинора – великий Орлангур, например, Серединное Княжество, Черные Гномы…
– Черные Гномы – это да… – протянул Торин. – Если они поднимутся – спасения нет. Неужто Отон ввяжется в войну с ними? Почему не остановит этих хеггов? Это может дорого обойтись Вождю.
– Ну а что делать нам? Неужто лезть вместе с этими на приступ? Их же всех перебьют! – взволновался Малыш.
– А если ты не пойдешь вместе со всеми, перебьют всех нас! – отрезал Торин. – И идти нельзя, и не идти – тоже нельзя. Что же делать, вразуми меня, Дьюрин? Может, бежать, пока не поздно?
– Вряд ли мы выберемся живыми из принадлежащих хеггам гор, – покачал головою Фолко.
– А если сдаться Черным Гномам? – предложил Малыш. – Свои как-никак.
Помогут в случае чего.
– А как добираться потом до Дома Высокого? – заметил Торин.
– Так ведь Отон же сам говорил, что в его окрестностях можно встретить Черных Гномов! Под землей и пройдем…
– Нельзя нам ни на кого надеяться, – вздохнул Торин. – Сказано же было:
«Бойся Севера, слушай Запад, не верь Востоку и не жди Юга!» Восток – он сам по себе, по-моему.
– Но к Дому Высокого-то нам попасть все равно надо?
– Надо! И все, что можно сейчас сделать – это уговорить Отона отказаться идти против Черных Гномов, как бы глупо это ни звучало.
– Попробуй уговори такого, – проворчал хоббит. – По-моему, он уже вкусил от Силы Кольца! Он не преминет испытать ее еще на ком-нибудь.
Клянусь бородой Дьюрина, Олмер, похоже, взялся за сотворение своих собственных Назгулов! И тут и там – Кольцо, дарующее Силу…
Торин уже открыл рот, чтобы возразить хоббиту, как их спор прервало появление здоровенного темнолицего орка.
– Эй! Почтенные, – это слово далось ему с явным трудом; застарелая вражда с гномами не могла исчезнуть в одночасье, – вас зовет капитан. Да не мешкайте, он велел вам торопиться! Идите за мной!
Обменявшись быстрыми тревожно-недоуменными взглядами, друзья поднялись.
Орк уже повернулся к ним спиной и заспешил в темноту; пользуясь этим, Торин и Малыш не преминули вооружиться до зубов.
Шагая по затихающему лагерю, Фолко машинально нащупывал рукоять клинка Отрины – однако тот был холоден, и хоббит мог рассчитывать на то, что непосредственной опасности пока нет.
Орк привел их к палатке Отона, высокой, так что в ней можно было стоять. Вокруг стояла молчаливая стража – все поголовно орки, отметил про себя хоббит, у коновязи на подошедших злобно покосился боевой конь Отона.
Орк, посланный за ними, исчез за занавесями; спустя мгновение из палатки донесся зычный голос предводителя отряда, разрешающий гномам и половинчику войти.
За друзьями мягко упало тяжелое входное покрывало; Отон сидел за невысоким походным столом, склонившись над пожелтелой картой. Горела свеча, воткнутая в закапанный воском корявый древесный корень, на столбах висело оружие – пять или шесть кривых военных мечей, палица, топор, копье.
Отон поднял на вошедших тяжелый взгляд. Его глаза казались красными, словно от долгой бессонницы, лицо заметно осунулось, пожелтело… Он выглядел как после тяжелой хвори.
– Садитесь, – медленно приподняв руку, указал он на длинный сундук. – Садитесь и отвечайте правдиво! Мне нужно знать – кто эти Черные Гномы.
Говорите все, что знаете! От этого зависит жизнь нашего отряда, ваши жизни, но, что куда главнее – дело Вождя… Хегги толкуют что-то об их крепости – нам нужно ее брать, и теперь я хочу узнать все, что вы знаете об этом племени, о том, какое у них оружие, как они сражаются и все прочее. Говорите!
Торин откашлялся.
– Позволено ли будет мне сказать то, что я сейчас думаю?
– Ну что еще такое?
– То, что я скажу, что скажем мы, вряд ли понравится капитану Отону.
Черные Гномы сильнее всех прочих колен Детей Ауле, вместе взятых. Их число никогда не было особенно велико – однако они очень крепко сбиты, каждый из них куда сильнее, скажем, меня. И уйдя в самые глубинные недра, они плавят сталь на Первородном Огне, отчего ни один из наших мастеров не может сравниться с ними. Не знаю, найдется ли в отряде рука, способная пробить сработанную ими броню. Штурмовать их твердыню – безумие. Такие крепости не берутся горсткой в сотню воинов. А хегги только понапрасну погибнут, если сунутся на их бастионы.
– А самое главное, – подхватил хоббит, – вряд ли на Черных Гномов подействует Талисман Вождя. – Отон дернулся, однако Фолко бестрепетно продолжал, сжимая под плащом рукоять клинка Отрины:
– Гномы вообще невероятно кряжистый народ, перед ними оказались бессильны даже Семь Колец Власти, сработанные… понятно кем. Талисман не подействует на них, и, более того, они лишь разъярятся, узнав ту силу, с которой не раз схватывались в прошлом. Лучше всего оставить их в покое, иначе дело Вождя, дело, ради которого мы посланы, действительно не будет исполнено.
– Ты говоришь складно, – мрачно усмехнулся Отон. – Понятно – вы пытаетесь отговорить меня – то ли из-за того, что они все же сородичи вам, то ли еще отчего-то… Но меня это не интересует! Я спросил у вас – как взять их крепость!
– Мы сказали, что могли, – осторожно, но твердо сказал Торин.
– Хорошо! А если вы двое стучитесь к ним в ворота, называете себя, вам открывают – и тут-то вы рубите стражу, а весь отряд из засады атакует вслед?
– Никто не знает, по силам ли будет нам перебить охрану, – возразил Малыш.
Отон вновь усмехнулся – и усмешка его не предвещала ничего доброго. На скулах взбухли желваки.
– Дело Вождя означает повиновение приказу, – проговорил он. – Если надо взять крепость, то я должен испробовать все способы, не так ли? И что в таком случае значат сомнения в том, сумеете ли вы справиться с охраной?
Ваша задача – лишь ввязаться в драку, не дать им захлопнуть створки! А дальше вас поддержат.
– Мы повинуемся приказу, – гася нервные искорки в глазах, ответил Торин, – но просим лишь об одном – когда мы будем у цели, обдумать все еще раз.
– Я не премину воспользоваться вашим советом, – надменно бросил Отон, отворачиваясь от них и давая понять, что разговор окончен.
Переглянувшись, друзья двинулись к выходу, однако их внезапно остановил властный голос Отона, приказывающего хоббиту задержаться. Замешкались было и гномы, однако откуда ни возьмись появившиеся орки довольно бесцеремонно выпроводили их наружу.
– Похоже, ты знаешь о Талисмане Вождя куда больше, чем хочешь показать, – без обиняков, не сводя с хоббита тяжелого взгляда, заговорил Отон. – И я должен узнать, во-первых, откуда тебе ведомо все это, и, во-вторых, почему ты скрыл это от меня?
– Мой капитан, я ничего не скрывал и сказал все, что знаю, – принялся отпираться хоббит. – Я читал много наших старинных летописей, повествующих о днях Войны за Кольцо – там немало сказано о природе Колец Власти. Я лишь догадался, вновь увидя сходные с прочитанным признаки.
– Сходные с чем?
Взгляд Отона, казалось, сейчас пробуравит Фолко насквозь; на лбу у хоббита выступила испарина, он с усилием отвел глаза – и заметил край тускло-желтого ободка на пальце Отона, сейчас полускрытого складками плаща, очевидно, предводитель отряда не хотел, чтобы его кольцо было замечено, но отвлекся на миг, и ткань сползла.
– Ну… с тем, что я чувствовал, с тем, как оно действовало…
– А как действовали те. Великие Кольца Прошлого?
Фолко замешкался. Взгляд Отона не смягчился, голос был сух и жесток; однако выкладывать все, что он знал, этому человеку Фолко все равно не стал. Где умалчивая, где привирая, он рассказал о свойствах Кольца Всевластия, Девяти Мертвецких, Семи Гномьих и Трех Эльфийских так, чтобы все как можно больше походило на проявления нового Талисмана, хотя, говоря, сам еще яснее понял, что данное Отону Кольцо несколько иного свойства. Оно действовало грубо, впрямую, так, что все ощущали его непосредственное присутствие; похоже было, мелькнула у хоббита неожиданная догадка, что Талисман – это лишь опознавательный знак, скованный Олмером для того, чтобы легче и быстрее собрать под свои штандарты остатки служивших Саурону.
По мере того как хоббит говорил, лицо Отона все больше бледнело, бисеринки пота высыпали на висках и лбу, хотя в шатре было совсем не жарко; руки тревожно мяли край накинутого на плечи плаща; он словно стоял на пороге чего-то необычайно важного для себя, но никак не мог решиться переступить этот порог – потому что возврата оттуда уже не будет. Не жалея красок, Фолко расписал ужасную гибель Девятерых – и не без тайного удовлетворения заметил, как пальцы Отона поспешно и со страхом сдернули Талисман с его правой руки. Сразу стало легче дышать и мыслить, в голове прояснилось.
Предводитель отряда молча сидел, погруженный в какие-то мрачные раздумья, не замечая закончившего свою отнюдь не до конца правдивую повесть Фолко. Наконец Отон поднял глаза; в его взгляде, смятенном, слегка растерянном, Фолко прочел жгучее желание задать еще какие-то вопросы и страх того, что, задав их, он в какой-то мере окажется зависим от этого подозрительного половинчика, которого он обязан был целым и невредимым доставить Вождю для допроса, и уж ни при каких обстоятельствах не вступать с подозреваемым во всяческие подобные разговоры! Но ему неудержимо, смертельно хотелось узнать еще, и это желание в конце концов победило.
– И ты думаешь… что Талисман Вождя – это нечто вроде тех колец, что носили Призраки?
– Что я могу думать? Я лишь высказал свои догадки, – скромно потупился хоббит.
– Но кто же тогда Вождь?! – тут Фолко смог наконец мысленно утереть честный трудовой пот, ибо в голосе Отона был страх, страх и недоумение, переходящее в почти неприкрытое отчаяние.
– О! – поднял палец Фолко. – Он тот, перед которым мы. Смертные, должны лишь пасть ниц и служить его орудием, ибо не дано и не может быть дано нам прозреть его пути и цели. Великая сила вернулась, капитан. Мы служим ей.
Отчего же ты так побледнел?..
– Он дал мне это Кольцо… сказал: надень, если будет трудно… – бормотал Отон, не отвечая на вопрос хоббита, заданный в нарушение субординации. – Да, оно дает власть… Я чувствовал себя всесильным, а я стоял один против Ночной Хозяйки. Я чувствовал, что этот знак дает мне право повелевать ей…
– А как искусно Вождь создал этот Талисман! – как бы с восхищением произнес хоббит, мечтательно воздевая взор, и его расчет оправдался.
– Да, Вождь ковал его долго, несколько дней, в Черной Яме, как называют это место басканы. Мрачное оно, жутковатое, – говорят, там в старину упал Небесный Огонь…
– Да, это было на северных склонах Серых Гор, – кивнул хоббит, но Отон неожиданно возразил:
– Нет, это между лесами дорвагов и опустелой Грядой… Вождь сделал небольшой крюк перед уходом на юг, к хазгам. Он произнес тогда странные слова на непонятном языке, и всех словно мороз по коже продрал. Не знаю уж, откуда этот язык стал ему ведом…
– Мудрость Вождя безгранична, – осторожно вставил хоббит.
– Да, но твой рассказ наполнил меня смутной тревогой, – хмуро признался Отон. – И все же… все же ты прав – и не прав. Я давно с Вождем, и я говорю тебе – это человек! Он наш! Кому, как не мне, знать это, если мы, бывало, укрывались от непогоды одним плащом и делили последний хлеб на троих – Вождь, я и Горбун?! Если мерзли с ним и мокли, горели и отступали… – Отон неожиданно махнул рукой. – Я немало воевал, ходил под разными знаменами – но только эти по-настоящему мои. Я иду за Вождем не из страха, запомни, половинчик! Ты, кстати, тоже. Мне трудно понять, что движет тобой – но только не страх. Что-то тут не сходится… Ну да не нашего ума это дело.
Неожиданно он вскочил на ноги, во взоре билась темная ярость. Одним движением он резко надел Талисман себе на палец, и Фолко невольно попятился, такая несдерживаемая властность появилась во всем облике капитана. Хоббит понял – тот сделал выбор.
– Нам нет другой дороги, – сурово сказал Отон, выпрямляясь. – Нам, Смертным, иначе не вырв